Сердце мое полно нежности к калекам, бастардам и сломанным вещам
О, я же не закончила выкладывать фанфики по Санта-Барбаре! Сперва не было флешки с текстом, а потом забыла. Вот сейчас и займусь.
Название: Я не стану добычей ворона
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, AU
Размер: планируется Миди
Основные действующие лица: Мейсон Кэпвелл, Круз Кастильо, Мэри Дюваль.
Пейринг: Мейсон/Мэри; Круз/Иден
Глава 1. Вероника crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215496905.htm?oam#more1
Глава 2. Дело убийцы с гвоздиками crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215496905.htm?oam#more2
Глава 3. Последствия огнестрельных ранений crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215496905.htm?oam#more3
Глава 4. Рутина crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215507351.htm?oam#more1
Глава 5. Поиск в реальности видений, порожденных лихорадочным бредом crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215507351.htm?oam#more2
Бонус. Джо, Келли, кактус и детские воспоминания. crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215507351.htm?oam#more3
Глава 6. Сладко мне твоей сестрою... crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215525839.htm?oam#more1
Глава 7. Счастье лишь одно...
читать дальше
Раньше Мейсон и представить не мог, что можно радоваться несовершенству человеческого организма и ограниченным возможностям современной медицины, но сейчас эти, в общем-то печальные, обстоятельства обернулись для него нежданной удачей. Луис Гонсалес очнулся, но состояние его оставалось тяжелым, он едва мог говорить и не помнил событий, предшествующих аварии. Перевозить его было нельзя, вторая попытка допроса оказалась столь же малоэффективной, как и первая, ничего определенного врачи сообщить не могли, и Мейсон предвкушал еще не один визит в клинику.
График дежурств сестры Мери он переписал еще во время первого посещения. Для того, чтобы увидеть ее, он готов был хоть каждый день тратить три с лишним часа на дорогу, выуживать крупицы информации из бессвязных ответов Гонсалеса, выслушивать пространные рассуждения медиков о последствиях черепно-мозговых травм. Увы, работа в офисе окружного прокурора не была синекурой и предъявляла права на его время. А сестра Мери после дежурства спешила на церковную службу в монастырь, куда ему доступ был закрыт. Все их общение оказалось ограничено временем ланча. Но и за эти полчаса Мейсон выяснил, что она любит григорианские песнопения*, Честертона** и Диккенса***, художественной литературе предпочитает труды по философии и мемуары. Узнал, что Стив Бассет приходится ей сводным братом, покойного отчима она не называет отцом и предпочитает не вспоминать его, ее родной папа умер больше пятнадцати лет назад, и память о нем ей бесконечно дорога, отношения с матерью не простые, а младшая сестра вызывает у нее тревогу. Он заметил, что Мери забавно морщила нос, если насмешившая ее шутка представлялась ей недозволенной, удивленно округляла глаза, если его слова противоречили тому, что она считала догмой, как бы серьезно и строго она не смотрела на него, в уголках ее губ таилась озорная улыбка. И он не верил, что за ее невинно-сдержанным обликом скрывается столь же спокойный внутренний мир. Но выяснить так ли это пока не представлялось возможности.
Большие надежды Мейсон возлагал на свадьбу Келли. Мери обещала подумать над его приглашением и, когда он приехал снова, на этот раз предусмотрительно захватив ланч в Ла Меса, она все еще думала. Мейсон уговорил ее сменщицу поменяться дежурствами, якобы по собственной инициативе. Когда он позвонил ей накануне свадьбы Мери высказала свои подозрения насчет его вмешательства. Отрицать свою вину Мейсон не стал, но утверждал, что всего лишь хотел избавить ее от необходимости обращаться с личной просьбой. Ему показалось, что Мери не так уж недовольна таким поворотом дела. Разговаривая по телефону он явственно представлял ее лицо и недоуменно-сомневающийся взгляд, как будто говорящий: "Да, разве так можно?".
Мери так и не сказала: "Да", однако, она не сказала: "Нет". Поэтому на следующее утро он выехал в половине шестого и гнал машину на предельной скорости, чтобы забрать ее из клиники - он предложил встретиться там, раз уж в монастырь ему нельзя - и успеть на церемонию. Мейсон едва не опоздал - на трассе произошла крупная авария с участием пассажирского автобуса, фуры и двух автомобилей. Пострадавших отвозили в ближайшую больницу, ту самую, куда спешил он, и Мери вышла на внеочередное дежурство. Она взглянула на него, ни на секунду не прекращая делать перевязку, и на ее лице явственно читалось облегчение от того, что не надо решать ехать с ним или нет, и сожаление, поскольку поехать все-таки хотелось. Мысленно поклявшись все же вывести ее из привычного окружения, Мейсон попрощался и отправился в обратный путь.
***
На венчание он опоздал. Мейсон осторожно вошел и встал рядом с дверью, когда Келли уже произносила слова брачной клятвы. Его появление осталось незамеченным. Все внимание было приковано к новобрачным, юным, тонким, как будто светящимся любовью.
Мейсон рассматривал затылки присутствующих, гадая, здесь ли София. Она должна была прийти непременно, но в каком обличье? Тед его заметил, сделал страшные глаза. Мейсон развел руками, показывая, что никак не мог успеть. Иден выглядела напряженной, похоже, она нервничала, то и дело оборачивалась, тревожно вглядывалась в зал. Знала о присутствии матери? Боялась, что та заявит о себе?
Священник благословил брак, Джо и Келли слились в поцелуе. Иден не смотрела на них, она повернулась в пол оборота и прикусила губу. Мейсон проследил за ее взглядом до предпоследней скамьи. Невысокая шатенка привстала, подалась вперед. Он осторожно прошел вдоль стены, пока не смог увидеть ее профиль. Крупные очки, яркая помада... Мысленно он попытался избавить ее от лишних деталей, стереть грим, но лишь убедился, что художник из него никакой.
На выходе из церкви Мейсон перехватил Иден:
- София здесь?
Она резко остановилась, словно запнувшись.
- Ты слышал, - произнесла упавшим голосом. - Я была уверена...
- Ты ошиблась, - оборвал ее Мейсон, не давая собраться с мыслями. - Как давно ты знаешь, что она жива?
Иден посмотрела на него загнанным взглядом, но через секунду плотно сжала губы, вздернула подбородок.
- Она пришла к тебе в больницу после похищения, - наугад выстрелил Мейсон и попал в цель. - Она призналась... - лицо Иден помрачнело. - Ты узнала ее! - он понял, что угадал. - Почему София не объявила о себе? Чего она добивается, ты знаешь?
- Нет! И не хочу знать! Я ничего не хочу о ней знать! Она должна уехать... Мейсон, она не может здесь оставаться!
- Почему? - ему в самом деле было любопытно.
- Почему?! - Иден смотрела на него потрясенно. - Ты хочешь, чтобы она вернулась?!
- Не хочу. Я не хочу. Было бы странно, если бы я мечтал о встрече с мачехой. Но ты - другое дело. По какой причине ты не желаешь возвращения матери?
- Матери... - Иден горько усмехнулась. - Какая мать бросит своих детей на пятнадцать лет? Мы считали ее мертвой. Мы оплакивали ее! А она... Теперь она появляется, как ни в чем не бывало, и заявляет о своих материнских чувствах. Что-то раньше она о них не вспоминала!
- Иден, она лечилась в психиатрической клинике. От амнезии. София не помнила...
- А графа она в клинике нашла?!
- Какого графа? - опешил Мейсон.
- О, ты не знаешь! Она теперь графиня Армонти.
- Вот как! - у Мейсона голова пошла кругом.
Граф Армонти, доктор Армонти... Это один и тот же человек? Раньше ему не доводилось слышать о графах-психиатрах, но чего на свете не бывает...
- Устрой нам встречу, - прошептал он, удерживая Иден за локоть.
- Зачем? - воинственно ощетинилась она, но внезапно смягчилась и произнесла с надеждой: - Ты потребуешь от нее покинуть город? Ты же не хочешь, чтобы она вернулась в семью?
- Не хочу, - подтвердил Мейсон.
***
Как следовало из полученных документов доктор Армонти графом не был. Он оказался приемным сыном покойного графа и титула не унаследовал. Получил прекрасное медицинское образование, проходил ординатуру в швейцарской клинике, защитил докторскую диссертацию, был признан одним из ведущих европейских психиатров -. список званий, регалий, научных работ прилагается - считался талантливым гипнотизером, в настоящее время занимался частной практикой. Интересно. По всей вероятности, Марчелло Армонти приходился пасынком Софии Вейн Кепвелл... Армонти, и был почти ровесником своей мачехи, вместе с которой прибыл в Санта Барбару. Недавно он открыл свой кабинет, и к европейскому светилу потянулся поток пациентов. Последнее обстоятельство было на руку Мейсону, который хотел поговорить с Софией без свидетелей. Тем более пасынков, психиатров, гипнотизеров...
Узнав от Иден, что доктор Армонти отсутствует, Мейсон поднялся в президентский люкс. София его не ждала, но не удивилась - Иден уже поговорила с ней.
- Ты тоже предложишь мне уехать? - грустно улыбнулась она.
- Так будет лучше... - Мейсон посмотрел на свою ладонь, снова взглянул ей в глаза, - для всех. И для тебя. И для твоего пасынка.
- А для моих детей? - тихо спросила София.
- Разве Иден выразила точку зрения твоих детей недостаточно ясно? - Мейсон изобразил удивление.
- Иден - не может говорить за других. Мне важно мнение всех детей, - на секунду она отвернулась к окну. - Всей моей семьи. Мейсон, - стремительно развернувшись, взглянула прямо в глаза, - ты не хочешь, чтобы я уезжала! Ты просил меня остаться!
- Я бредил. - ответил он сухо.
- Нет. Бредил ты Шекспиром. И не говори, что не узнал меня. Принял за Памелу, Розу, добрую фею... Ты сказал, что меня не было пятнадцать лет и попросил остаться!
- Это не имеет значения, - сказал Мейсон после паузы, во время которой лихорадочно искал подходящий ответ. - С некоторых пор я уже не имею отношения к семье...
- Ты всегда будешь частью моей семьи, - произнесла София четко, словно давала клятву. - И для меня имеет значение твое мнение. Что ты думаешь?
- Я думаю, - Мейсон пересек номер, - думаю, Иден не может решать за всех твоих детей. Келли и Тед имеют право голоса, - София расцвела. - Но я буду голосовать против, - поспешно уточнил он.
***
- Иден, - Мейсон сел на ее стол, чем вызвал недовольную гримасу, - тебе не приходило в голову, что возвращение Софии решит нашу главную проблему?
Иден нахмурилась.
- Джина, - пояснил Мейсон
Отец объявил о помолвке прямо на свадьбе Келли. Джина сияла, как золотая монета, а бриллиант на ее пальце ослеплял. Келли и Тед не выглядели обрадованными, но Келли была слишком занята своим мужем, а Тед не любил конфликтных ситуаций - они ограничились дежурными фразами. А вот Иден впервые на памяти Мейсона выразила несогласие с решением отца. СиСи был неприятно поражен, но непреклонен. В последнем Мейсон не сомневался - переубедить отца не удастся никому.
- Подумай, - он улыбнулся уголком рта, - если София объявит о себе, отец будет официально считаться женатым. Возможно, он захочет развестись...
Иден негодующе фыркнула.
- Он захочет немедленно развестись, - поправился Мейсон. - Это займет время. А там... многое может случиться. Быть может, Джина подцепить другого богатого старичка... или молодого авантюриста - тут, как повезет.
- Нет! - Иден была настроена решительно. - Я не хочу... Если о ней узнают, это все усложнит. Пусть она уедет. Мейсон, она должна уехать! И чем скорее, тем лучше.
- Что ж, попробуем ее убедить.
***
Убедить Софию, разумеется, не удалось. Она наотрез отказалась уезжать. Однако объявить о себе тоже не захотела. В сущности, Мейсон видел плюсы и в ситуации с официальным возвращением миссис Кепвелл, и с ее отъездом из Санта Барбары. Впрочем, минусы он видел тоже. Но София отказывалась выбрать хоть что-то, и оставалась в Кепвелл отеле, не открывая своего имени. История затягивалась. Мейсон устал спорить с мачехой и сестрой, которые упрямо стояли на своем, отвергая все разумные доводы.
Неудивительно, что он стремился в край тот милый, где цветет она**** и выкраивал для поездки в клинику время, которого вечно не хватало. Гонсалеса уже перевели в тюремную больницу Санта Барбары, его дело было готово для суда, а Мейсон продолжал по два-три раза в неделю ездить в благотворительную клинику уже без какого-либо предлога. Жаль только, что узы вечного обета приняла она, и забытая для света, богу отдана. Нет, Мейсон был бесконечно далек от того, чтобы сравнивать себя с доблестным рыцарем, а тем более следовать его примеру - принять сан, поселиться в убогой келье близ монастыря. Он с улыбкой вспоминал слова баллады:
И душе его унылой,
Счастье лишь одно,
Дожидаться, чтоб у милой
Стукнуло окно;
Чтоб прекрасная явилась
И из вышины
В тихий дол лицом склонилась
Ангел тишины...
Его жизнь словно разделилась. Он предъявлял обвинения, допрашивал обвиняемых и свидетелей, выступал в суде, отбивался от нападок Стива Бассета, который ополчился на него без внешнего повода - быть может, вообразил соперником за кресло окружного прокурора? - спорил с Петерсоном, безуспешно пытался вразумить Иден и Софию, наблюдал за подготовкой к свадьбе СиСи Кепвелла и Джины Блейк Демотт, язвил, ехидничал, паясничал... И одновременно, словно в иной параллельной реальности перед ним стремительно разворачивалась лента горной дороги...
...Счастье лишь одно,
Дожидаться, чтоб у милой
Стукнуло окно;
Чтоб прекрасная явилась
И из вышины
В тихий дол лицом склонилась
Ангел тишины...
Мейсон помнил слова Мери: "стоять на краю обрыва и смотреть вниз, пока не закружится голова". Он не боялся упасть. И голова у него не кружилась. Он уже летел.
________________________
*О том, что любит Григорианские песнопения, Мери говорит в сериале ru.wikipedia...
**СБ молчит на счет любви Мери к Г.К. Честертону, но он католик, автор чудесных детективов и его люблю я.
***Диккенса я не люблю - так ни одного романа прочесть и не смогла - но мне кажется Мери он должен нравится.
**** Шиллер, "Рыцарь Тогенбург" в переводе Жуковского.
Глава 8. При разлуке, при свиданье...
читать дальшеМери подошла к стоящему на подоконнике букету и не увидела колокольчиков. Они уже начинали увядать, края лепестков темнели, съеживались - наверное, кто-то из сестер выбросил их. От этой мысли почему-то стало больно. Розы полностью распустились - бутоны раскрылись, и в глубине цветка, в самой серединке, белизна едва заметно отливала розовым. Мери вдохнула чуть горьковатый аромат, от которого щемило сердце, словно от песни разлуки. Прощай, прощай, в последний раз звучит так нежно голос... твой...*
Она прикрыла глаза, и перед ее внутренним взором предстал чудесный сад, полный роз. Белые, алые, розовые, светло-желтые, темно-бордовые цветы окружали ее, нежные лепестки касались пальцев, склонялись к ее лицу. Мери улыбалась, дивясь красоте и милости создавшего ее Творца. Сердце пропустило удар - темные глаза смотрели ей прямо в душу. Она застыла, завороженная этим взглядом, улыбкой... "Если коснуться его волос... наверное, мягкие, как шелк..." Мери вздрогнула, в испуге распахнула глаза. Она тревожно оглянулась, словно кто-то мог подсмотреть ее мысли, торопливо отошла к столику дежурной.
***
Через два дня красные тюльпаны сменили осыпавшиеся розы. На возражения Мери Мейсон отвечал, что дарит цветы не ей, а клинике, всему персоналу. Медсестры и даже проходивший мимо хирург дружно его поддержали. В этом была главная проблема - ее доводы, серьезные, взвешенные, продуманные, Мейсон не опровергал. Он говорил о чем-то совершенно ином. Соглашался с тем, что смотреть с обрыва вниз не стоит, и рассказывал о петляющей по склону тропинке. Она говорила, что им не нужно встречаться, а Мейсон удивленно спрашивал, неужели одно его присутствие так смущает ее. Нет, разумеется, нет! При разлуке, при свиданье сердце в тишине... Ее вера крепка и не страшится соблазна! По ночам ей снилась прекрасная монахиня, что каждый вечер открывает окно, склоняется к уснувшему саду, снился далекий огонек свечи, лицо, черты которого она не могла разглядеть в блеске пламени, сколько ни всматривалась.
Мери знала, что ей нужно сказать при следующей встрече, подбирала слова, интонации. Она была очень убедительна, проговаривая свои реплики в воображаемом диалоге, и Мейсон, сраженный ее аргументами, силой ее веры, удалялся. Он уходил, но неизменно возвращался - Мери сердилась и упрекала его в неуместном упрямстве. Объясняла, что ни ему, ни кому другому не удастся увести ее с избранного пути. Когда он в самом деле приходил ей не удавалось озвучить и половины доводов - разговор менял направление, касался интереснейших тем. И разве было что-то недозволенное в обсуждении интерпретаций ансамбля "Органум"?** Поэзии Джона Донна?*** Мери приходилось ждать следующей встречи, чтобы объяснить суть своего призвания.
Мейсона не было уже четыре дня, и она невольно начала беспокоиться. Быть может, он решил послушать ее и прекратить эти встречи? При последнем разговоре... Нет, они вовсе об этом не упоминали! Она рассказывала об архитектуре монастыря, построенного испанцами, о деревянных скульптурах святых, которым ремесленники придали характерные черты местных жителей. И все-таки, он не пришел... Мери гнала воспоминание о том, как увидела его первый раз. Восковое лицо, прилипшие к влажному от испарины лбу пряди, посеревшие губы, обведенные темными кругами глаза, медленно уходившая из них боль. Не могут же в него стрелять каждый месяц?! Он ведь даже не полицейский, помощник прокурора. Она так и не узнала, что произошло в тот раз. Мери гипнотизировала взглядом карточку, которую дал ей инспектор Кастильо, не решаясь набрать указанный номер.
Ее дежурство закончилось. Она переоделась и, не удержавшись склонилась к цветам. Они пахли свежестью, простором. Лепестки нежно касались ее лица, словно передавали поцелуй.
Мери поспешно спустилась вниз и, попрощавшись, вышла на улицу. Мейсон стоял у машины, вид у него был такой, что все покинувшие было ее страхи разом нахлынули вновь.
- Что-то случилось?
- Нет, - он недоуменно поднял бровь, но на его лице не было даже тени улыбки.
- Что с тобой? - Мери не справилась с тревогой, прозвучавшей в голосе.
- Ничего, - Мейсон честно попытался встряхнуться, но затененные длинными ресницами глаза оставались беспросветно-мрачными. - Тяжелый день в суде. Настроение отвратительное. Все нормально.
Мери облегченно вздохнула:
- Ты проиграл процесс?
- Выиграл, - Мейсон улыбнулся безрадостно.
- Тогда в чем дело? - она испугалась. - Тот человек... он был невиновен?
Мейсон отвел взгляд в сторону. После долгой паузы произнес:
- Она ударила дочь вафельницей по голове. Десятилетнюю девочку. Отец вернулся с работы и не подошел к лежащему на полу ребенку. Пятно крови было с небольшой коврик, - в его голосе напрочь отсутствовали интонации. - Утром девочка пришла в школу. Потеряла сознание. Ее не спасли. Они получили максимальный срок.****
Мери молчала, задохнувшись от ужаса.
- Я всю дорогу думал, быть может, мне не так уж не повезло с семьей? - Мейсон криво усмехнулся. - Как бы я ни относился к мачехе, она никогда не смогла бы ударить ребенка.
Мери и не подозревала о его мачехе. Иногда он упоминал о матери - о том, что она любит сирень, познакомила его с Шекспиром - но, по сути, ничего не рассказывал.
- Мой отец, - произнес Мейсон чуть ли не с ожесточением. - Я не раз думал, что он сломал мне жизнь, отобрал детство, но он никогда... Никогда не поступил бы вот так! Он был суров, порой жесток, иногда бесчеловечен, но он никому не позволил бы ударить кого-то из детей. Скажи, Мери, этого достаточно, чтобы считаться хорошим человеком? Не бить детей, не морить их голодом, не насиловать?!
Ошеломленная она молчала.
- Достаточно не совершать преступлений, чтобы быть хорошим человеком? - теперь Мейсон заговорил спокойно, раздумчиво. - Достаточно соблюдать заповеди - не убивать, не красть, не прелюбодействовать... отдавать кесарю кесарево?
Мери нахмурилась, почувствовав подвох.
- Недостаточно. Ты можешь, думать, что угодно, но человек не может полагаться только на свои силы.
- Спасение невозможно вне лона Церкви, - уточнил он серьезно.
Мери кивнула, с подозрением вгляделась в его лицо.
- Он был учителем Закона Божьего в приходской школе, - было понятно, о ком речь. - Она даже во время судебного заседания шептала молитвы. Они твердили, что хотели оградить дочь от мирской скверны, воспитать ее истинной христианкой...
Мери опомнилась:
- Это ничего не значит!
- Ничего, - согласился Мейсон. - Кроме того, что община поддерживает своего верного сына. Письма от прихожан получил окружной прокурор, генеральный прокурор штата, сенатор, пресса... Завтра мне предстоит объяснять свои действия.
- Но почему? - Мери возмутилась. - Как можно оправдать подобное?
- Они настаивают, что осужденный не мог оставить свою больную жену и не виноват в случившейся трагедии...
- Больную?
- Наркотики. Антидепрессанты. Мери, я видел, как она на него смотрит - если бы он сказал ей выброситься из окна, она бы выбросилась. Я настаивал на том, что она выполняла его указания, и присяжные мне поверили.
У нее не было причин не доверять его словам.
- Так скажи мне, сестра, что делает человека хорошим?
- Сам человек! - выпалила она. - То, что мы делаем!
***
Мери не могла думать без возмущениях о тех ужасных людях, что погубили свою дочь. Она понимала, что такие мысли не приличествуют монахине - ей следовало молиться за их души. За то, чтобы они осознали свое преступление, раскаялись и... были прощены? Нет! Этого она желать не могла. Мери не находила в своей душе ничего, кроме гнева и печали. Разговор с отцом Майклом не успокоил ее. Напротив, сильнее растревожил. Он говорил о безграничном милосердии Господа, о том, что ни один волосок не упадет с головы, помимо его воли, и Мери чувствовала, что ее охватывает ярость.
- Как может быть прощено убийство ребенка?! - не выдержала она.
- Мы не в праве судить, дочь моя.Ты ведь помнишь, что завещал Господь? Во власти Его и суд, и воздаяние.
- Их судили люди. - сказала Мери. - Обычные люди - присяжные. И осудили. А другие люди требуют снисхождения.
Отец Майкл вздохнул:
- Это дела мирские. Суд человеческий пристрастен. Люди стремятся обезопасить себя, насытить душу местью... Лишь Господу ведомы все сердца, и Он не обойдет своей милостью раскаявшегося.
Мери чувствовала, что еще немного, и она выскажет святому отцу такое, чего вовсе не следует говорить в церкви. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы опустить глаз и произнести дежурные слова. Они шли не от сердца, были холодны и мертвы. Мери стало страшно - неужели и в святой обитель возможна ложь? Чувствовать одно, говорить другое, притворяться, обманывать себя и других? Горечь переполняла ее, вызывала злые слезы.
Матушка Изабель заметила состояние Мери, как замечала все. Раскрыть ей сердце было легко. Слова лились горькие, гневные, отчаянные, и душа освобождалась от тяжкого груза.
- Я стыжусь своей слабости, - прошептала Мери. - Я не в силах побороть свой гнев. Боюсь я... я не хочу с ним бороться!
- Господь наделил тебя пылким сердцем, - ответила матушка Изабель. - Отзывчивым, неравнодушным. Это Его дар тебе. Я знаю, что ты скажешь сейчас, - улыбнулась она, накрывая ладонь Мери своими высохшими морщинистыми пальцами. - Есть люди - святые люди - которые не судят, не отвергают даже самых страшных преступников, искренне молятся за них. Есть. Но у тебя иной дар - сопереживать, сострадать, чувствовать чужую боль, как свою собственную. Тебя ранила жестокость этих людей, но люди бывают жестоки. Мир полон страданий, болезней, преступлений. Ты можешь спрятаться от них в дальней обители, закрыть свой слух, но их не станет меньше. Если ты не услышишь зова страждущего,то не поможешь, не облегчишь боль. Не значит ли это зарывать свой талант в землю, дочь моя?
- Но, - Мери запнулась, - разве можно монахине испытывать такие чувства?
- А разве служение Господу возможно единственным способом? Мы уже говорили с тобой об этом, дочь моя. Монастырь не даст твоей душе покой, если не покой она ищет.
Мери смутилась. Они на самом деле говорили об этом и не раз.
- Наши чувства дарованы Господом в его бесконечной милости. Сами по себе они не могут быть дурны. Дурные дела творят люди, забывшие Отца нашего. Или вообразившие себя любимыми детьми Его.
Оставшись одна в своей келье, Мери вынуждена была признать, что нет в ее душе покоя. Мыслями она возвращалась к разговору с Мейсоном. К нему самому. При разлуке, при свиданье сердце в тишине... Ее сердце пело, когда он был рядом, трепетало в ожидании встречи, тревожно ныло, когда он задерживался, и хранило воспоминания, как драгоценности. И любви твоей страданье непонятно мне... Ей было непонятно, как можно было так спокойно отпустить на войну рыцаря - да, не возлюбленного, но ведь она утверждала, что любит его, как брата! Знать, что он загубил свою жизнь, провел ее под окном в ожидании - и даже не пытаться его вразумить! Dедь можно было как-то объяснить ему, помочь? Если она в самом деле считала себя его сестрой, ей не должно было быть все равно. Но любовию иною не могу любить.. Или... или это она, Мери, не может любить той спокойной любовью? Той при которой: cладко мне твоей сестрою... Совсем не сладко! Совсем, совсем не сладко!
___________________
* Вальтер Скотт "Пират".
Прощай, прощай, в последний раз
Звучит так нежно голос мой.
Сольется он - уж близок час -
С матросской песней удалой.
Бывало, я без слов стоял
Перед тобой, любовь моя,
Но, пересиливая шквал,
"Рубите мачту! " - крикну я.
Я робких глаз поднять не мог,
Коснуться рук твоих не смел,
Теперь в руке сверкнет клинок,
Возьму я жертву на прицел.
Все то, чем счастлив человек,
Любовь, надежда прежних дней,
Честь, слава - все прощай навек,
Все, кроме памяти твоей.
**Ансамбль Мишеля Переса основан в 1982 году. Одно из направлений деятельности - реконструкция музыки локальных традиций григорианского пения.
*** Например,
Земную часть богатства своего
Христос дает мне - щедро, без ответа;
Твой Сын и Бог, но человек при этом,
Он дарит мне - над смертью торжество.
Жизнь нашу оправдала смерть Его,
Но, закланный от основанья света,
Поставил он условьем два завета
Для обретенья царства Твоего.
Они казались нам неисполнимы,
Немыслимы, и суть была мертва;
Но Дух-целитель силою незримой
Вновь оживил убитые слова:
Любовь - вот суть; все пропадет и канет -
Она лишь пусть вовек не перестанет.
**** Дело позаимствовано из сериала "Закон и порядок"
Название: Я не стану добычей ворона
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, AU
Размер: планируется Миди
Основные действующие лица: Мейсон Кэпвелл, Круз Кастильо, Мэри Дюваль.
Пейринг: Мейсон/Мэри; Круз/Иден
Глава 1. Вероника crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215496905.htm?oam#more1
Глава 2. Дело убийцы с гвоздиками crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215496905.htm?oam#more2
Глава 3. Последствия огнестрельных ранений crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215496905.htm?oam#more3
Глава 4. Рутина crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215507351.htm?oam#more1
Глава 5. Поиск в реальности видений, порожденных лихорадочным бредом crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215507351.htm?oam#more2
Бонус. Джо, Келли, кактус и детские воспоминания. crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215507351.htm?oam#more3
Глава 6. Сладко мне твоей сестрою... crfhfgtzpvtz.diary.ru/p215525839.htm?oam#more1
Глава 7. Счастье лишь одно...
читать дальше
Раньше Мейсон и представить не мог, что можно радоваться несовершенству человеческого организма и ограниченным возможностям современной медицины, но сейчас эти, в общем-то печальные, обстоятельства обернулись для него нежданной удачей. Луис Гонсалес очнулся, но состояние его оставалось тяжелым, он едва мог говорить и не помнил событий, предшествующих аварии. Перевозить его было нельзя, вторая попытка допроса оказалась столь же малоэффективной, как и первая, ничего определенного врачи сообщить не могли, и Мейсон предвкушал еще не один визит в клинику.
График дежурств сестры Мери он переписал еще во время первого посещения. Для того, чтобы увидеть ее, он готов был хоть каждый день тратить три с лишним часа на дорогу, выуживать крупицы информации из бессвязных ответов Гонсалеса, выслушивать пространные рассуждения медиков о последствиях черепно-мозговых травм. Увы, работа в офисе окружного прокурора не была синекурой и предъявляла права на его время. А сестра Мери после дежурства спешила на церковную службу в монастырь, куда ему доступ был закрыт. Все их общение оказалось ограничено временем ланча. Но и за эти полчаса Мейсон выяснил, что она любит григорианские песнопения*, Честертона** и Диккенса***, художественной литературе предпочитает труды по философии и мемуары. Узнал, что Стив Бассет приходится ей сводным братом, покойного отчима она не называет отцом и предпочитает не вспоминать его, ее родной папа умер больше пятнадцати лет назад, и память о нем ей бесконечно дорога, отношения с матерью не простые, а младшая сестра вызывает у нее тревогу. Он заметил, что Мери забавно морщила нос, если насмешившая ее шутка представлялась ей недозволенной, удивленно округляла глаза, если его слова противоречили тому, что она считала догмой, как бы серьезно и строго она не смотрела на него, в уголках ее губ таилась озорная улыбка. И он не верил, что за ее невинно-сдержанным обликом скрывается столь же спокойный внутренний мир. Но выяснить так ли это пока не представлялось возможности.
Большие надежды Мейсон возлагал на свадьбу Келли. Мери обещала подумать над его приглашением и, когда он приехал снова, на этот раз предусмотрительно захватив ланч в Ла Меса, она все еще думала. Мейсон уговорил ее сменщицу поменяться дежурствами, якобы по собственной инициативе. Когда он позвонил ей накануне свадьбы Мери высказала свои подозрения насчет его вмешательства. Отрицать свою вину Мейсон не стал, но утверждал, что всего лишь хотел избавить ее от необходимости обращаться с личной просьбой. Ему показалось, что Мери не так уж недовольна таким поворотом дела. Разговаривая по телефону он явственно представлял ее лицо и недоуменно-сомневающийся взгляд, как будто говорящий: "Да, разве так можно?".
Мери так и не сказала: "Да", однако, она не сказала: "Нет". Поэтому на следующее утро он выехал в половине шестого и гнал машину на предельной скорости, чтобы забрать ее из клиники - он предложил встретиться там, раз уж в монастырь ему нельзя - и успеть на церемонию. Мейсон едва не опоздал - на трассе произошла крупная авария с участием пассажирского автобуса, фуры и двух автомобилей. Пострадавших отвозили в ближайшую больницу, ту самую, куда спешил он, и Мери вышла на внеочередное дежурство. Она взглянула на него, ни на секунду не прекращая делать перевязку, и на ее лице явственно читалось облегчение от того, что не надо решать ехать с ним или нет, и сожаление, поскольку поехать все-таки хотелось. Мысленно поклявшись все же вывести ее из привычного окружения, Мейсон попрощался и отправился в обратный путь.
***
На венчание он опоздал. Мейсон осторожно вошел и встал рядом с дверью, когда Келли уже произносила слова брачной клятвы. Его появление осталось незамеченным. Все внимание было приковано к новобрачным, юным, тонким, как будто светящимся любовью.
Мейсон рассматривал затылки присутствующих, гадая, здесь ли София. Она должна была прийти непременно, но в каком обличье? Тед его заметил, сделал страшные глаза. Мейсон развел руками, показывая, что никак не мог успеть. Иден выглядела напряженной, похоже, она нервничала, то и дело оборачивалась, тревожно вглядывалась в зал. Знала о присутствии матери? Боялась, что та заявит о себе?
Священник благословил брак, Джо и Келли слились в поцелуе. Иден не смотрела на них, она повернулась в пол оборота и прикусила губу. Мейсон проследил за ее взглядом до предпоследней скамьи. Невысокая шатенка привстала, подалась вперед. Он осторожно прошел вдоль стены, пока не смог увидеть ее профиль. Крупные очки, яркая помада... Мысленно он попытался избавить ее от лишних деталей, стереть грим, но лишь убедился, что художник из него никакой.
На выходе из церкви Мейсон перехватил Иден:
- София здесь?
Она резко остановилась, словно запнувшись.
- Ты слышал, - произнесла упавшим голосом. - Я была уверена...
- Ты ошиблась, - оборвал ее Мейсон, не давая собраться с мыслями. - Как давно ты знаешь, что она жива?
Иден посмотрела на него загнанным взглядом, но через секунду плотно сжала губы, вздернула подбородок.
- Она пришла к тебе в больницу после похищения, - наугад выстрелил Мейсон и попал в цель. - Она призналась... - лицо Иден помрачнело. - Ты узнала ее! - он понял, что угадал. - Почему София не объявила о себе? Чего она добивается, ты знаешь?
- Нет! И не хочу знать! Я ничего не хочу о ней знать! Она должна уехать... Мейсон, она не может здесь оставаться!
- Почему? - ему в самом деле было любопытно.
- Почему?! - Иден смотрела на него потрясенно. - Ты хочешь, чтобы она вернулась?!
- Не хочу. Я не хочу. Было бы странно, если бы я мечтал о встрече с мачехой. Но ты - другое дело. По какой причине ты не желаешь возвращения матери?
- Матери... - Иден горько усмехнулась. - Какая мать бросит своих детей на пятнадцать лет? Мы считали ее мертвой. Мы оплакивали ее! А она... Теперь она появляется, как ни в чем не бывало, и заявляет о своих материнских чувствах. Что-то раньше она о них не вспоминала!
- Иден, она лечилась в психиатрической клинике. От амнезии. София не помнила...
- А графа она в клинике нашла?!
- Какого графа? - опешил Мейсон.
- О, ты не знаешь! Она теперь графиня Армонти.
- Вот как! - у Мейсона голова пошла кругом.
Граф Армонти, доктор Армонти... Это один и тот же человек? Раньше ему не доводилось слышать о графах-психиатрах, но чего на свете не бывает...
- Устрой нам встречу, - прошептал он, удерживая Иден за локоть.
- Зачем? - воинственно ощетинилась она, но внезапно смягчилась и произнесла с надеждой: - Ты потребуешь от нее покинуть город? Ты же не хочешь, чтобы она вернулась в семью?
- Не хочу, - подтвердил Мейсон.
***
Как следовало из полученных документов доктор Армонти графом не был. Он оказался приемным сыном покойного графа и титула не унаследовал. Получил прекрасное медицинское образование, проходил ординатуру в швейцарской клинике, защитил докторскую диссертацию, был признан одним из ведущих европейских психиатров -. список званий, регалий, научных работ прилагается - считался талантливым гипнотизером, в настоящее время занимался частной практикой. Интересно. По всей вероятности, Марчелло Армонти приходился пасынком Софии Вейн Кепвелл... Армонти, и был почти ровесником своей мачехи, вместе с которой прибыл в Санта Барбару. Недавно он открыл свой кабинет, и к европейскому светилу потянулся поток пациентов. Последнее обстоятельство было на руку Мейсону, который хотел поговорить с Софией без свидетелей. Тем более пасынков, психиатров, гипнотизеров...
Узнав от Иден, что доктор Армонти отсутствует, Мейсон поднялся в президентский люкс. София его не ждала, но не удивилась - Иден уже поговорила с ней.
- Ты тоже предложишь мне уехать? - грустно улыбнулась она.
- Так будет лучше... - Мейсон посмотрел на свою ладонь, снова взглянул ей в глаза, - для всех. И для тебя. И для твоего пасынка.
- А для моих детей? - тихо спросила София.
- Разве Иден выразила точку зрения твоих детей недостаточно ясно? - Мейсон изобразил удивление.
- Иден - не может говорить за других. Мне важно мнение всех детей, - на секунду она отвернулась к окну. - Всей моей семьи. Мейсон, - стремительно развернувшись, взглянула прямо в глаза, - ты не хочешь, чтобы я уезжала! Ты просил меня остаться!
- Я бредил. - ответил он сухо.
- Нет. Бредил ты Шекспиром. И не говори, что не узнал меня. Принял за Памелу, Розу, добрую фею... Ты сказал, что меня не было пятнадцать лет и попросил остаться!
- Это не имеет значения, - сказал Мейсон после паузы, во время которой лихорадочно искал подходящий ответ. - С некоторых пор я уже не имею отношения к семье...
- Ты всегда будешь частью моей семьи, - произнесла София четко, словно давала клятву. - И для меня имеет значение твое мнение. Что ты думаешь?
- Я думаю, - Мейсон пересек номер, - думаю, Иден не может решать за всех твоих детей. Келли и Тед имеют право голоса, - София расцвела. - Но я буду голосовать против, - поспешно уточнил он.
***
- Иден, - Мейсон сел на ее стол, чем вызвал недовольную гримасу, - тебе не приходило в голову, что возвращение Софии решит нашу главную проблему?
Иден нахмурилась.
- Джина, - пояснил Мейсон
Отец объявил о помолвке прямо на свадьбе Келли. Джина сияла, как золотая монета, а бриллиант на ее пальце ослеплял. Келли и Тед не выглядели обрадованными, но Келли была слишком занята своим мужем, а Тед не любил конфликтных ситуаций - они ограничились дежурными фразами. А вот Иден впервые на памяти Мейсона выразила несогласие с решением отца. СиСи был неприятно поражен, но непреклонен. В последнем Мейсон не сомневался - переубедить отца не удастся никому.
- Подумай, - он улыбнулся уголком рта, - если София объявит о себе, отец будет официально считаться женатым. Возможно, он захочет развестись...
Иден негодующе фыркнула.
- Он захочет немедленно развестись, - поправился Мейсон. - Это займет время. А там... многое может случиться. Быть может, Джина подцепить другого богатого старичка... или молодого авантюриста - тут, как повезет.
- Нет! - Иден была настроена решительно. - Я не хочу... Если о ней узнают, это все усложнит. Пусть она уедет. Мейсон, она должна уехать! И чем скорее, тем лучше.
- Что ж, попробуем ее убедить.
***
Убедить Софию, разумеется, не удалось. Она наотрез отказалась уезжать. Однако объявить о себе тоже не захотела. В сущности, Мейсон видел плюсы и в ситуации с официальным возвращением миссис Кепвелл, и с ее отъездом из Санта Барбары. Впрочем, минусы он видел тоже. Но София отказывалась выбрать хоть что-то, и оставалась в Кепвелл отеле, не открывая своего имени. История затягивалась. Мейсон устал спорить с мачехой и сестрой, которые упрямо стояли на своем, отвергая все разумные доводы.
Неудивительно, что он стремился в край тот милый, где цветет она**** и выкраивал для поездки в клинику время, которого вечно не хватало. Гонсалеса уже перевели в тюремную больницу Санта Барбары, его дело было готово для суда, а Мейсон продолжал по два-три раза в неделю ездить в благотворительную клинику уже без какого-либо предлога. Жаль только, что узы вечного обета приняла она, и забытая для света, богу отдана. Нет, Мейсон был бесконечно далек от того, чтобы сравнивать себя с доблестным рыцарем, а тем более следовать его примеру - принять сан, поселиться в убогой келье близ монастыря. Он с улыбкой вспоминал слова баллады:
И душе его унылой,
Счастье лишь одно,
Дожидаться, чтоб у милой
Стукнуло окно;
Чтоб прекрасная явилась
И из вышины
В тихий дол лицом склонилась
Ангел тишины...
Его жизнь словно разделилась. Он предъявлял обвинения, допрашивал обвиняемых и свидетелей, выступал в суде, отбивался от нападок Стива Бассета, который ополчился на него без внешнего повода - быть может, вообразил соперником за кресло окружного прокурора? - спорил с Петерсоном, безуспешно пытался вразумить Иден и Софию, наблюдал за подготовкой к свадьбе СиСи Кепвелла и Джины Блейк Демотт, язвил, ехидничал, паясничал... И одновременно, словно в иной параллельной реальности перед ним стремительно разворачивалась лента горной дороги...
...Счастье лишь одно,
Дожидаться, чтоб у милой
Стукнуло окно;
Чтоб прекрасная явилась
И из вышины
В тихий дол лицом склонилась
Ангел тишины...
Мейсон помнил слова Мери: "стоять на краю обрыва и смотреть вниз, пока не закружится голова". Он не боялся упасть. И голова у него не кружилась. Он уже летел.
________________________
*О том, что любит Григорианские песнопения, Мери говорит в сериале ru.wikipedia...
**СБ молчит на счет любви Мери к Г.К. Честертону, но он католик, автор чудесных детективов и его люблю я.
***Диккенса я не люблю - так ни одного романа прочесть и не смогла - но мне кажется Мери он должен нравится.
**** Шиллер, "Рыцарь Тогенбург" в переводе Жуковского.
Глава 8. При разлуке, при свиданье...
читать дальшеМери подошла к стоящему на подоконнике букету и не увидела колокольчиков. Они уже начинали увядать, края лепестков темнели, съеживались - наверное, кто-то из сестер выбросил их. От этой мысли почему-то стало больно. Розы полностью распустились - бутоны раскрылись, и в глубине цветка, в самой серединке, белизна едва заметно отливала розовым. Мери вдохнула чуть горьковатый аромат, от которого щемило сердце, словно от песни разлуки. Прощай, прощай, в последний раз звучит так нежно голос... твой...*
Она прикрыла глаза, и перед ее внутренним взором предстал чудесный сад, полный роз. Белые, алые, розовые, светло-желтые, темно-бордовые цветы окружали ее, нежные лепестки касались пальцев, склонялись к ее лицу. Мери улыбалась, дивясь красоте и милости создавшего ее Творца. Сердце пропустило удар - темные глаза смотрели ей прямо в душу. Она застыла, завороженная этим взглядом, улыбкой... "Если коснуться его волос... наверное, мягкие, как шелк..." Мери вздрогнула, в испуге распахнула глаза. Она тревожно оглянулась, словно кто-то мог подсмотреть ее мысли, торопливо отошла к столику дежурной.
***
Через два дня красные тюльпаны сменили осыпавшиеся розы. На возражения Мери Мейсон отвечал, что дарит цветы не ей, а клинике, всему персоналу. Медсестры и даже проходивший мимо хирург дружно его поддержали. В этом была главная проблема - ее доводы, серьезные, взвешенные, продуманные, Мейсон не опровергал. Он говорил о чем-то совершенно ином. Соглашался с тем, что смотреть с обрыва вниз не стоит, и рассказывал о петляющей по склону тропинке. Она говорила, что им не нужно встречаться, а Мейсон удивленно спрашивал, неужели одно его присутствие так смущает ее. Нет, разумеется, нет! При разлуке, при свиданье сердце в тишине... Ее вера крепка и не страшится соблазна! По ночам ей снилась прекрасная монахиня, что каждый вечер открывает окно, склоняется к уснувшему саду, снился далекий огонек свечи, лицо, черты которого она не могла разглядеть в блеске пламени, сколько ни всматривалась.
Мери знала, что ей нужно сказать при следующей встрече, подбирала слова, интонации. Она была очень убедительна, проговаривая свои реплики в воображаемом диалоге, и Мейсон, сраженный ее аргументами, силой ее веры, удалялся. Он уходил, но неизменно возвращался - Мери сердилась и упрекала его в неуместном упрямстве. Объясняла, что ни ему, ни кому другому не удастся увести ее с избранного пути. Когда он в самом деле приходил ей не удавалось озвучить и половины доводов - разговор менял направление, касался интереснейших тем. И разве было что-то недозволенное в обсуждении интерпретаций ансамбля "Органум"?** Поэзии Джона Донна?*** Мери приходилось ждать следующей встречи, чтобы объяснить суть своего призвания.
Мейсона не было уже четыре дня, и она невольно начала беспокоиться. Быть может, он решил послушать ее и прекратить эти встречи? При последнем разговоре... Нет, они вовсе об этом не упоминали! Она рассказывала об архитектуре монастыря, построенного испанцами, о деревянных скульптурах святых, которым ремесленники придали характерные черты местных жителей. И все-таки, он не пришел... Мери гнала воспоминание о том, как увидела его первый раз. Восковое лицо, прилипшие к влажному от испарины лбу пряди, посеревшие губы, обведенные темными кругами глаза, медленно уходившая из них боль. Не могут же в него стрелять каждый месяц?! Он ведь даже не полицейский, помощник прокурора. Она так и не узнала, что произошло в тот раз. Мери гипнотизировала взглядом карточку, которую дал ей инспектор Кастильо, не решаясь набрать указанный номер.
Ее дежурство закончилось. Она переоделась и, не удержавшись склонилась к цветам. Они пахли свежестью, простором. Лепестки нежно касались ее лица, словно передавали поцелуй.
Мери поспешно спустилась вниз и, попрощавшись, вышла на улицу. Мейсон стоял у машины, вид у него был такой, что все покинувшие было ее страхи разом нахлынули вновь.
- Что-то случилось?
- Нет, - он недоуменно поднял бровь, но на его лице не было даже тени улыбки.
- Что с тобой? - Мери не справилась с тревогой, прозвучавшей в голосе.
- Ничего, - Мейсон честно попытался встряхнуться, но затененные длинными ресницами глаза оставались беспросветно-мрачными. - Тяжелый день в суде. Настроение отвратительное. Все нормально.
Мери облегченно вздохнула:
- Ты проиграл процесс?
- Выиграл, - Мейсон улыбнулся безрадостно.
- Тогда в чем дело? - она испугалась. - Тот человек... он был невиновен?
Мейсон отвел взгляд в сторону. После долгой паузы произнес:
- Она ударила дочь вафельницей по голове. Десятилетнюю девочку. Отец вернулся с работы и не подошел к лежащему на полу ребенку. Пятно крови было с небольшой коврик, - в его голосе напрочь отсутствовали интонации. - Утром девочка пришла в школу. Потеряла сознание. Ее не спасли. Они получили максимальный срок.****
Мери молчала, задохнувшись от ужаса.
- Я всю дорогу думал, быть может, мне не так уж не повезло с семьей? - Мейсон криво усмехнулся. - Как бы я ни относился к мачехе, она никогда не смогла бы ударить ребенка.
Мери и не подозревала о его мачехе. Иногда он упоминал о матери - о том, что она любит сирень, познакомила его с Шекспиром - но, по сути, ничего не рассказывал.
- Мой отец, - произнес Мейсон чуть ли не с ожесточением. - Я не раз думал, что он сломал мне жизнь, отобрал детство, но он никогда... Никогда не поступил бы вот так! Он был суров, порой жесток, иногда бесчеловечен, но он никому не позволил бы ударить кого-то из детей. Скажи, Мери, этого достаточно, чтобы считаться хорошим человеком? Не бить детей, не морить их голодом, не насиловать?!
Ошеломленная она молчала.
- Достаточно не совершать преступлений, чтобы быть хорошим человеком? - теперь Мейсон заговорил спокойно, раздумчиво. - Достаточно соблюдать заповеди - не убивать, не красть, не прелюбодействовать... отдавать кесарю кесарево?
Мери нахмурилась, почувствовав подвох.
- Недостаточно. Ты можешь, думать, что угодно, но человек не может полагаться только на свои силы.
- Спасение невозможно вне лона Церкви, - уточнил он серьезно.
Мери кивнула, с подозрением вгляделась в его лицо.
- Он был учителем Закона Божьего в приходской школе, - было понятно, о ком речь. - Она даже во время судебного заседания шептала молитвы. Они твердили, что хотели оградить дочь от мирской скверны, воспитать ее истинной христианкой...
Мери опомнилась:
- Это ничего не значит!
- Ничего, - согласился Мейсон. - Кроме того, что община поддерживает своего верного сына. Письма от прихожан получил окружной прокурор, генеральный прокурор штата, сенатор, пресса... Завтра мне предстоит объяснять свои действия.
- Но почему? - Мери возмутилась. - Как можно оправдать подобное?
- Они настаивают, что осужденный не мог оставить свою больную жену и не виноват в случившейся трагедии...
- Больную?
- Наркотики. Антидепрессанты. Мери, я видел, как она на него смотрит - если бы он сказал ей выброситься из окна, она бы выбросилась. Я настаивал на том, что она выполняла его указания, и присяжные мне поверили.
У нее не было причин не доверять его словам.
- Так скажи мне, сестра, что делает человека хорошим?
- Сам человек! - выпалила она. - То, что мы делаем!
***
Мери не могла думать без возмущениях о тех ужасных людях, что погубили свою дочь. Она понимала, что такие мысли не приличествуют монахине - ей следовало молиться за их души. За то, чтобы они осознали свое преступление, раскаялись и... были прощены? Нет! Этого она желать не могла. Мери не находила в своей душе ничего, кроме гнева и печали. Разговор с отцом Майклом не успокоил ее. Напротив, сильнее растревожил. Он говорил о безграничном милосердии Господа, о том, что ни один волосок не упадет с головы, помимо его воли, и Мери чувствовала, что ее охватывает ярость.
- Как может быть прощено убийство ребенка?! - не выдержала она.
- Мы не в праве судить, дочь моя.Ты ведь помнишь, что завещал Господь? Во власти Его и суд, и воздаяние.
- Их судили люди. - сказала Мери. - Обычные люди - присяжные. И осудили. А другие люди требуют снисхождения.
Отец Майкл вздохнул:
- Это дела мирские. Суд человеческий пристрастен. Люди стремятся обезопасить себя, насытить душу местью... Лишь Господу ведомы все сердца, и Он не обойдет своей милостью раскаявшегося.
Мери чувствовала, что еще немного, и она выскажет святому отцу такое, чего вовсе не следует говорить в церкви. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы опустить глаз и произнести дежурные слова. Они шли не от сердца, были холодны и мертвы. Мери стало страшно - неужели и в святой обитель возможна ложь? Чувствовать одно, говорить другое, притворяться, обманывать себя и других? Горечь переполняла ее, вызывала злые слезы.
Матушка Изабель заметила состояние Мери, как замечала все. Раскрыть ей сердце было легко. Слова лились горькие, гневные, отчаянные, и душа освобождалась от тяжкого груза.
- Я стыжусь своей слабости, - прошептала Мери. - Я не в силах побороть свой гнев. Боюсь я... я не хочу с ним бороться!
- Господь наделил тебя пылким сердцем, - ответила матушка Изабель. - Отзывчивым, неравнодушным. Это Его дар тебе. Я знаю, что ты скажешь сейчас, - улыбнулась она, накрывая ладонь Мери своими высохшими морщинистыми пальцами. - Есть люди - святые люди - которые не судят, не отвергают даже самых страшных преступников, искренне молятся за них. Есть. Но у тебя иной дар - сопереживать, сострадать, чувствовать чужую боль, как свою собственную. Тебя ранила жестокость этих людей, но люди бывают жестоки. Мир полон страданий, болезней, преступлений. Ты можешь спрятаться от них в дальней обители, закрыть свой слух, но их не станет меньше. Если ты не услышишь зова страждущего,то не поможешь, не облегчишь боль. Не значит ли это зарывать свой талант в землю, дочь моя?
- Но, - Мери запнулась, - разве можно монахине испытывать такие чувства?
- А разве служение Господу возможно единственным способом? Мы уже говорили с тобой об этом, дочь моя. Монастырь не даст твоей душе покой, если не покой она ищет.
Мери смутилась. Они на самом деле говорили об этом и не раз.
- Наши чувства дарованы Господом в его бесконечной милости. Сами по себе они не могут быть дурны. Дурные дела творят люди, забывшие Отца нашего. Или вообразившие себя любимыми детьми Его.
Оставшись одна в своей келье, Мери вынуждена была признать, что нет в ее душе покоя. Мыслями она возвращалась к разговору с Мейсоном. К нему самому. При разлуке, при свиданье сердце в тишине... Ее сердце пело, когда он был рядом, трепетало в ожидании встречи, тревожно ныло, когда он задерживался, и хранило воспоминания, как драгоценности. И любви твоей страданье непонятно мне... Ей было непонятно, как можно было так спокойно отпустить на войну рыцаря - да, не возлюбленного, но ведь она утверждала, что любит его, как брата! Знать, что он загубил свою жизнь, провел ее под окном в ожидании - и даже не пытаться его вразумить! Dедь можно было как-то объяснить ему, помочь? Если она в самом деле считала себя его сестрой, ей не должно было быть все равно. Но любовию иною не могу любить.. Или... или это она, Мери, не может любить той спокойной любовью? Той при которой: cладко мне твоей сестрою... Совсем не сладко! Совсем, совсем не сладко!
___________________
* Вальтер Скотт "Пират".
Прощай, прощай, в последний раз
Звучит так нежно голос мой.
Сольется он - уж близок час -
С матросской песней удалой.
Бывало, я без слов стоял
Перед тобой, любовь моя,
Но, пересиливая шквал,
"Рубите мачту! " - крикну я.
Я робких глаз поднять не мог,
Коснуться рук твоих не смел,
Теперь в руке сверкнет клинок,
Возьму я жертву на прицел.
Все то, чем счастлив человек,
Любовь, надежда прежних дней,
Честь, слава - все прощай навек,
Все, кроме памяти твоей.
**Ансамбль Мишеля Переса основан в 1982 году. Одно из направлений деятельности - реконструкция музыки локальных традиций григорианского пения.
*** Например,
Земную часть богатства своего
Христос дает мне - щедро, без ответа;
Твой Сын и Бог, но человек при этом,
Он дарит мне - над смертью торжество.
Жизнь нашу оправдала смерть Его,
Но, закланный от основанья света,
Поставил он условьем два завета
Для обретенья царства Твоего.
Они казались нам неисполнимы,
Немыслимы, и суть была мертва;
Но Дух-целитель силою незримой
Вновь оживил убитые слова:
Любовь - вот суть; все пропадет и канет -
Она лишь пусть вовек не перестанет.
**** Дело позаимствовано из сериала "Закон и порядок"
@темы: "СБ", "мои фанфики", "Я не стану добычей ворона", "Лейну Дэвису посвящается