[crfhfgtzpvtz]

Я читаю сейчас биографию Екатерины Медичи, автор Леони Фрида, не скажу, что какие-то откровения, но некорые эпизоды я для себя прояснила. Например убийство Франсуа де Гиза. На выстрел Польтро де Мере ссылаются и историки, и романисты, как на что-то общеизвесное, но детального разбора я до сих пор не встречала. Оказывается, Польтро де Мере был шпионом гугенотов в лагере Гизов, однако, его перевербовали, и он стал контршпионом. В последствии Колиньи утверждал, что знал об этом. Интересно, что Франсуа де Гиз выехал из лагеря в сопровождении этого двойного агента и еще одного дворянина. Польтро де Мере ехал впереди, оторвавшись, он спрятался за кустиком, пропустил герцога вперед и выстрелил в спину, после чего резко рванул подальше от места событий. Долго бегать, впрочем, ему не пришлось. Попавшись в руки королевского правосудия, Польтро с готовностью обвинил в организации преступления Колиньи. Адмирал письменно оправдывался - он знал об измене де Мере и, разумеется, никаких заданий ему не давал, убийство из-за угла не его стиль, поэтому он сам ранее предупреждал Гиза о возможном покушении. Колиньи настаивал на очной ставке с убийцей, но Польтро де Мере был спешно казнен. В результате, Гизы остались при убеждении, что заказчик избежал наказания, и загорелись жаждой мести. На репутации Колиньи повисло недоказанное и неопровергнутое обвинение. Королева почему-то решила, что нерешенный конфликт между знатнейшими семьями снизит накал страстей в разгорающемся конфликте.
Я обратила внимание на обстоятельства, которые постоянно упускаются романистами в попытке изобразить эпоху. Прежде всего, отсутствие приватности. Рождение и смерть, отход ко сну и пробуждение, оправление естественных потребностей - все происходило публично, обсуждалось, смаковалось. Вокруг знатной особы постоянно толпилась уйма народу, ни о каком личном пространстве и не заикались. Послы при дворе подкупали камердинеров и прачек, чтобы точно знать, насколько результативно проводят ночи супруги. Вся физиология была на виду, о ней говорили, не стесняясь. Подробно сообщали в письмах о печеночных коликах, гнойниках в "секретном месте", других малоаппетитных вещах. Скрыть что-то в таких условиях невозможно. О вскочившем на попе прыщике мгновенно становилось известно, его размер, форма, цвет, происхождение - все досконально изучалось. Так что, увы, Катарине Оллар в ОЭ вряд ли удалось бы скрыть беременность, особенно, учитывая тот факт, что окружающие ее дамы уже трижды наблюдали ее в этом состоянии. Так как знатный господин постоянно был окружён приближенными, от тех, кто выносит его ночной горшок, до секретарей-управляющих-начальников охраны, его симпатии и антипатии, стратегические цели, образ действий, были общеизвестный. Герцог Придд просто не смог бы годами хранить тайное намерение сменить сторону. Слишком многие ловили каждое его слово, жест, интонацию, паузу, следили, во что он вкладывает средства, откуда выводит их. Забавно, но ВВК то вспоминает о реалиях эпохи, то забывает о них. Она совершенно справедливо описывает, как обсуждается интимная жизнь Окделлов, под каким контролем находится королева и все ее траты. При этом не только виконт Валме, но и целый Первый Маршал герцог Алва разгуливают сами по себе, а герцог Окделл и виконт Лар обходятся без личных слуг.
Меня неизменно умиляет меркантильность реальной аристократии в отличии от вымышленных благородных бессеребренников. Графы и герцоги превосходно умели считать деньги, земли, драгоценности. Они бесконечно конфликтовали по поводу причитающегося им дохода, спорного наследства, требовали должностей, на том основании, что прежде ее занимал кто-то из родственников, и очень-очень неохотно платили долги. Мирные договора и соглашения полны перечислений какие города, крепости, доходы получит тот или иной примирившийся с короной аристократ. Особенно восхищает неизменное требование оплатить нанятые ими войска. Аристократы той эпохи жили в постоянной погне за наличными деньгами, они собирали коллекции должностей, получали права на доходы и сборы, уступали их откупщикам, требовали от королей и от просителей денежных подарков, меняли земли и доходные статьи в разных комбинациях. Образ благородного воина, который выше всей этой мелочной суеты ради презренного металла, появился, пожалуй, лишь в эпоху романтизма. Вельможи и рыцари, дворяне шпаги и дворяне мантии были прагматиками. Отношение Алвы к имуществу не было бы понято.
Наверное, более всего привлекает меня в эпохе некая камерность. Все действующие лица на исторической сцене были хорошо знакомы, если не лично, то заочно, чаще всего являлись родственниками. Они учились у одних наставников, играли в одни игры, спали с одними и теми же женщинами. В эпичных конфликтах того времени неизменно присутствует оттенок коммунальной свары по поводу того, что кто-то кому-то плюнул в суп. Сцеплялись из-за вожделенный должности, из-за небрежно брошенного слова, из-за спорного замка, из-за раздутой сплетни. Заключались союзы, менялись стороны, вчерашние враги закрепляли дружбу браком, а бывшие друзья оказывались по разную сторону баррикад. Это восхитительная игра (разумеется, если наблюдать ее на расстоянии столетий) завораживает своей изменчивость, неверностью. Аристократы ощущали свою обособленность, свое корпоративное единство. Поведение в плену Руперта вполне соответствует нравам эпохи, но вот сами армии в ОЭ явно принадлежат более позднему времени. Тогда аристократа было почти невозможно казнить по суду, только убить исподтишка или в горячке боя. Знатные пленники как правило находились в комфортных условиях и чаще всего играли роль переговорщиков между сторонами. Для того чтобы лишиться своего статуса аристократу нужно было очень постараться. Он все равно оставался одним из своих, кузеном, зятем, деверем... И потенциальным союзником.