Снейпотонкс.

[crfhfgtzpvtz]

Пусть придет что-нибудь.

Половина пятой главы. Воспоминания и размышления.

Заметает зима, заметает…

Всю ночь мела метель, и окно, залепленное влажным снегом, уменьшилось вдвое. Через оставшееся чистым стекло под козырьком можно разглядеть снежную шапку на крыше дома напротив и мутно-белое небо. Тусклый свет едва проникает в комнату, ее очертания тонут в полутьме. Кажется, во всем мире не осталось ни четких линий, ни ярких красок, ни резких звуков. Чуть ли не впервые в своей жизни Северус не знает точно, ктрый час: быть может, самое раннее утро, или уже близится полдень? За необъятной периной бабушки Вьюги не увидеть восхода холодного зимнего солнца. Безошибочное чувство времени молчит. Северус лениво усмехается этим мыслям – нет, все не так безнадежно. Убаюкивающая тишина свидетельствует, что его телохранитель спит, а значит, до полудня далеко; сам он прекрасно выспался – следовательно, рассвет уже миновал, однако, еще рано, очень рано. Так рано, что даже домовые эльфы еще не принялись за работу, а они должны очистить снег к открытию лавок.

Северус потягивается и закидывает руки за голову, радуясь тому, что он – не домовой эльф и даже не преподаватель Хогвартса, и не должен вылезать из-под пухового одеяла. Он может валяться в теплой постели и размышлять. По крайней мере, пока не проснулась Тонкс, и утренняя тишина не разбилась звоном, хрустом, плеском, бряканьем, ойканьем… Соприкасаясь с ней, все предметы становятся хрупкими и скользкими! Северус обратил внимание на этот феномен еще в Хогвартсе. На общем фоне рассеянных и неуклюжих студентов Тонкс выделялась просто фантастической нескладностью. Как будто все материальные предметы и даже пространственные координаты вступили в заговор против нее. Северус искренне пытался понять природу этой аномалии, однажды он подсунул Тонкс пробирку из небьющегося стекла, зачарованную так, что из нее ничего нельзя было пролить - она ухитрилась уронить ее в котел. Возможно, будучи метаморфом, Тонкс не могла точно определить положение своего тела в пространстве? Будь это так, она не смогла бы управляться с метлой… И Аврорат… Конечно, для Моуди идеологическая чистота была наиважнейшим качеством, но к тому времени, когда в Аврорат поступила Тонкс, старик решающего голоса уже не имел. Северус сам видел, что боевые навыки у нее вполне удовлетворительны, да и, танцуя с ним вчера, Тонкс вовсе не была неловкой.

Быть может, она движется в собственном ритме, а окружающая действительность не попадает с ней в такт? И режущее глаз сочетание цветов, на самом деле, складывается в гармонию, которую другие не видят из-за несовершенства собственных органов зрения? Что ж, бывает. Северус и сам не мог толком объяснить, как он сплетает слова в единственно возможный узор, создавая заклятья. В словосочетании «темные искусства» ключевым для него было слово «искусства», он не мог взять в толк, почему прилагательное «темные» вызывает у магов ужас и отвращение. Для него Тьма не была зловещей безликой тьмой – напротив, многоцветной, многозвучной, изменчивой! Северус чувствовал ее дыхание, ощущал структуру и плотность. Он тянулся к ней, стремясь познать, овладеть, подчинить своей воле, как музыкант подчиняет звуки и создает мелодию. Тьма была опасна, конечно, опасна! Она могла скользнуть в ладонь гибким смертоносным клинком, но могла и распахнуть за спиной широкие крылья. Когда он пыталась рассказать об этом, его называли лжецом или безумцем. Тьма ужасна, она – источник зла и погибели, точка! Даже Волдеморт был с этим согласен, он жаждал овладеть зловещей мощью Тьмы, как оружием. Северус, мечтавший учиться запретным искусствам у величайшего мага, был разочарован такой ограниченностью. Все равно, что сводить зельеварение к науке о приготовлении ядов!
Т
Возможно, недоуменно пожимая плечами при виде очередного сногсшибательного наряда Тонкс, он проявляет такую же ограниченность. Каким оттенки видит она? Ему бы хотелось посмотреть на мир ее глазами. Поймав себя на этой мысли, Северус застыл. Жгучее желание влезть в голову другого человека, сделало его превосходным легилементом, но не принесло счастья. Почему-то негативные эмоции, связанные с ними мысли и воспоминания, воспринимались легче всего. Чтобы ощутить их, не нужно было прикладывать специальных усилий, наоборот, от них приходится защищать свое сознание. Волдеморт считал, что легилеменция дает объективную картину: людьми движет зависть, ревность, страх, ненависть… Дамблдор с такой трактовкой согласен не был, он склонялся к мысли, что легилеменция противна самой природе человека, она свойственна порождениям Тьмы и с темными сторонами души взаимодействует, ее использование калечит душу, наполняет Тьмой. Рациональное зерно в этих суждениях было, во всяком случае, Северусу не доводилось встречать уравновешенных и добродушных легилементов. Ему самому так и не удалось увидеть мир глазами Лили – солнечный, радостный, понятный – зато он увидел себя - жалкого неудачника, странного и нелепого.

Дамблдор старался не прибегать к легилеменции, также как без особой необходимости не пользовался парлестангом. Он и Северуса предостерегал, но, видимо, было уже поздно: недоверие, неприязнь, страх и отвращение иголками впивались под кожу, сочились из дежурных фраз, расползались ядовитыми пятнами при случайном прикосновении – не замечать, не чувствовать было невозможно! Когда Волдеморт вернулся, практиковать ментальные искусства пришлось уже без оглядки на осторожность, и Северус обнаружил, что выносить общество Пожирателей Смерти легче, чем учеников, коллег по Хогвартсу и Ордену, по крайней мере, их негативные эмоции были направлены не на него лично. В год своего директорства он едва не захлебывался ненавистью, от которой не спасала даже окклюменция. Ненависть, многократно усиленная, отраженная, кислотой прожигала ментальные щиты, отравляла воздух, которым он дышал. Странно, что Нагини не отравилась, укусив его, настолько он пропитался ядом.