ОЭ

[crfhfgtzpvtz]

Эту сцену я не поняла!
В замке графа Гирке. Его жена - Ирэна - старшая сестра Валентина и бывшая невеста Робера, которую он не любил.

Гоганни присела на белый камень и опустила руку в воду, такую чистую, что было видно лежащие на дне ожерелья. В Хексберг Мэллит видела, как вешают на мертвое дерево бусы, но чего просят хозяева Альт-Вельдер и у кого? Девушка нащупала висевшую на груди чужую звезду и замерла. Она сидела так тихо, что утка с подросшими птенцами, сперва отплывшая от берега, вернулась, чтобы тут же метнуться прочь. Мэллит укрыться в воде не могла, а вышедшая ближней тропой к пруду женщина остановилась в паре шагов.

Ее губы хотели улыбаться, а глаза плакали. Это была хозяйка, сменившая платье и по-иному заколовшая волосы; среди тростников она словно бы стала моложе и худее. Мудрая Ракелли назвала бы ее уродливой, но Мэллит чувствовала, как нареченная Ирэной красива. Не потому, что за год среди внуков Кабиоховых гоганни обрела иное зрение, хозяйка озерного замка могла иссохнуть, как йернский бессмертник, а могла налиться лунными соками, но, любая, она все равно оставалась бы прекрасной и тревожащей, как шорох ветра, как блики на волне, как дорога в тумане…

— Странная встреча, — голос был задумчив и негромок, — но я даже рада… Ты ушла от них и пришла сюда. Почему?

— Я люблю гулять одна.

— Вот как, — она шла и говорила, — быть одной, когда можешь не быть… Ты умна, а сердце у тебя есть? Какое оно, твое сердце? У меня был звездчатый аметист, но я обменяла его… Одно сердце за шестнадцать смертей… Хорошая сделка, не правда ли?

Теперь губы улыбались, а в глазах словно бы шел дождь. Солнце светило ей в спину, и тень, длинная, гибкая, уже касалась Мэллит.

— Ты любишь моего брата? Если да, я буду рада… Я хочу, чтобы он наконец полюбил, чтобы наконец полюбили его. Я любила… Тогда у меня было сердце, лиловое сердце, и в нем звезда. Они предали мою звезду, все предали. Ты любишь моего брата?

— Нет. — Это так, ничтожная никого не любит, но если б любила, она бы кричала «нет!» и клялась всем, что у нее остаюсь, что сердце ее полно пепла.

— Я тебе не верю. Если ты не любишь, почему ты с ним?

— Он дал слово проводить меня. — Мэллит шагнула в сторону, чтобы избавиться от тянущейся к ней тени, но первородная тоже повернулась. — Я ему не нужна, он еще не любил.

— Жаль… Как жаль… Он не любил… Она не любит… Те, кто любил, свое получили, а эти… Я устала ждать. Хочешь остаться со мной?

— Госпожу баронессу ждет регент. — Мэллит видела горло одной тропы, но нареченный Валентином выбрал другую. — Идемте, сударыня.

— Ты пойдешь с ним?

— Я обещала… слушать полковника Придда.

— Какая глупость… Обещать тем, кто не нужен, кого нет… Есть любовь, есть и ты, но если любовь убить, ты становишься смертью, нужно только отдать сердце. Я отдала…

— У меня не осталось сердца! — Крик сорвался с губ, первородная услышала и покачала головой:

— Ты глупа… Ты выбросила сердце, а могла обменять и стать смертью для шестнадцати. Я стала, но один вернулся… Почему бы ему было и не вернуться, ведь его не любят? Но теперь хватит!.. Я знаю, что она решила… Она этого не получит, пусть ходит среди своих настурций, как ходят по угольям, пусть живет долго и ходит… А сейчас — ты, брат и повелитель… Последний предатель, ты сюда не вернешься! И в свой дом не вернешься! Ты никуда не вернешься.

— Госпожа баронесса, — первородный Валентин не смотрел на дочь своего отца, — вас ждут. Идемте…

— Я ждала, когда ты полюбишь, но ты ускользал… В твоем сердце нет ничего, что можно забрать, да и есть ли оно у тебя? Я устала ждать ту, кому отплачу, так что запомни: сперва — ее муж, потом — ты. Скоро, очень скоро, но не раньше, чем он… Когда узнаешь про него — жди!
— Вашу руку, сударыня.

— Запомни, баронесса! Запомни мои слова, когда они сбудутся, ты передашь их ей… Она умрет бездетной, она умрет старой, она умрет одинокой… Запомни…

— Забудьте.

Они шли быстро, но не бежали, ноги Мэллит гладили низкие лиловые цветы и били камни, но говорить о боли девушка не могла. Она молчала, как и первородный, и тоже ни разу не оглянулась. Дорога шла в гору; когда камней и камешков на тропе стало слишком много, нареченный Валентином остановился.

— Баронесса, вы разуты. Дальше я вас понесу. Прошу вас, не спорьте.

Мэллит не спорила, она была слишком виновата, и оправданий ей не было.

Свою ношу нареченный Валентином опустил лишь у беседки и достал ключ. Внутри, у самого входа, стояли туфли Мэллит. Первородный понял, куда она пошла, отыскал ее и услышал дурное пророчество… Если б не ничтожная, этого бы не случилось.

— Я была Щитом, — сказала Мэллит, — и я хотела бы вновь стать им и отдать долг.

— Вы мне ничего не должны, баронесса, а женщине не следует прикрывать мужчину, если только он не ранен и не болен.

— Я не баронесса, — напомнила гоганни. — Недостойная Мэллит — никто.

— Мне встречались многие носители титулов «никто» и «ничто», вы не из их числа. Я привык называть вас баронессой, но если вам это неприятно, я готов называть вас как вы того хотите.

— Я не знаю имени, которое бы хотела. Пусть будет баронесса… Если б я знала, что крадусь за бедой для перво… за бедой для вас, я облила бы свои ноги кипящей водой.

— Все мои беды в моей крови, — первородный замедлил шаг, — и та, которую вы видели, тоже. Ваше появление не прибавило ни песчинки.

Беда… Беда, что бродит у пруда, на дне которого спят драгоценности. У нее серебряные глаза, легкая походка, а вместо сердца цветы понсоньи.

— Она отбрасывает тень, — сказала Мэллит. — Я видела…

— Да, — подтвердил нареченный Валентином, — она отбрасывает тень, и ее не упокоить.

Похоже, Ирэна говорит о себе в третьем лице: "она умрет старой, она умрет бездетной". Тот, кто вернулся, конечно, муж. "Умрет ее муж, потом - ты" Сперва Гирке, потом Валентин.