Ура, это конец!
Северус, Альбус и тайна философского камня.
читать дальше- На погоню за призраком, - повторил Северус и поднялся с травы. – Мертвых легче любить, спокойнее. С живыми сложно, - он криво усмехнулся. – Вот и настоящие розы вырастить труднее. Одной магией не обойдешься, придется покопаться в земле, а там и червяки встречаются. И неизвестно еще, что вырастет, быть может, чахлый кустик с одним жалким бутоном, некрасивый и никого не радующий. А у вас, Альбус, такая красота получилась! Безупречная. Какая-то часть моей души очень хочет остаться в вашем саду среди этих роз. Но ведь вы мне этого не предложите?
Дамблдор на долю мгновения отвел взгляд.
- Любовь к мертвецам прекрасное оправдание для равнодушия к живым: можно спокойно топтать зеленые побеги, храня в душе образ давно увядших роз… и лилий. Только… это – трусость, а трусом я никогда не был!
- Что ты задумал, мой мальчик?
- Я все же хочу попробовать жить с живыми людьми.
- Северус, остановись! – Дамблдор не на шутку встревожился. - Ты далеко не все знаешь о философском камне. Использовать его может только чистый человек!
- И что же, по-вашему, чистота?
- Целомудрие.
- Николя Фламмель был женат, - удивился Северус.
- Николя и Пернелла никогда не оскверняли себя соитием.
- Альбус, вы говорите так, словно секс – это что-то грязное. А как же супружеский долг, деторождение?
- Лишь монахи и монахини, подобны ангелам небесным, ибо чисты от соблазнов плоти.
- Это средневековая точка зрения. Точнее, средневеково христианская. Я не удивлен, что таких взглядов придерживался Фламмель - он впитал эту идеологию с младенчества, но вы, Альбус, вы… Вы бы еще сказали, что чистый человек – тот, который ежедневно принимает душ и дважды в день чистит зубы.
Дамблдор вздохнул:
- Ты смеешься, мой мальчик? Полагаешь, что женщины, с которыми ты делил постель, не оставили своего следа на твоей душе? Я и сам в юности так думал. Только, философского камня создать не смог, даже приблизиться к нему. Нет, я никогда не совершал самого акта, – торопливо проговорил Дамблдор, - но меня смущали нечистые желания, моя душа была запятнана похотью.
Северус нетерпеливо мотнул головой:
- Вам просто не хватило времени, Альбус! Вы же не возвращались к Великому Деланию после того, как оставили ученичество у Фламмеля.
- Не веришь? Философский камень даровал Николя Фламмелю жизнь и здоровье не одну сотню лет, но потом он нарушил обет целомудрия, и… Ты же сам его видел в последний год жизни.
Северус задумался:
- А на детях вы философский камень пробовали? – спросил он.
- Что? – шокированный Дамблдор отпрянул.
- На детях, маленьких, которые даже не помышляют еще о сексуальных отношениях.
- Нет, конечно!
- А я пробовал…
- Северус!
- Близнецы Лестранжи, - на всякий случай он пояснил, - дети Беллатрикс и Рудольфа. У них было редкое генетическое нарушение – такие люди редко живут больше 20 лет, да и то при самом тщательном лечении и уходе. У нас такими патологиями не занимаются, и Лестранжи поместили детей в маггловский частный приют. Я пытался помочь им, но безуспешно. А потом попробовал философский камень… Он все равно был в Хогвартсе, Альбус! Не подействовал. Дети умерли еще до того, как Беллатрикс вернулась из Азкабана, - Северус прикусил губу и замолчал. - И на единорогов камень не действует, - задумчиво добавил он.
Дамблдор схватился за голову, видимо, ужаснувшись масштабу несанкционированных опытов. Не глядя на него, Северус размышлял вслух:
- Мне кажется, философский камень взаимодействует с бодрствующим человеком. С тем, кто осознает себя полностью. Разумеется, дети, чей мозг еще не сформирован, животные, люди, живущие, подобно животным, не могут им воспользоваться. И тот, кто отрицает свои чувства и стремления, не является цельной личностью. Понимаете, Альбус, - он обернулся к Дамблдору, - не существует единого для всех идеала, но каждый человек уникален, для каждого существует свой собственный идеал, к нему и нужно стремиться, очищая себя от навязанных представлений.
- Надеюсь, ты не собираешься проверять подобные теории, - Дамблдор явно проглотил «безумные», - на практике?
- Именно это я и хочу сделать!
- Остановись! Северус, это рискованно – твоя душа, единственное, что у тебя осталось, может распасться! Вспомни, сколько ты всего совершил в своей жизни.
- Я знаю, что я совершил, Альбус. Это все мое. И мой гнев, и мстительность, и черствость, и тщеславие, похоть, и любовь… - Северус задохнулся. – Я – то, что я есть!
Он раскинул руки, и его ладони вспыхнули оранжевым пламенем.
- Ты уничтожишь себя! – крик Альбуса больно ударил в уши.
Северус закрыл глаза и запрокинул голову. Там наверху не было солнца, но его лицо окатила волна жара. Огонь охватил несуществующее тело вполне реальной болью, в нос ударил запах паленой плоти, его собственный крик разорвал барабанные перепонки, стало нечем дышать…
Утро нового дня.
Ты говоришь, моя страна – грешна,
А я скажу, твоя страна – безбожна.
И пусть на нас еще лежит вина,
Все искупить и все исправить можно.
Анна Ахматова.
Северус.
Небо нависало над ним. Серое и хмурое. И это было прекрасно! Не голубой хрусталь вечности, но низкое небо туманного утра. Запах гари и влажной земли, а не тонкий аромат увядших роз. Он едва не рассмеялся, но горло саднило. И это тоже было прекрасно!
Пепел, сгоревшей хижины, еще хранил тепло, но промозглая сырость уже заползала в складки мантии, холодила лицо, собиралась мелкими капельками на лбу. Он сел, в глазах потемнело. Зажмурившись, он переждал приступ головокружения. Осторожно открыл глаза, поднес к лицу руки. Обыкновенные человеческие руки, те же, что были вчера, и год назад. Синеватый рисунок вен под тонкой кожей, шрамы от ожогов, порезов. Линии на ладони ничуть не изменились – вот, и верь хиромантам! Из рукава торчала палочка.
Он усмехнулся, осторожно поднялся на ноги и аппарировал.