Вот собственно я и добралась до дуэли.
читать дальшеБольше всего Ричарду хотелось сбросить руку Валентина, но Спрут был прав – главы Великих Домов не должны выяснять отношения на глазах солдат. Они приехали прогуляться, не более того.
– Прошу вас, – Валентин Придд остановился у боковой калитки, пропуская Дика вперед. – Капрал, сегодня прохладно.
– Да, Монсеньор!
– Угостите своих друзей, когда сменитесь.
– Премного благодарим, Монсеньор. – Желтая монета перекочевала в грубую ладонь, лязгнула узорчатая решетка. Спрут швыряется золотом, как Ворон, только этого мало, решает не золото, а сталь. В Лаик Валентин считался неплохим бойцом, но пока Повелитель Волн протирал дворцовые паркеты, Повелитель Скал воевал. В том числе и за Приддов. Потомки Алана сражались, потомки Эктора интриговали и отсиживались по углам.
Ранее Дик называл Валентина и всех Приддов скупцами, теперь обвиняет в том, что он швыряет деньги. На самом деле, ему абсолютно все равно, к чему цепляться - Повелитель Скал хочет утвердить свое превосходство.
– Мы прошли достаточно, – Валентин Придд выпустил локоть Ричарда и отступил вбок. – Не стоит и далее скрывать наши чувства.
– Вы предлагаете покончить с делом здесь? – буркнул юноша, оглядывая пологий бурый склон, посреди которого торчал мраморный бык с человеческой головой.
– Если угодно, – сощурился Валентин, – но Верхний парк для наших целей несколько удобней.
– Что ж, сотня лишних шагов никому не повредит.
– Несомненно.
Пока все чинно и благородно.
Юноша засмотрелся на облитые солнцем стволы и едва удержался на ногах, поскользнувшись на чем-то мягком.
– Осторожней, сударь, – бывший однокорытник был сама любезность, за которую так и тянет дать пощечину. Ничего, скоро ты свою невозмутимость потеряешь!
Чем же Ричарда так задевает любезность Валентина? Тем, что сам он на такую неспособен? Дик хочет, чтобы Валентин потерял свою невозмутимость, хочет насладиться его страхом, растерянностью. Хочет увидеть его таким же ничтожным и жалким, как Фердинанд Олдар в момент отречения. Подозреваю, Валентин предпочел бы умереть.
– Благодарю, сударь. – Ричард глянул вниз. На дороге лежали голубиное крыло и несколько окровавленных перьев. Кошка?
– Смотрите под ноги, – посоветовал Валентин, – упасть перед боем – дурная примета. Впрочем, мы почти пришли.
– Вы неплохо знакомы с дворцовыми парками, – небрежно бросил Ричард, – увы, у меня не было возможности их изучить.
– У меня хорошая память, – пожал плечами Спрут, – очень хорошая. Иногда это помогает.
– А иногда мешает? – не выдержал Дикон.
Чего не выдержал? Нормальный разговор. Видимо, все же чувствует, что его собственная память ему опасна.
– Видимо, да, – в ровном голосе не было ни злости, ни вызова, лишь доводящая до исступления учтивость. – Глядя на ваше счастливое лицо, осознаешь всю прелесть забывчивости.
– И что же я, по-вашему, забыл?
Дик правда не понимает, что ему ответят?
– Вот как? – тонкая бровь слегка поднялась. – Выходит, вы забыли даже то, что забыли? Не рискну вам напоминать, в глубинах памяти водятся весьма опасные рыбы.
– Может, я и забыл, сколько в столичных парках статуй, – огрызнулся Ричард, – зато помню, как держать шпагу.
– Возможно, – Спрут почти улыбнулся, – но вот помните ли вы, кем вам приходится тот, кто вас этому обучил?
Что ж дождался!
– К счастью, не тем, кем вашему покойному брату! – выпалил Дикон и осекся. Запальчивость в бою еще никому не помогала. Альдо проигрывает именно потому, что выходит из себя. Спрут не верит в свои силы, вот и выводит противника из равновесия. Не выйдет!
Снова копирует Эстебана Колиньяра. Интересные образцы для подражания находит герцог Окделл. Самое главное, он осудил запальчивость, но не осознал, что оскорбил мертвого.
– Вас следовало бы пожалеть, – Валентин Придд тронул герцогскую цепь, – не будь вы столь глупы. До смерти или до первой крови?
– Как вам угодно, – чопорно произнес Ричард, – но иногда первая кровь оказывается последней.
– Я слышал о подобном, – кивнул Валентин, – а вы видели.
Опять намек! Не выйдет! Ричард Окделл не бросится на шпагу противника, он будет спокоен. Совершенно спокоен.
– Сударь, – ровным голосом подвел итог Дикон, – мы сошлись на том, что деремся здесь, в Верхнем парке, без свидетелей, пока можем и желаем продолжать бой.
Дик ставит очень жесткие условия. Это его решение.
– Оружие? – уточнил Придд. – Вам довольно шпаги или желаете еще и кинжал?
– Я не кэналлиец, – огрызнулся Ричард.
– Разумеется, вы не кэналлиец, – согласился Повелитель Волн, и Ричард понял, что не успокоится, пока не сгонит с длинной породистой физиономии эту проклятую невозмутимость и еще более проклятую вежливость.
Ни один уважающий себя человек не сможет примириться с тем, кто во что бы то ни стало желает увидеть его униженным, потерявшим лицо.
Валентин атаковал первым, если это, конечно, атака. Дернуться вперед и тотчас закрыться... Это несерьезно! Не бой, а вранье, проверка... Ты хочешь знать, с кем дерешься? Сейчас узнаешь! «Повелителя Кошек» [17] выкладывать не будем, хватит и девятки...
Дик сделал простой выпад, самый простой из всех возможных. Валентин отбил, и довольно уверенно. Ричард повторил, стараясь двигаться чуть быстрее. Клинок встретил клинок, и Придд отступил. Чуть-чуть, на полшага, и тут же контратаковал. Вернее, попытался. Дик без труда парировал резкий, но прямолинейный выпад. Понятно... Дриксенская школа! При Алисе она гремела, ну так то при Алисе! Без гайифских финтов нынче не выжить. Знает ли их Спрут? Может, и знает, только у Ричарда Окделла в запасе много чего.
Ричард сделал выпад, целясь в бок, Валентин шагнул назад. Опять! Дикон резко прочертил шпагой воздух. Нет, атаковать из такой позиции он не станет, для этого нужно быть Алвой, но Спрут этого не знает и отступит назад. Отступил! Что и требовалось доказать! Придд – трус, и даже не слишком быстрый, чуть что не по нему, шарахается... Что ж, герцог, не желаете ли прогуляться по аллее? Вот до той красавицы с ланью?
Дикон улыбнулся собственной затее и атаковал. Нет, он не убьет бывшего однокорытника, иначе беды не оберешься. Он его накажет. Пусть запомнит на всю жизнь, что значит задевать Окделла. Оставить ему шрам? Надо попробовать. На щеке, как у Морена! И пусть все спрашивают, откуда...
Ох, как мне сейчас не нравится Дик. Нет, разумеется ничего подлого он не делает. Но и благородства я не вижу. Другие также поступают? Так ведь Окделл позиционирует себя, как образец благородства, воплощение рыцарства. Он так трогательно переживал, что Рокэ- великий фехтовальщик, а отец хромал... Когда же свою силу почувствовал, тут же забыл о всяком уважении к более слабому противнику. Желание наказать... За что? За то, что не глядит на Повелителя скал и личного друга Анакса снизу вверх? Не лебезит, не угождает? Мерзко.
Ошибся Альберто Салина, сочтя Эстебана и Валентина одного поля ягодой. На деле, Дик Окделл, оказавшись на коне, стал измываться над теми, кого считает нижестоящими.
Ричард сдвинулся вправо, не выпуская из вида статую в конце аллеи. Прижать к ней противника и ранить. В руку, а потом в лицо. И опустить шпагу со словами: «Это уже не первая кровь, но еще не смерть...» Да, именно так. Ричард улыбнулся и двинулся вперед. Валентин сделал именно то, что от него требовалось, то есть отошел.
Нет, Придд сломался не сразу, он пытался огрызаться. У засыпанной листвой мраморной скамьи, возле ног обнимавшей лань девушки и там, где сходились пять дорожек, Спрут пытался остановиться и контратаковать. И какими же жалкими были эти попытки! Дик без труда раз за разом отбивал бесхитростные дриксенские выпады, и Валентин снова отступал. Туда, куда его гнали.
А ведь, сам Дик шел на дуэль с семью противниками, понимая. что погибнет. Неужели, забыл свой страх? Он только радуется беспомощности противника, наслаждается своей силой и властью.
Еще бы! Вепри быстрее Спрутов. Лицом к лицу Окделла не взять, а спину он не подставит никому и никогда. Юноша гнал соперника по усыпанной золотистым гравием аллее. Сегодня его день, сегодня он покажет, что, выйдя из Лаик четвертым, он стал первым.
А четвертое место ему подарили. Первым же навсегда остался Эстебан.
– Какой дивный парк, – улыбнулся Повелитель Скал, направляя Повелителя Волн на новую дорожку, розовую, – не правда ли, сударь?
Валентин не ответил, его лицо словно бы окаменело. Сын удался в отца: покойный Вальтер всю жизнь тянул время, не говорил ни «да», ни «нет», прятался за чужие спины. То за Эпинэ, то за Окделлов. Теперь прятаться не́ за кого, теперь они вдвоем, если не считать мраморных статуй и галдящего воронья.
Какая гадость! Разве Валентин тянет время? Он сражается.
– Вы не подскажете, что это за статуя сбоку от вас? Я так редко бываю в столице...
Противник молчал, и Дику стало весело, как не было весело уже давно. Жаль, их сейчас не видят сюзерен, Робер, Катари... И хорошо, что не видят, потому что они бы прекратили бой.
До девушки с ланью оставалось несколько шагов, но Ричард передумал. Он протащит Валентина через весь Верхний парк до самого выхода. Там есть мраморная ваза, лучше не придумать.
Играет, как кошка с мышью. Рокэ играл лишь с Килеаном и Ариго. У Ричарда такигого счета к Валентину нет.
– Валентин, вам не говорили, что серое вам не к лицу? Особенно днем. Я бы посоветовал вам летом зеленое... А зимой – белое. Легче прятаться.
Не ответит, это ясно. И не надо. Пусть слушает и запоминает... Как вам, сударь, такой удар? А этот? А вот этот?
Ричард не раз слышал, что нужно слиться с клинком, но сумел это лишь сегодня. Непрерывно атакуя с разных сторон и на разных уровнях, герцог Окделл гнал герцога Придда по разноцветным аллеям, замыкая им же самим намеченный круг. Ричард шел вперед, Валентин отступал. А что ему оставалось делать, прекрати он пятиться, – и вот оно, поражение!
– Герцог, вам не приходило в голову поменять герб? Вам бы больше подошел рак.
– Вы дали обет непротивления или только обет молчания?
– Вы опять отступаете? Неужели я вам столь неприятен? Или вам неприятна моя шпага?
К чему все это? Для чего? Унизить противника, заставить его ощутить собственную беспомощность, доказать самому себе, что он, Дик - самый-самый, а Валентин - ничтожество. Человеку. на самом деле благородному, видеть унижение врага неприятно. Рыцарь уважает чужое мужество и готовность умереть с оружием в руках.
Двигаться спиной вперед опасно, не ровен час на что-нибудь наступишь или налетишь. И Валентин налетел. На ту самую вазу, которую выбрал Дик.
– Может быть, теперь вы соизволите вспомнить об оружии?
Быстрый удар, простой, как правда. Такой отразит кто угодно. Хоть капитан Рут, хоть герцог Придд. Клинок Валентина отбросил клинок Ричарда, что и требовалось... А теперь еще раз... Парируй выпад в грудь... Есть! Шпага Валентина пошла вверх, принимая обманный удар.
«Направление, юноша, направление... Острие к ногам!.. кисть... Только кисть! Вы не дрова рубите!»
Только кисть... А уж если в руках придворные «зубочистки»... Герцог Окделл оттолкнулся от шпаги Валентина своим клинком, мягким движением перенаправив его острие вниз, в опрометчиво подставленное чужое бедро.
«А теперь – назад!.. Назад! Освободите клинок! Оружие в чужом теле не забывают... Если тело живое...»
Человеческая нога не простынка. Протыкая, рискуешь, иногда – сильно. Твое оружие «связано», ты открыт, а противник может и не растеряться. Валентин, конечно, трус, но все же... Ричард резко отдернул руку, шагнул назад и замер, пораженный собственной удачей. Все было кончено.
Жалко стукнула выпавшая из чужой руки шпага. Спрут покачнулся и неловко осел наземь, зажимая правой рукой пробитое бедро. Алая кровь на пальцах, на кружевах, на мраморной крошке, кровь, пролитая Ричардом Окделлом, а сам он невредим, он даже не устал.
Что ж Ричард добился, чего хотел. Или, нет? Противник ранен, но еще не сдался, не признал себя побежденным. Не потешил самолюбие Повелителя Скал, а значит, ничего не закончилось.
Жаль, не удалось оставить на щеке морской твари росчерк. Очень жаль, но раненого или добивают, или перевязывают. Не раньше, чем он признает поражение, так пусть признает!
Дик сам понимает, что у него выбор - либо добить противника, если раненый на земле - смертельный враг, примирение с которым невозможно, либо отбросить его шпагу, протянуть руку, перевязать, если этот человек - не враг. Однако он медлит. Он хочет получить признание поражения. Я думаю, Дик сознает, что для смертельной вражды причин у него нет, но признать противника равным себе, уважать его он не в силах. Ему необходимо унижение. Он жаждет услышать подтверждение своего превосходства.
Ричард ждал, Валентин молчал, на бледном породистом лице застыло рыбье спокойствие, словно ничего не случилось. Если бы герцог Придд признал себя побежденным, потерял сознание, да хотя бы выругался, Дик бы ему помог, но этот тяжелый, зимний взгляд... Еще хуже, чем у Ворона.
Что ж, не хочет признавать очевидное – придется подтолкнуть. И не словами, которых, как назло, не находилось, а сталью. Дикон холодно улыбнулся и поднял шпагу, направляя острие в горло противника. Длинное лицо совсем закаменело, надо же, а казалось, дальше некуда. Рука Ричарда продолжала неторопливое движение, и герцог Придд дернулся, пытаясь то ли отползти, то ли откачнуться, помешала ваза, о которой Спрут позабыл.
Он готов мучить противника, вымогая признание.
Святой Алан, он не просто струхнул, он помешался от страха. Трус не понимает, что Окделл не позволит себе такой роскоши, как убийство Придда! Это не понравится Альдо, это расстроит Катари, и потом, древней крови и так меньше чем нужно. Дикон подвинул клинок еще на волос, еще шаг – и он коснется серого шелка:
– Сударь, успокойтесь. Я далек от того, чтоб лишить Талигойю столь достойной особы...
Окровавленная перчатка судорожно шарит по земле, во время падения шпага откатилась влево, но с перепугу Придд забыл даже это.
– Вы не там ищете, герцог. Надо взять левее, – пусть ищет и даже найдет, у него не будет времени повернуться, – левее, сударь!
Что меня поразило, так это утверждение - мол, Дик пощадил Валентина. Он победил, но подлый Спрут не признал поражение. Так Валентин себя побежденным не считал. Он готов был драться, умереть. Если Окделл этого не понимал, кто виноват?
Не верит или не понимает? Окровавленная рука натыкается на мраморный постамент, ощупывает его. Вслепую. Светлые глаза вцепились в лицо Дика. Нет, это не столбняк, не страх, не безумие. Это злость. Что ж, Повелитель Скал принимает и этот вызов. Придд опустит глаза! Опустит и может идти на все четыре стороны, хотя куда ему с его ногой.
Скрюченные пальцы царапают мрамор, пора кончать! Он и так дал наглецу слишком много времени. Ричард вынул платок.
– Не стоит мешать старую кровь со свежей. – Нужно обтереть лезвие, отшвырнуть грязную тряпку, шагнуть вперед, приставить клинок к самому горлу и спросить. В последний раз. Приказы сюзерена превыше жизни, но не превыше чести. Он заставит Спрута опустить взгляд, заставит, или...
– Итак, вы окончательно решили покинуть сей бренный мир? – Дикон шагнул вперед, глядя в светлые, злые глаза. – Ваше право, но вы не правы.
И где же тут пощада? Ричард принял решение убить. За то, что противник не опустил глаз, не склонился перед ним. За то, что Валентин храбр и стоек.
Шаг вперед, дикая гримаса на чужом лице, Спрут рывком подается вверх, справа что-то сверкает, резкая боль разрывает небо в клочья, мешает белые облака с черными ветками. Что-то издевательски звенит, и Валентин снова валится назад, на вазу. Губа закушена, на лбу бисеринки пота, пальцы левой руки вцепились в эфес... Левой?! Святой Алан! Немыслимо!
Поплатился! Нельзя недооценивать противников, нельзя отказывать в мужестве тому, кто не сдается. Валентин - молодец! Наверное, ему было страшно. Тоскливо. Умирать не хотелось. Вся жизнь впереди, невозвращенный долг, незаконченное дело... Но отступить, сдаться - немыслимо! Он бьется до конца и, как заметил Жермон, чем безнадежней положение, тем более спокоен и собран. Валентин сумел использовать свой единственный шанс, ведь, Ворон поставил Окделлу руку, но не голову. Он ударил. И как! Ричард обезоружен,не может продолжать бой, а Валентин при шпаге.
– Вы что-то уронили, герцог, – Спрут вновь опирается на постамент, – мне показалось, оружие.
Подлость! Чудовищная, богохульственная, но шпагу нужно поднять и покончить с этим балаганом. Клинок упал совсем рядом, почему он не отер эфес? Ричард наклонился за оружием, в глазах потемнело, и он едва устоял на ногах, тупо глядя, как на светлые камешки сначала капает, а потом хлещет кровь. На сей раз его собственная. Юноша растерянно тронул руку, еще не понимая, что произошло. Алая струя хлестала сквозь пропоротую замшу, а Верхний парк медленно кружился вместе с ненавистным белым лицом, только теперь на тонких губах была ухмылка.
– Вы напомнили мне о моем брате, – отчетливо произнес Валентин, – и о герцоге Алва. Теперь о них вам напомнил я.
«О них?» Дик не сразу сообразил, о чем речь. Боль нарастала, рука горела огнем, а Валентин улыбался. Улыбался, опираясь на дурацкую вазу, которая стала его сообщницей. Улыбался, стягивая и отбрасывая окровавленные перчатки, утирая лоб, перекладывая шпагу в правую руку. Ухмылка, бледность и кровавые пятна на одежде превращали Повелителя Волн в какого-то упыря.
Чудненько, теперь Валентин обвиняется в подлости. Если бы он признал себя побежденным и ударил ничего не подозревающего Дика - это было бы подлостью. Однако побежденным он себя не признавал и ударил врага, намеревающегося добить его.
Юноша сжал зубы и вновь наклонился. В какой-то жуткий миг показалось, что он сейчас рухнет на залитый алым гравий... Пронесло, но вот рука... Пальцы не желали смыкаться на рукояти, хоть умри. Взять в левую? Проклятье, чем он хуже Придда?! Только левой он еще не дрался, Ворону и в голову не пришло научить...
Ноги в порядке, можно повернуться и уйти, но это... это будет бегством и поражением, а винить некого. Он сам подставил себя под удар, сам! Одноногий никогда бы не достал победителя, не вытяни он руку. «Вы напомнили мне о моем брате. И о Вороне...» Своего оруженосца Алва обучил хуже, чем своего любовника, а тот передал науку Валентину... Но что же делать?
Ричард с ненавистью глянул на прижавшегося к камню противника. Валентин не мог оторваться от вазы, но в белесых глазах была решимость. Спрут не сдастся, пока не сдохнет от потери крови.
Наконец-то, Дик оценил Валентина по справедливости!
Он упадет, должен упасть раньше, он ранен первым и серьезней. А если нет? Не хватало свалиться прямо здесь, хорошенькое будет зрелище. Доказывай потом, кто победил. Один ранен в руку, второй – в ногу, секундантов нет, значит, противники равны... Как же, равны! Он гонял Придда по аллеям, как зайца, и тот ничего не мог сделать, пока Дик ему не помог. И дернуло же подойти ближе чем нужно.
Главное все тоже, доказывай, кто победил. Дику нужно признание, очень нужно.
Ричард, борясь с тошнотой, посмотрел на рану: выглядела она ужасно, а Придд шпагу не положит. И кровь у него, кажется, пошла тише – одно слово, Спрут. Морских гадин хоть на куски режь, будут извиваться и жалить.
– Вам нужен врач, – угрюмо буркнул Ричард, – сейчас вы упадете.
– Только после вас, – Валентин расправил воротник, – но, боюсь, продолжить нам не удастся. Мне вас не догнать...
Мерзавец! Мерзавец, которого сейчас не взять! В голове шумело, ваза уже не кружилась, а отплясывала какой-то пьяный танец с кувырками и скачками. Что с рукой? Святой Алан, если не перевязать, еще останешься калекой, но Спрут боли Окделла не увидит. Никогда! Ричард слегка наклонил голову.
– Окделлы не бегают. Я пришлю вам врача. Когда вы сможете ходить, продолжим.
Повелитель Скал повернулся и пошел, стараясь идти ровно и уверенно, хотя ноги едва держали. Валентин прошипел: «Мы продолжим, когда вы сможете держать шпагу», но Дикон сделал вид, что не слышит. Не все ли равно, когда они встретятся, главное, вдвоем на этом свете им не жить...
А поле боя осталось за Валентином!