Сердце мое полно нежности к калекам, бастардам и сломанным вещам
Ремус.
читать дальшеСнейп ухитряется появляться незаметно, даже когда ждут именно его.
Луна сегодня вступила во вторую фазу, а значит, начинался ежедневный прием вульфсбейна, и я постарался настроиться на эту процедуру. Мне предстояло выпить обжигающе горячее, отвратительное на вкус зелье и вынести издевательскую предупредительность зельевара, который являлся лично и вручал кубок из рук в руки. Так что я ожидал прихода Снейпа и готовился к своему ежемесячному испытанию.
К пятичасовому чаю Молли предложила сэндвичи с курятиной и замечательный пирог с рубленым мясом. Я постарался хорошенько подкрепиться, зная, что ужинать мне не придется – после приема зелья есть нельзя, да и накатывающая волнами дурнота не способствует аппетиту. В свою комнату подниматься не стал, расположился на кухне с коробкой эклеров и заметками. Сосредоточиться на работе мне не удалось – я прислушивался к доносящимся из-за двери звукам, то и дело выглядывал в коридор. Молли хлопотала по хозяйству – в пятницу она обычно перестирывает белье. Дети топотали и громыхали наверху, но вниз не спускались - несмотря на браваду, они, похоже, избегают портрета Вальбурги Блэк. Сириус закрылся с Клювокрылом – он изрядно раздражен из-за медлительности Дамблдора, который до сих пор не забрал Гарри от родственников, а общество гиппогрифа действует на него умиротворяюще. Ожидание выматывало, я тщетно пытался сосредоточиться на своих заметках и, наверное, в какой-то момент отвлекся, унесся мыслями далеко от мрачного дома на Гриммаульд-плейс…
Темная фигура возникла прямо перед моими глазами, словно соткавшись из воздуха. Я взглянул на дверь – она была плотно закрыта, а я не слышал ни скрипа петель, ни хлопка, ни звука шагов! Как Снейп проскользнул на кухню, не потревожив портрет в коридоре, не стукнув дверью? Неудивительно, что студенты Хогвартса искренне считают его вампиром! Тяжелые складки черной мантии напоминают кожистые крылья нетопыря, бледность, кажется неестественной, замогильной, возможно, из-за контраста с угольно-черным цветом глаз и бровей. Даже у меня возникают неприятные ассоциации с нежитью, что уж говорить о детях. А ведь Снейп мог бы добиться более благоприятного впечатления, хотя бы изменив цвет и фасон одежды и перестав подкрадываться беззвучно, но он, то ли не понимает, что его зловещий облик отталкивает окружающих, то ли не желает считаться с коллективными представлениями.
Разумеется, свои чувства и мысли я умело скрыл. Поднялся и улыбнулся, как можно дружелюбнее:
- Добрый вечер, Северус.
Снейп вздергивает бровь, изображая преувеличенное удивление.
- Спорное утверждение, - заявляет он, презрительно кривя губы. - Впрочем, если ты так думаешь, не стану опровергать.
Нет, никакие внешние изменения не сделают его общество терпимым, пока Снейп обращается с людьми подобным образом!
Раньше, чем я успел что-то ответить, он протянул мне дымящийся кубок. Я замер, не в силах отвести взгляд. Массивный литой кубок без каких-либо украшений. Над ним клубится белый пар... Нет, не белый! Чуть голубоватый, как снятое молоко, мутный, как ползущий над болотом туман и в то же время сияющий, как лунный свет.
- Люпи-и-ин!
Нетерпеливые нотки в голосе Снейпа заставляют меня очнуться. Я вздрагиваю и протягиваю руку. Вульфсбейн необходимо пить горячим, чуть ли не кипящим, и я беру кубок, всякий раз опасаясь обжечься. К счастью, мои опасения беспочвенны – я касаюсь прохладного металла и нечаянно задеваю пальцы Снейпа, такие же холодные.
- Люпин, ты держишь кубок?
- Да… Да, конечно, - я крепко обхватываю его, и Снейп убирает руку.
Теперь мне нужно выпить зелье. Дорого бы я дал за возможность пить его наедине, подальше от этого уничижительного взгляда, но попытка подняться с кубком в свою комнату месяц назад, была жестко пресечена. Мне пришлось выслушать обидную речь о собственной безответственности и нежелании Снейпа совершать бесполезную работу – варить зелье, которое забудут выпить.
- Люпин, а ты никогда не участвовал в разработке средств от ликантропии?
Этот вопрос застает меня врасплох. На что он намекает?
- Ты как-то говорил, что в детстве тебя долго лечили, - поясняет Снейп. – Быть может, тебе удалось пообщаться с Дамоклом Белби, другими зельеварами, работающими над вульфсбейном или его аналогами?
Что он хочет этим сказать? Меня лечили, долго лечили. Родители не жалели сил и средств, пытаясь найти лекарство. Не моя вина, что болезнь в меня вцепилась когтями. Не моя! Я низко опускаю голову, чтобы спрятать охватившее меня смятение.
- Ты же наверняка искал средство, - вкрадчиво продолжает Снейп. – Неужели, тебе не предлагали какое-нибудь новое лекарство, еще не выпущенное на рынок?
Повисает пауза, я торопливо глотаю обжигающее питье.
- Когда появился вульфсбейн, ты не пытался выйти на его создателя, предложить свои услуги, дабы усовершенствовать зелье?
- Нет. Дамокл Белби – известный затворник.
Замкнутость великого зельевара давно стала легендой. Он не берет учеников, даже с родственниками не поддерживает связи, и кому-кому, а Снейпу об этом прекрасно известно.
- Не каждый день к нему приходят оборотни-добровольцы.
Оборотни. Краеугольный камень моих проблем. Для того чтобы попросить о помощи, я должен объявить о своей болезни и тем самым создать дополнительные проблемы, в решении которых потребуется еще большая помощь.
Я отрицательно качаю головой. Пью зелье.
- Ты же общался с аптекарями, Люпин, - не отстает Снейп. – Тебе никто никогда не предлагал поучаствовать в тестировании зелья?
Покупая зелье, больше всего я опасался, что во мне заподозрят оборотня. Ликантропия накладывает на больного клеймо в глазах общества. Стать отверженным – ужасная участь! Родители, спасая меня, были вынуждены рассказать целителям и аврорам о нападении оборотня. Однако позже, когда стало ясно, что избавиться от болезни не удастся, отец сумел скрыть информацию. Мое имя не фигурировало в официальных документах, я не был зарегистрирован, как оборотень, молчание моего целителя обеспечивала клятва. Ради сохранения тайны, мы переехали подальше от знакомых мест, и с новыми соседями не сближались. Разумеется, о Хогвартсе я не смел и мечтать – скрыть свою болезнь в школе-интернате без соучастия администрации было бы невозможно. Альбус Дамблдор, ставший директором, предоставил мне великолепную возможность, но семь радостных лет были отравлены необходимостью таиться. Привычка скрываться, с видимым равнодушием слушать домыслы о темных тварях, улыбаться, когда сердце сжимается от страха и негодования, эта привычка вошла в мою кровь и плоть. Я прибегал к различным уловкам, чтобы сохранить свою тайну, менял рабочие места, адреса проживания, ни с кем не позволял себе сходиться, избегал общества тех, к кому мог бы привязаться, проницательных людей и техработы, покупая зелье, больше всего опасался, как бы во мне не узнали оборотня. Разоблачение стало катастрофой. Мой мир, неустойчивый, ненадежный, рухнул, грозя похоронить под обломками чувство собственного достоинства и те остатки душевного спокойствия, которые, вопреки всему, я ухитрился сберечь. Меня словно выставили голым на всеобщее обозрение. При виде любого мага, даже незнакомого меня охватывала паника: «Он знает!» Каждое мгновение я ждал оскорбления, обвинения, проклятия. Покупка зелья превратилась в настоящее мучение. Вряд ли, Снейп, в самом деле, считает, что я вел с аптекарями задушевные беседы о работе над вульфсбейном. Он хочет поддеть меня, но чем? Неужели намекает на то, что я не принимал зелье, подвергая опасности окружающих?
Я перечисляю все аптеки, в которых покупал зелье, их, правда, не много.
- Это все, что мне известно, Севрус. Не думаю, что в Англии есть аптека, в которой бы я не узнавал цену на вульфсбейн. К несчастью, у меня не всегда были средства на покупку зелья, но я старался… - я обрываю свою речь и, безнадежно взмахнув рукой, едва не роняю кубок.
Снейп возводит глаза к потолку. Я допиваю зелье одним глотком и протягиваю пустой кубок.
- Спасибо, Северус, - со всей возможной искренностью благодарю его. – Спасибо, ты спасаешь меня.
- Хорошо, если ты, на самом деле, понимаешь это, - глубокий бархатный голос Снейпа составляет странный контраст оскорбительному смыслу его слов.
Я пытаюсь не показать своей обиды, улыбаюсь дружелюбно, будто счел сказанное шуткой.
- Спокойной ночи, Северус. Увидимся на собрании.
Снейп криво усмехается.
- Увидимся завтра, Люпин, - он поднимает кубок на уровень глаз, будто, предлагая чокнуться.
Я чувствую, что краснею. Да, завтра опять нужно принять зелье. Каждый день до полнолуния и еще неделю после.
- Надеюсь, застать тебя на месте, - металлические нотки в голосе Снейпа заставляют меня поежиться.
Он разворачивается, и полы мантии описывают широкий полукруг – нетопырь расправляет крылья. Снейп исчезает за дверью. Я поднимаюсь наверх и ложусь в постель. Горечь, оставленная зельем, заставляет горло судорожно сжиматься. Растревоженные воспоминания наполняют душу тоской.
Тонкс.
читать дальшеКак я не торопилась с дежурства, Ремуса уже не застала. Молли сказала, что приходил Снейп, значит, Ремус уже выпил зелье и отдыхает. Я слоняюсь по огромному дому без дела, подхожу к закрытой двери, прислушиваюсь – тихо. Молли ворчит, что в пятницу вечером двадцатилетним следует быть на танцах. Я отшучиваюсь: какие танцы без кавалера? Эта проблема решается легко – Молли предлагает идти вместе с Биллом. Я обдумываю идею – сходить с Биллом потанцевать можно. Но как оставить Ремуса, больного, измученного? Я не смогу веселиться, зная, что ему плохо.
Громкие голоса отвлекают меня от грустных мыслей. Артур пришел! Он, Сириус и Молли разговаривают на повышенных тонах. Что-то случилось? Дамблдор еще не разрешил перевезти Гарри сюда. Сириус обвиняет Снейпа в предательстве. Нет! Только не это!
Это не может быть правдой! Он же варит вульфсбейн Ремусу. Если Снейп захочет, он может… может ошибиться, якобы случайно, и Ремус… Снейп – не предатель! Не верю!
Ладони становятся липкими от страха. Я подхожу к двери, вжимаюсь в нее, стараясь услышать хоть что-то. Ничего. Ни стонов, ни хрипов. Это же хорошо? А если для стонов поздно? Если он уже не дышит?
Я не могу расслышать дыхание через дверь! Это же очевидно. На мгновение меня захватывает безумная идея – взять у младших Уизли удлинители ушей и послушать. Так нельзя. Это просто свинство! Почему? Я же не пытаюсь разузнать тайны Ремуса. Я просто хочу убедиться, что все в порядке. Нельзя вторгаться в чужую жизнь с удлинителями ушей.
Я борюсь с собой. Тщетно. Наверное, я все же решилась бы подслушать, но, к счастью, Молли зовет на ужин
Северус.
читать дальшеЛюпин, похоже, спит, сидя в обнимку с пустой коробкой из-под пирожных. Судя по блаженной улыбке, во сне он продолжает их есть. А наяву придется пить вульфсбейн. Такая вот зарисовка на тему разницы между сладостным миром грез и суровой реальностью.
Очнувшись, Люпин несколько мгновений таращится на меня чуть ли не с ужасом, потом внимательно изучает входную дверь, и снова смотрит на меня, но уже с сожалением. Наконец, овладев собой, он встает, нервно отряхивая крошки, и выдавливает улыбку.
- Добрый вечер, Северус.
Добрый? В самом деле?
- Спорное утверждение. Впрочем, если ты так думаешь, не стану опровергать.
Люпину, конечно, виднее, но, по-моему, даже запах вульфсбейна несовместим с такой характеристикой вечера, а уж вкус…
Возможно, Люпину пришла в голову та же мысль – он не спешит брать кубок с зельем.
- Люпи-и-ин! – возвращаю его к суровой реальности, в которой пирожные уже кончились, а зелье предстоит выпить.
Вздрогнув, он неловко берет кубок.
Не представляю, как расспрашивать Люпина. Вопросы, хотя бы косвенно связанные с ликантропией, повергают его в депрессию, к сожалению, молчаливую. Даже информацию, необходимую для приготовления зелья, приходиться вытягивать чуть ли не клещами.
- Люпин, а ты никогда не участвовал в разработке средств от ликантропии? – начинаю я осторожно. - Ты как-то говорил, что в детстве тебя долго лечили. Быть может, тебе довелось пообщаться с Дамоклом Белби, другими зельеварами, работавшими над вульфсбейном или его аналогами?
Как и следовало ожидать, Люпин не отвечает. Его взгляд мечется затравленным зайцем, вперяется в пол. Мне почти стыдно спрашивать:
- Ты же наверняка искал средство. Неужели, тебе не предлагали какое-нибудь новое лекарство, еще не выпущенное на рынок?
Прячется за кубком, торопливо глотает зелье. Ом-м-мерзительное, надо сказать.
- Когда появился вульфсбейн, ты не пытался выйти на его создателя, предложить свои услуги, дабы усовершенствовать зелье? – я настойчиво продолжаю расспросы, и Люпин, наконец, отвечает:
- Нет. Дамокл Белби – известный затворник.
- Не каждый день к нему приходят оборотни-добровольцы, - возражаю я.
Слово «оборотни» ввергает Люпина в еще большую печаль. Его взгляд ускользает, погружается в самого себя.
- Ты же общался с аптекарями, - напоминаю очевидный факт. - Тебе никто никогда не предлагал поучаствовать в тестировании зелья?
Люпин самозабвенно предается исследованию глубин своей души. Я терпеливо – сам удивляюсь – жду его возвращения к беседе. Он одаривает меня взглядом, полным горечи и укора, и, тяжело вздохнув, рассказывает, как и где покупал зелье. Сами аптеки мне известны, а никаких дополнительных сведений Люпин не сообщает. Жаль.
Ну, а чего я ждал? Того, что он самостоятельно всесторонне изучил вопрос, а мне сейчас предоставит выборку? Мечты, мечты… Кингсли ничего существенного сообщить тоже не смог – нет в архивах Аврората нужной информации. Значит, придется расспрашивать Белби. А как не хочется! Если сплетни имеют под собой хоть какое-то основание, то... Возникает очень много «если». Если Повелитель заинтересуется этим, если не удовлетворится моими словами, если начнет проверять…
***
- Нет, мистер Белби, я хотел бы поговорить не о вашем сыне. О вашем брате.
Мой собеседник подбирается. Его губы сжимаются в линию, брови сходятся на переносице.
- Почему вы не разговариваете с ним? – наконец-то невольная вовлеченность в студенческую жизнь принесла мне пользу! Все знают, что Дамокл Белби – затворник, избегающий даже общества родственников, но только благодаря его племяннику, я знаю, что с мастером Белби не разговаривает родной брат.
- У вас нет права лезть в дела нашей семьи.
- Права у меня нет, - Белби это верно заметил, зато возможность есть.
Легилеменс и секреты семьи, как на ладони.
- Я надеялся на вашу добрую волю.
Белби решительно отодвигает чашечку с недопитым кофе и встает из-за стола.
- Продолжать беседу дальше считаю бессмысленным, - чеканит он. – Буду благодарен, если вы покинете мой дом.
Я удобнее устраиваюсь в кресле и беру миниатюрную чашечку. Кофе, увы, выпит. Но для демонстрации намерений это неважно.
- Мы еще не начинали беседовать, - замечаю я мягко. – Возможно, вы сочтете мои доводы убедительными и поведаете эту главу семейной истории.
Белби усмехается высокомерно:
- Убедительными? Уж не веритасерумом ли вы собрались меня убеждать?
- Подливать веритасерум человеку, чья семья насчитывает несколько поколений зельеваров, как-то несерьезно. Вам не кажется?
Белби буравит меня взглядом, а я верчу чашечку, любуясь прозрачностью тончайшего фарфора.
- Если вы не расскажите, о вашей ссоре с братом, мне придется задавать вопросы другим людям. Возможно, я ничего не узнаю, но пойдут разговоры. Вы сами понимаете, что это неизбежно. Вспомнятся старые сплетни, на вас налетят журналисты. Шепотки за спиной, любопытствующие субъекты, вздорные обвинения, - по лицу Белби видно, что он прекрасно представляет себе перспективу. - Если желаете, я могу дать слово, что все сказанное вами дальше меня не пойдет.
Белби молчит. Долго.
- Зачем вам это нужно? – хрипло спрашивает он.
- Проверяю одну теорию.
Я переворачиваю чашечку. Пытаюсь понять, что за символ расположился у самого края. Неужели, сейчас я услышу правдивую историю?
- Я должен поверить, что информация о моем брате вам нужна только для себя?
- Могу выпить веритасерум, если вы настаиваете.
Белби пристально всматривается в мое лицо, что-то решая про себя. Наконец, произносит хриплым голосом:
- Поклянитесь.
Я подворачиваю манжеты на левой руке и провожу по запястью отточенным ножом. Выступает кровь. Я клянусь никому не рассказывать о том, что услышу.
- Мой брат – великий ученый, - начинает Белби. – Над вульсфбейном начал работать еще наш отец, но настоящего прорыва добился Дамокл. Он полагал настоящую редакцию зелья промежуточным вариантом и хотел добиться того, чтобы оборотень не только сохранял разум, но и физическую форму. Найти решение этой проблемы он не смог, но чрезвычайно заинтересовался регенерацией, свойственной. Его захватила мысль сохранить это свойство в человеческой форме, привить его не только оборотням. Однако в ходе экспериментов выяснилось, что сохраняя регенерацию, оборотень сохраняет свою агрессивность. Если под действием вульфсбейна оборотень становился чудовищным волком с человеческим разумом, то новое зелье создавало темную тварь в облике человека, кровожадную и неразумную. Дамокл пытался снизить агрессию, но разумными эти существа не стали, они были полностью покорны воле Хозяина, невероятно сильны, быстры, абсолютно бесстрашны и безжалостны.
Мечта Темного Лорда! Поправка, мечта любого стремящегося к власти.
- Я возражал против дальнейшей разработки этой темы, а нашим имуществом управлял именно я, и Дамокл не мог не прислушиваться к моему мнению. К счастью, изменения были обратимы.
В голосе Белби ощущается неуверенность.
- Обратимы?
- Почти, - отвечает он, поколебавшись. – Почти.
Значит, это испытание братская привязанность выдержала. Что же их поссорило? Какая разработка гениального ученого оказалась неприемлемой для его брата?
- Дамокл решил, что получеловек-полуоборотень будет обладать необходимыми свойствами.
Оборотни размножаются через заражение: их потомство погибает нерожденным во время ежемесячной трансформации. Полукровка, рожденный от оборотня, всегда является человеком. Если он наследует от отца ликантропию, то погибает в первый же месяц беременности. Как же мастер Белби собирался обойти эту проблему?
- Заражение на последних сроках беременности, роды до полнолуния, - получаю ответ на невысказанный вопрос. – Когда Дамокл рассказал об этом, мы серьезно поссорились. Он не понимал, почему я возмущаюсь, считал, что проблемы зараженной женщины – временное неудобство, пока он не усовершенствует вульфсбейн. Я отказался давать деньги на эти эксперименты. Как раз тогда поползли слухи, за нас взялись журналисты, и Дамокл понял, что его идея способна вызвать взрыв негодования. Он согласился со мной, что не стоит рисковать всем. Однажды я случайно увидел его расчеты – Дамокл не оставил свои замыслы, просто перестал рассказывать о них мне. Был скандал.
Белби замолкает.
-Что заставило вас порвать с братом? – спрашиваю тихо. – Он перешел к практическому осуществлению?
- Да. Заразил ликантропией беременную. Она была из общины оборотней, неграмотная, дикая. Почти Маугли. Я не знал. Наверное, Дамокл решил, что она слишком слаба после родов и не принял мер. Или же она оказалась умнее, чем мы думали, и сумела открыть запоры, пока оставалась человеком. В полнолуние она разгромила лабораторию, загрызла оборотня, который принимал вульфсбейн… и своего ребенка. Ее пришлось убить. Я заставил Дамокла отказаться от своих планов.
- Вы уверены, что он не занимается больше этой проблемой?
- Уверен. Финансами занимаюсь я. Все, что приобретается для лаборатории Белби, находится под моим контролем.
читать дальшеСнейп ухитряется появляться незаметно, даже когда ждут именно его.
Луна сегодня вступила во вторую фазу, а значит, начинался ежедневный прием вульфсбейна, и я постарался настроиться на эту процедуру. Мне предстояло выпить обжигающе горячее, отвратительное на вкус зелье и вынести издевательскую предупредительность зельевара, который являлся лично и вручал кубок из рук в руки. Так что я ожидал прихода Снейпа и готовился к своему ежемесячному испытанию.
К пятичасовому чаю Молли предложила сэндвичи с курятиной и замечательный пирог с рубленым мясом. Я постарался хорошенько подкрепиться, зная, что ужинать мне не придется – после приема зелья есть нельзя, да и накатывающая волнами дурнота не способствует аппетиту. В свою комнату подниматься не стал, расположился на кухне с коробкой эклеров и заметками. Сосредоточиться на работе мне не удалось – я прислушивался к доносящимся из-за двери звукам, то и дело выглядывал в коридор. Молли хлопотала по хозяйству – в пятницу она обычно перестирывает белье. Дети топотали и громыхали наверху, но вниз не спускались - несмотря на браваду, они, похоже, избегают портрета Вальбурги Блэк. Сириус закрылся с Клювокрылом – он изрядно раздражен из-за медлительности Дамблдора, который до сих пор не забрал Гарри от родственников, а общество гиппогрифа действует на него умиротворяюще. Ожидание выматывало, я тщетно пытался сосредоточиться на своих заметках и, наверное, в какой-то момент отвлекся, унесся мыслями далеко от мрачного дома на Гриммаульд-плейс…
Темная фигура возникла прямо перед моими глазами, словно соткавшись из воздуха. Я взглянул на дверь – она была плотно закрыта, а я не слышал ни скрипа петель, ни хлопка, ни звука шагов! Как Снейп проскользнул на кухню, не потревожив портрет в коридоре, не стукнув дверью? Неудивительно, что студенты Хогвартса искренне считают его вампиром! Тяжелые складки черной мантии напоминают кожистые крылья нетопыря, бледность, кажется неестественной, замогильной, возможно, из-за контраста с угольно-черным цветом глаз и бровей. Даже у меня возникают неприятные ассоциации с нежитью, что уж говорить о детях. А ведь Снейп мог бы добиться более благоприятного впечатления, хотя бы изменив цвет и фасон одежды и перестав подкрадываться беззвучно, но он, то ли не понимает, что его зловещий облик отталкивает окружающих, то ли не желает считаться с коллективными представлениями.
Разумеется, свои чувства и мысли я умело скрыл. Поднялся и улыбнулся, как можно дружелюбнее:
- Добрый вечер, Северус.
Снейп вздергивает бровь, изображая преувеличенное удивление.
- Спорное утверждение, - заявляет он, презрительно кривя губы. - Впрочем, если ты так думаешь, не стану опровергать.
Нет, никакие внешние изменения не сделают его общество терпимым, пока Снейп обращается с людьми подобным образом!
Раньше, чем я успел что-то ответить, он протянул мне дымящийся кубок. Я замер, не в силах отвести взгляд. Массивный литой кубок без каких-либо украшений. Над ним клубится белый пар... Нет, не белый! Чуть голубоватый, как снятое молоко, мутный, как ползущий над болотом туман и в то же время сияющий, как лунный свет.
- Люпи-и-ин!
Нетерпеливые нотки в голосе Снейпа заставляют меня очнуться. Я вздрагиваю и протягиваю руку. Вульфсбейн необходимо пить горячим, чуть ли не кипящим, и я беру кубок, всякий раз опасаясь обжечься. К счастью, мои опасения беспочвенны – я касаюсь прохладного металла и нечаянно задеваю пальцы Снейпа, такие же холодные.
- Люпин, ты держишь кубок?
- Да… Да, конечно, - я крепко обхватываю его, и Снейп убирает руку.
Теперь мне нужно выпить зелье. Дорого бы я дал за возможность пить его наедине, подальше от этого уничижительного взгляда, но попытка подняться с кубком в свою комнату месяц назад, была жестко пресечена. Мне пришлось выслушать обидную речь о собственной безответственности и нежелании Снейпа совершать бесполезную работу – варить зелье, которое забудут выпить.
- Люпин, а ты никогда не участвовал в разработке средств от ликантропии?
Этот вопрос застает меня врасплох. На что он намекает?
- Ты как-то говорил, что в детстве тебя долго лечили, - поясняет Снейп. – Быть может, тебе удалось пообщаться с Дамоклом Белби, другими зельеварами, работающими над вульфсбейном или его аналогами?
Что он хочет этим сказать? Меня лечили, долго лечили. Родители не жалели сил и средств, пытаясь найти лекарство. Не моя вина, что болезнь в меня вцепилась когтями. Не моя! Я низко опускаю голову, чтобы спрятать охватившее меня смятение.
- Ты же наверняка искал средство, - вкрадчиво продолжает Снейп. – Неужели, тебе не предлагали какое-нибудь новое лекарство, еще не выпущенное на рынок?
Повисает пауза, я торопливо глотаю обжигающее питье.
- Когда появился вульфсбейн, ты не пытался выйти на его создателя, предложить свои услуги, дабы усовершенствовать зелье?
- Нет. Дамокл Белби – известный затворник.
Замкнутость великого зельевара давно стала легендой. Он не берет учеников, даже с родственниками не поддерживает связи, и кому-кому, а Снейпу об этом прекрасно известно.
- Не каждый день к нему приходят оборотни-добровольцы.
Оборотни. Краеугольный камень моих проблем. Для того чтобы попросить о помощи, я должен объявить о своей болезни и тем самым создать дополнительные проблемы, в решении которых потребуется еще большая помощь.
Я отрицательно качаю головой. Пью зелье.
- Ты же общался с аптекарями, Люпин, - не отстает Снейп. – Тебе никто никогда не предлагал поучаствовать в тестировании зелья?
Покупая зелье, больше всего я опасался, что во мне заподозрят оборотня. Ликантропия накладывает на больного клеймо в глазах общества. Стать отверженным – ужасная участь! Родители, спасая меня, были вынуждены рассказать целителям и аврорам о нападении оборотня. Однако позже, когда стало ясно, что избавиться от болезни не удастся, отец сумел скрыть информацию. Мое имя не фигурировало в официальных документах, я не был зарегистрирован, как оборотень, молчание моего целителя обеспечивала клятва. Ради сохранения тайны, мы переехали подальше от знакомых мест, и с новыми соседями не сближались. Разумеется, о Хогвартсе я не смел и мечтать – скрыть свою болезнь в школе-интернате без соучастия администрации было бы невозможно. Альбус Дамблдор, ставший директором, предоставил мне великолепную возможность, но семь радостных лет были отравлены необходимостью таиться. Привычка скрываться, с видимым равнодушием слушать домыслы о темных тварях, улыбаться, когда сердце сжимается от страха и негодования, эта привычка вошла в мою кровь и плоть. Я прибегал к различным уловкам, чтобы сохранить свою тайну, менял рабочие места, адреса проживания, ни с кем не позволял себе сходиться, избегал общества тех, к кому мог бы привязаться, проницательных людей и техработы, покупая зелье, больше всего опасался, как бы во мне не узнали оборотня. Разоблачение стало катастрофой. Мой мир, неустойчивый, ненадежный, рухнул, грозя похоронить под обломками чувство собственного достоинства и те остатки душевного спокойствия, которые, вопреки всему, я ухитрился сберечь. Меня словно выставили голым на всеобщее обозрение. При виде любого мага, даже незнакомого меня охватывала паника: «Он знает!» Каждое мгновение я ждал оскорбления, обвинения, проклятия. Покупка зелья превратилась в настоящее мучение. Вряд ли, Снейп, в самом деле, считает, что я вел с аптекарями задушевные беседы о работе над вульфсбейном. Он хочет поддеть меня, но чем? Неужели намекает на то, что я не принимал зелье, подвергая опасности окружающих?
Я перечисляю все аптеки, в которых покупал зелье, их, правда, не много.
- Это все, что мне известно, Севрус. Не думаю, что в Англии есть аптека, в которой бы я не узнавал цену на вульфсбейн. К несчастью, у меня не всегда были средства на покупку зелья, но я старался… - я обрываю свою речь и, безнадежно взмахнув рукой, едва не роняю кубок.
Снейп возводит глаза к потолку. Я допиваю зелье одним глотком и протягиваю пустой кубок.
- Спасибо, Северус, - со всей возможной искренностью благодарю его. – Спасибо, ты спасаешь меня.
- Хорошо, если ты, на самом деле, понимаешь это, - глубокий бархатный голос Снейпа составляет странный контраст оскорбительному смыслу его слов.
Я пытаюсь не показать своей обиды, улыбаюсь дружелюбно, будто счел сказанное шуткой.
- Спокойной ночи, Северус. Увидимся на собрании.
Снейп криво усмехается.
- Увидимся завтра, Люпин, - он поднимает кубок на уровень глаз, будто, предлагая чокнуться.
Я чувствую, что краснею. Да, завтра опять нужно принять зелье. Каждый день до полнолуния и еще неделю после.
- Надеюсь, застать тебя на месте, - металлические нотки в голосе Снейпа заставляют меня поежиться.
Он разворачивается, и полы мантии описывают широкий полукруг – нетопырь расправляет крылья. Снейп исчезает за дверью. Я поднимаюсь наверх и ложусь в постель. Горечь, оставленная зельем, заставляет горло судорожно сжиматься. Растревоженные воспоминания наполняют душу тоской.
Тонкс.
читать дальшеКак я не торопилась с дежурства, Ремуса уже не застала. Молли сказала, что приходил Снейп, значит, Ремус уже выпил зелье и отдыхает. Я слоняюсь по огромному дому без дела, подхожу к закрытой двери, прислушиваюсь – тихо. Молли ворчит, что в пятницу вечером двадцатилетним следует быть на танцах. Я отшучиваюсь: какие танцы без кавалера? Эта проблема решается легко – Молли предлагает идти вместе с Биллом. Я обдумываю идею – сходить с Биллом потанцевать можно. Но как оставить Ремуса, больного, измученного? Я не смогу веселиться, зная, что ему плохо.
Громкие голоса отвлекают меня от грустных мыслей. Артур пришел! Он, Сириус и Молли разговаривают на повышенных тонах. Что-то случилось? Дамблдор еще не разрешил перевезти Гарри сюда. Сириус обвиняет Снейпа в предательстве. Нет! Только не это!
Это не может быть правдой! Он же варит вульфсбейн Ремусу. Если Снейп захочет, он может… может ошибиться, якобы случайно, и Ремус… Снейп – не предатель! Не верю!
Ладони становятся липкими от страха. Я подхожу к двери, вжимаюсь в нее, стараясь услышать хоть что-то. Ничего. Ни стонов, ни хрипов. Это же хорошо? А если для стонов поздно? Если он уже не дышит?
Я не могу расслышать дыхание через дверь! Это же очевидно. На мгновение меня захватывает безумная идея – взять у младших Уизли удлинители ушей и послушать. Так нельзя. Это просто свинство! Почему? Я же не пытаюсь разузнать тайны Ремуса. Я просто хочу убедиться, что все в порядке. Нельзя вторгаться в чужую жизнь с удлинителями ушей.
Я борюсь с собой. Тщетно. Наверное, я все же решилась бы подслушать, но, к счастью, Молли зовет на ужин
Северус.
читать дальшеЛюпин, похоже, спит, сидя в обнимку с пустой коробкой из-под пирожных. Судя по блаженной улыбке, во сне он продолжает их есть. А наяву придется пить вульфсбейн. Такая вот зарисовка на тему разницы между сладостным миром грез и суровой реальностью.
Очнувшись, Люпин несколько мгновений таращится на меня чуть ли не с ужасом, потом внимательно изучает входную дверь, и снова смотрит на меня, но уже с сожалением. Наконец, овладев собой, он встает, нервно отряхивая крошки, и выдавливает улыбку.
- Добрый вечер, Северус.
Добрый? В самом деле?
- Спорное утверждение. Впрочем, если ты так думаешь, не стану опровергать.
Люпину, конечно, виднее, но, по-моему, даже запах вульфсбейна несовместим с такой характеристикой вечера, а уж вкус…
Возможно, Люпину пришла в голову та же мысль – он не спешит брать кубок с зельем.
- Люпи-и-ин! – возвращаю его к суровой реальности, в которой пирожные уже кончились, а зелье предстоит выпить.
Вздрогнув, он неловко берет кубок.
Не представляю, как расспрашивать Люпина. Вопросы, хотя бы косвенно связанные с ликантропией, повергают его в депрессию, к сожалению, молчаливую. Даже информацию, необходимую для приготовления зелья, приходиться вытягивать чуть ли не клещами.
- Люпин, а ты никогда не участвовал в разработке средств от ликантропии? – начинаю я осторожно. - Ты как-то говорил, что в детстве тебя долго лечили. Быть может, тебе довелось пообщаться с Дамоклом Белби, другими зельеварами, работавшими над вульфсбейном или его аналогами?
Как и следовало ожидать, Люпин не отвечает. Его взгляд мечется затравленным зайцем, вперяется в пол. Мне почти стыдно спрашивать:
- Ты же наверняка искал средство. Неужели, тебе не предлагали какое-нибудь новое лекарство, еще не выпущенное на рынок?
Прячется за кубком, торопливо глотает зелье. Ом-м-мерзительное, надо сказать.
- Когда появился вульфсбейн, ты не пытался выйти на его создателя, предложить свои услуги, дабы усовершенствовать зелье? – я настойчиво продолжаю расспросы, и Люпин, наконец, отвечает:
- Нет. Дамокл Белби – известный затворник.
- Не каждый день к нему приходят оборотни-добровольцы, - возражаю я.
Слово «оборотни» ввергает Люпина в еще большую печаль. Его взгляд ускользает, погружается в самого себя.
- Ты же общался с аптекарями, - напоминаю очевидный факт. - Тебе никто никогда не предлагал поучаствовать в тестировании зелья?
Люпин самозабвенно предается исследованию глубин своей души. Я терпеливо – сам удивляюсь – жду его возвращения к беседе. Он одаривает меня взглядом, полным горечи и укора, и, тяжело вздохнув, рассказывает, как и где покупал зелье. Сами аптеки мне известны, а никаких дополнительных сведений Люпин не сообщает. Жаль.
Ну, а чего я ждал? Того, что он самостоятельно всесторонне изучил вопрос, а мне сейчас предоставит выборку? Мечты, мечты… Кингсли ничего существенного сообщить тоже не смог – нет в архивах Аврората нужной информации. Значит, придется расспрашивать Белби. А как не хочется! Если сплетни имеют под собой хоть какое-то основание, то... Возникает очень много «если». Если Повелитель заинтересуется этим, если не удовлетворится моими словами, если начнет проверять…
***
- Нет, мистер Белби, я хотел бы поговорить не о вашем сыне. О вашем брате.
Мой собеседник подбирается. Его губы сжимаются в линию, брови сходятся на переносице.
- Почему вы не разговариваете с ним? – наконец-то невольная вовлеченность в студенческую жизнь принесла мне пользу! Все знают, что Дамокл Белби – затворник, избегающий даже общества родственников, но только благодаря его племяннику, я знаю, что с мастером Белби не разговаривает родной брат.
- У вас нет права лезть в дела нашей семьи.
- Права у меня нет, - Белби это верно заметил, зато возможность есть.
Легилеменс и секреты семьи, как на ладони.
- Я надеялся на вашу добрую волю.
Белби решительно отодвигает чашечку с недопитым кофе и встает из-за стола.
- Продолжать беседу дальше считаю бессмысленным, - чеканит он. – Буду благодарен, если вы покинете мой дом.
Я удобнее устраиваюсь в кресле и беру миниатюрную чашечку. Кофе, увы, выпит. Но для демонстрации намерений это неважно.
- Мы еще не начинали беседовать, - замечаю я мягко. – Возможно, вы сочтете мои доводы убедительными и поведаете эту главу семейной истории.
Белби усмехается высокомерно:
- Убедительными? Уж не веритасерумом ли вы собрались меня убеждать?
- Подливать веритасерум человеку, чья семья насчитывает несколько поколений зельеваров, как-то несерьезно. Вам не кажется?
Белби буравит меня взглядом, а я верчу чашечку, любуясь прозрачностью тончайшего фарфора.
- Если вы не расскажите, о вашей ссоре с братом, мне придется задавать вопросы другим людям. Возможно, я ничего не узнаю, но пойдут разговоры. Вы сами понимаете, что это неизбежно. Вспомнятся старые сплетни, на вас налетят журналисты. Шепотки за спиной, любопытствующие субъекты, вздорные обвинения, - по лицу Белби видно, что он прекрасно представляет себе перспективу. - Если желаете, я могу дать слово, что все сказанное вами дальше меня не пойдет.
Белби молчит. Долго.
- Зачем вам это нужно? – хрипло спрашивает он.
- Проверяю одну теорию.
Я переворачиваю чашечку. Пытаюсь понять, что за символ расположился у самого края. Неужели, сейчас я услышу правдивую историю?
- Я должен поверить, что информация о моем брате вам нужна только для себя?
- Могу выпить веритасерум, если вы настаиваете.
Белби пристально всматривается в мое лицо, что-то решая про себя. Наконец, произносит хриплым голосом:
- Поклянитесь.
Я подворачиваю манжеты на левой руке и провожу по запястью отточенным ножом. Выступает кровь. Я клянусь никому не рассказывать о том, что услышу.
- Мой брат – великий ученый, - начинает Белби. – Над вульсфбейном начал работать еще наш отец, но настоящего прорыва добился Дамокл. Он полагал настоящую редакцию зелья промежуточным вариантом и хотел добиться того, чтобы оборотень не только сохранял разум, но и физическую форму. Найти решение этой проблемы он не смог, но чрезвычайно заинтересовался регенерацией, свойственной. Его захватила мысль сохранить это свойство в человеческой форме, привить его не только оборотням. Однако в ходе экспериментов выяснилось, что сохраняя регенерацию, оборотень сохраняет свою агрессивность. Если под действием вульфсбейна оборотень становился чудовищным волком с человеческим разумом, то новое зелье создавало темную тварь в облике человека, кровожадную и неразумную. Дамокл пытался снизить агрессию, но разумными эти существа не стали, они были полностью покорны воле Хозяина, невероятно сильны, быстры, абсолютно бесстрашны и безжалостны.
Мечта Темного Лорда! Поправка, мечта любого стремящегося к власти.
- Я возражал против дальнейшей разработки этой темы, а нашим имуществом управлял именно я, и Дамокл не мог не прислушиваться к моему мнению. К счастью, изменения были обратимы.
В голосе Белби ощущается неуверенность.
- Обратимы?
- Почти, - отвечает он, поколебавшись. – Почти.
Значит, это испытание братская привязанность выдержала. Что же их поссорило? Какая разработка гениального ученого оказалась неприемлемой для его брата?
- Дамокл решил, что получеловек-полуоборотень будет обладать необходимыми свойствами.
Оборотни размножаются через заражение: их потомство погибает нерожденным во время ежемесячной трансформации. Полукровка, рожденный от оборотня, всегда является человеком. Если он наследует от отца ликантропию, то погибает в первый же месяц беременности. Как же мастер Белби собирался обойти эту проблему?
- Заражение на последних сроках беременности, роды до полнолуния, - получаю ответ на невысказанный вопрос. – Когда Дамокл рассказал об этом, мы серьезно поссорились. Он не понимал, почему я возмущаюсь, считал, что проблемы зараженной женщины – временное неудобство, пока он не усовершенствует вульфсбейн. Я отказался давать деньги на эти эксперименты. Как раз тогда поползли слухи, за нас взялись журналисты, и Дамокл понял, что его идея способна вызвать взрыв негодования. Он согласился со мной, что не стоит рисковать всем. Однажды я случайно увидел его расчеты – Дамокл не оставил свои замыслы, просто перестал рассказывать о них мне. Был скандал.
Белби замолкает.
-Что заставило вас порвать с братом? – спрашиваю тихо. – Он перешел к практическому осуществлению?
- Да. Заразил ликантропией беременную. Она была из общины оборотней, неграмотная, дикая. Почти Маугли. Я не знал. Наверное, Дамокл решил, что она слишком слаба после родов и не принял мер. Или же она оказалась умнее, чем мы думали, и сумела открыть запоры, пока оставалась человеком. В полнолуние она разгромила лабораторию, загрызла оборотня, который принимал вульфсбейн… и своего ребенка. Ее пришлось убить. Я заставил Дамокла отказаться от своих планов.
- Вы уверены, что он не занимается больше этой проблемой?
- Уверен. Финансами занимаюсь я. Все, что приобретается для лаборатории Белби, находится под моим контролем.
@темы: "ГП", "Чашечку кофе?", "мои фанфики"
-
-
04.05.2014 в 14:16-
-
05.05.2014 в 11:26А в следующей главе будет кровища...
-
-
05.05.2014 в 19:15-
-
05.05.2014 в 22:03А в следующей главе будет кровища...
*кровожадно и с надеждой
Неужели Блек со Снейпом все-таки подерутся? Хотя, наверное это слишком просто...