Сердце мое полно нежности к калекам, бастардам и сломанным вещам
Прежде чем перейти к собственно мятежам в правление Фердинанда Оллара и Людовика XIII соответственно, я хочу подчеркнуть один очень важный аспект. читать дальшеСоциальная напряженность во Франции первой половины 17 века была обусловлена объективными экономическими причинами. Уровень развития материальных сил уже позволял организовать товарное производство, но для этого необходим был капитал и рабочие, продающие свой труд. Подмастерья и ученики постепенно теряют возможность стать мастерами и превращаются в наемных работников, мастера становятся хозяевами производства, обладающими собственностью на средства производства и произведенный продукт. Крестьяне разоряются, теряют землю и пополняют армию рабочих. Вместе с ними разоряются мелкие и средние дворяне, их земельный надел уже не может обеспечить их доспехом, вооружением и лошадьми, они вынуждены служить за жалованье, превращаясь из феодального ополчения в профессиональную армию. Именно поэтому мятежные принцы так быстро набирают войска - на рынке переизбыток военных профессионалов, согласных наняться на службу кому угодно вне зависимости от национальности и религиозных убеждений. Буржуа стремятся расширить свои права, привести их в соответствие с возросшей экономической мощью. Формально они остаются третьим сословием, но фактически отделяются от массы крестьян и наемных работников, превращаясь в отдельную категорию, верхушка которой сливается с обедневшим дворянством. Для развития капиталистических отношений необходимо устранить внутренние таможенные барьеры, установить порядок и законность по всей территории государства, ввести вменяемое налогообложение, другими словами устранить пережитки феодальной раздробленности. Для этого необходима централизация власти, единообразие законодательства, бюрократический аппарат, органы принуждения (полиция, спецслужбы), постоянная армия, что обеспечивается налогообложением. Возрастающее бремя налогов провоцирует бунты крестьян и городской бедноты.
В ОЭ напряженный взрывоопасный фон эпохи игнорируется. Складывается впечатление, что в Кертиане установился тот самый консенсус, о котором мечтали средневековые мыслители Европы: дворянство служит, духовенство молится, третье сословие работает и содержит первые два. Можно сослаться на то, что это репортеры Камши не обращают внимания на какую-то чернь, сталкиваясь с ее представителями лишь в роли обслуживающего персонала, и в первых книгах это не вызывает вопросов, но, начиная с третьей, Автор выводит на сцену народные массы и замалчивание их чаяний и целей уже подозрительно.
Еще более интересный вопрос о религии, животрепещущий в 17 веке. Религия была единственной формой осмысления мира, оспаривались частные положения, но не сама суть. Действенность крещения, реальность Благодати, существования Рая и Ада было столь же очевидно, как для нас вращение земли вокруг Солнца, наличие гравитации и атомарное строение материи. Скептики, разумеется, существовали всегда, но они не играли сколько-нибудь заметной роли для общественного сознания. Пожалуй, кардинал Левий считался бы в Европе 17 века человеком очень широких взглядов, балансирующим на грани ереси. В Отблесках Этерны два религиозных человека - Мирабелла и святой Оноре, все остальные по меркам эпохи радикальные скептики, которых на Земле пришлось бы искать с фонарем Диогена. Понятно, что для современного невоцерковленного человека сложно представить, а тем более отобразить сознание человека 17 века, однако, есть куда более важный момент: церковь это еще и общественная организация. Церкви принадлежат земли и другое имущество, на нее работают крестьяне и ремесленники, общины верующих содержат приходы и выплачивают определенную подать, церковная иерархия представляет собой неплохой социальный лифт, который позволяет качественно изменить свое положение. В результате Религиозных войн во Франции гугеноты не только добились свободы вероисповедания (тут есть нюансы), но и получили несколько крепостей, в частности пресловутую Ла-Рошель, что позволяло им организовать государство в государстве, неприемлемое для курса на централизацию. Все это в ОЭ отсутствует, противоречия эсператизма и олларианства дивным образом не касаются земельного и денежного вопроса, священослужители мелькают на заднем фоне невнятными фигурами. Религия вроде бы и существует, и даже напоминает католичество с англиканством, но никакой практической роли не играет, проявляясь только в виде сектантских образований Авнира и позже Агния.
Ну и вишенкой на торте оказывается территориальный вопрос. В 17 веке национальные государства в Западной Европе только оформляются, их границы весьма размыты и буквально пестрят родимыми пятнами феодальной раздробленности. Франш-Конте (графство Бургундское) принадлежит испанским Габсбургам, как и Испанские Нидерланды, населенные франкоговорящими валлонами и фламандцами. Чехия находится в личной унии с австрийским королем, но не входит в состав Священной Римской Империи, а Швейцария, добившаяся независимости от Австрии, входит. Пруссия является вассалом Польши, но ее король одновременно курфюст Бранденбургский, а значит один из князей Священной Римской Империи. Аристократия интернациональна, владеет землями в разных регионах и связана родственными узами. Единственный опознаваемый след в ОЭ - принадлежащий Савиньякам Сакацци. если в реальной европейской истории мы видим, что мятежный герцог Буйоннский уезжает в принадлежащий ему имперский Седан, а принц Оранский - в родное имперское княжество Нассау, Гизы обращаются к своим Лотарингским родственникам, французский вельможа Шарль де Невер наследует герцогство Мантую... В ОЭ нет и намека на что-то подобное. Единственная спорная территория Марагона представлена жертвой экспансии Дриксен. Казалось бы разное произношение имен ясно указывает на наличие региональных диалектов, но наличие центробежных устремлений отрицается.
В контексте ОЭ бунт Эгмонта Окделла выглядит откровенным безрассудством. У него нет экономических причин, социальной опоры, идеологического обоснования. Повелитель Надора не обращает к традиции независимости или сотрудничества с иным сюзереном, он совершает прямую государственную измену. Откуда в Кертиане взялись на данном этапе национальные государства мне неизвестно, но описаны именно они, а не позднефеодальные образования с запутанной системой подчинения и космополитичной элитой.
Если перейти к конкретике, то сразу бросается в глаза кардинальная разница Франции и Талига: Мария Медичи интриговала в обстановке социальной напряженности и разгорающейся европейской войны; Алиса Дриксенская действовала на идиллическом фоне сословного мира. Французское правительство занималось ликвидацией обособленности гугенотов, а те сопротивлялись с оружием в руках и сговаривались с англичанами. Одновременно Ришелье оказывал поддержку протестантам в их борьбе с католическими Габсбургами, не желая вступать в войну, спонсировал шведскую армию, и только после гибели Густава-Адольфа, Франция объявила войну Испании. На просторах Кертианы никакого серьезного конфликта в тот период не наблюдалось, лишь и вялотекущая борьба в Торке слегка оживляла жизнь талигойских и дриксенских военных, но не оказывала никакого влияния на политические процессы Золотых Земель. Главным смутьяном в правление Людовика XIII, выступал его брат Гастон Орлеанский. Он устраивал заговоры с целью убийства Ришелье, уезжал в Лотарингию (то есть на территорию Империи), женился без разрешения короля, вступал в переписку с испанцами... С ним входили в контакт, уговаривали, прощали, возвращали ко двору, одаривали и даже назначили на высшие военные должности. Его нельзя было тронуть, потому что вплоть до 1638 года он оставался единственным наследником, приходилось терпеть. Зато менее значительных лиц прекрасным образом арестовывали. сажали и казнили. Так в 1626 году был арестован, осужден и обезглавлен Анри де Талейра-Перигор граф де Шале, примечательно то, что все подробности заговора раскрыл Гастон Орлеанский, стоило его слегка припугнуть (у меня есть подозрение, что его не трогали еще и потому, что этот человек чудесным образом ухитрялся развалить любое предприятия и выдавал всех соучастников, очень был полезный заговорщик), для него участие в этом предприятии закончилось браком с мадемуазель де Монпансье, похоже, это было наказание. Побочные братья короля Вандомы и принц крови граф де Суассон наказания избежали, герцогиня де Шеврез была выслана в Пуату (но уехала в Лотарингию). Этот эпизод ярко демонстрирует наличие иммунитета у членов правящей династии и лояльное отношение к таким представителям аристократии, как герцогиня де Шеврез - дочь герцога де Рогана, жена Клода Лотарингского. На таком фоне даже Талейран-Перигор смотрится бледно и илдет в расход.
В ноябре 1630 года в результате ссоры с королевой-матерью Ришелье получил полную поддержку короля. Мария Медичи была удалена, ее ставленникам пришлось отдуваться за свою покровительницу. Канцлер Мишель де Марильяк был отстранен и посажен в крепость, где умер через два года, его брат маршал Луи де Марильяк, недавно назначенный главнокомандующим в Италии, арестован, вывезен под охраной и осужден на казнь. Все друзья и приближенные королевы подверглись преследованиям: сосланы в свои поместья или арестованы. Самым опасным из всех был Бассомпьер. Он оказался в Бастилии, откуда выйдет только через 12 лет после смерти Ришелье. Мария Медичи покинула Францию и обосновалась в Испанских Нидерландах, Людовик объявил, что считает отъезд матери окончательным. Овдовевший Гастон Орлеанский сбежал в Лотарингию, сочетался тайным браком с сестрой герцога Лотарингского, переехал в Брюссель и заключил союз с Испанией. Параллельно началось движение на юго-западе Франции. В течение двух лет в Гиени, Пуату, Провансе, Лангедоке возникали волнения: недовольство парламентов, народные бунты, сопротивления сбору налогов. Особенно недовольство налоговой системой проявлялось в Лангедоке, где раньше налоги распределялись штатами, а теперь Ришелье пытался подменить их системой королевских депутатов, которые сами бы определяли размер и распределение налогов. Часть знати этой провинции попыталась разжечь волнения и использовать их в пользу Марии Медичи и Гастона Орлеанского. Во главе заговора стоял губернатор Лангедока герцог де Монморанси, маршал Франции, крестник Генриха IV, шурин принца Конде, очень многим обязанный Людовику XIII и Ришелье. Однажды он не колеблясь предложил Ришелье убежище в своем губернаторстве, когда Людовик заболел и все ожидали его неминуемой смерти, а следовательно, отставки министра. Но просьбы его жены — родственницы Марии Медичи, дружеское давление епископа Альби, чей брат был одним из самых верных слуг Гастона Орлеанского, а главное — желание получить шпагу коннетабля, принадлежавшую его отцу, которую Ришелье не торопился ему отдать, заставили герцога переметнуться в лагерь Марии Медичи. Заговор был составлен в первые месяцы 1632 года. Монморанси договорился с братом короля, что из Трира Гастон со своими войсками отправится в Лангедок через Бургундию. Он надеялся, что это вызовет волнения, с которыми должны были совпасть вступление в кампанию Гастона Орлеанского, сдача Кале его губернатором, отвлекающий маневр испанского флота у Атлантического побережья Франции из этого порта и нападение герцога Лотарингского на Шампань. Однако эти прекрасные планы были расстроены Ришелье, который предпринял первентивные меры. Начался суд над маршалом де Марильяком. Он уже около года был под арестом, но вменить ему в вину, в общем-то, было нечего. Однако этот умный и деятельный человек в один прекрасный день мог бы оказаться полезным Марии Медичи: его советы были мудрыми и он имел опыт в политике. Узнав об этом, Мария Медичи, как и ожидал Ришелье, забеспокоилась. Из Брюсселя она пишет возмущенные и угрожающие письма, которые имели совершенно противоположный эффект на судей, нежели она ожидала: Марильяк был приговорен к смерти и обезглавлен. Мария решила ускорить военное вторжение в безумной надежде, что его успех опередит вынесение приговора и позволит спасти Марильяка. Но поспешность оказалась для заговорщиков роковой: Ришелье знал все, что замышлялось в окружении Марии Медичи и Гастона Орлеанского. Прежде всего была решена проблема Кале: должность губернатора была выкуплена для абсолютно преданного королю человека. Сразу же была отведена угроза отвлекающего маневра испанцев, лишившихся надежного морского опорного пункта. В мае по приказу Ришелье войска маршалов Ла Форса и д’Эффиа захватили Лотарингию. (Что меня особенно умиляет в этом эпизоде, необходимость выкупать должность губернатора Кале. Вот если бы Вера Викторовна Камша прописала в своей эпопее систему покупки должностей, ни у кого бы и не возникало вопросов, почему же на ключевых должностях оказываются некомпетентные лица. Но тогда бы претензии к чину полковника у герцога Придда выглядели бы крайне глупо).
20 июля Монморанси приказал арестовать королевских уполномоченных и архиепископа Нарбоннского, верного Ришелье. 22 июля штаты Лангедока, обработанные его агентами, просят присоединиться к ним, чтобы усмирить провинцию и принять военные меры. Это бунт. Часть епископов становятся на сторону Монморанси — Альби, Лодева, Юзеса и Сен-Понса. Главные города разделились: Безье, Альби, Алес присоединились к бунтовщикам, а Бокер, Ним, Монпелье остались верны королю. Неловкий призыв Гастона к испанцам о помощи задел патриотические струны большинства населения.
Тем временем король начал действовать: капитулировал Карл IV Лотарингский, подписав 26 июня 1632 году Ливерденский договор, что позволило высвободить две армии маршалов Ла Форса и Шомбера, которые атаковали Лангедок с запада и востока.
В битве при Кастельнодари 1 сентября маневренность войск и хладнокровие Шомбера помогли ему разгромить гораздо более многочисленные силы мятежников. Монморанси сам участвует в бою, он ранен и взят в плен.
Гастон Орлеанский отступил. Людовик XIII, будучи в Лионе, узнал о битве при Кастельнодари и прибыл в Безье с многочисленной армией, решительно настроенный образумить своего брата. Не имея выбора, Гастону пришлось принять условия короля и 29 сентября 1632 года подписать договор в Безье, по которому он отказывался от любых отношений с Испанией, Лотарингией и королевой-матерью; соглашался жить там, где будет угодно королю; должен был удалить всех, кто неприятен Его Величеству; а Пюилоран должен был уведомить короля обо всем, что замышлялось вместе с иностранцами против короля.
Таким образом Гастон Орлеанский оставил герцога де Монморанси и отмежевался от Марии Медичи. Восстановленный во всех своих титулах и званиях, 1 октября он уехал из Безье в Тур, где ему предписано жить.
Обезглавлены сторонники Гастона, среди них и герцог де Монморанси, несмотря на его знатность. Перед смертью Монморанси поручил рассказать королю о браке Гастона Орлеанского, и принц сбежал в Брюссель, где соединился с женой. Гастон вел переговоры с испанцами и с Ришелье. Мария Медичи требовала у короля вернуть ее врача Вотье, одного из тех, кто поплатился свободой за близость к ней три года назад.
Мария Медичи приходит к мысли, что за неимением других средств она может избавиться от кардинала, организовав покушение на его жизнь в Шалоне, где Ришелье должен остановиться, возвращаясь из Лотарингии. Это поручили осуществить Шантелубу и подкупленному им уроженцу Шалона Альфертону. Но неловкие заговорщики использовали любимого коня королевы-матери во всех поездках, что привлекло внимание полиции. Они были арестованы, преданы суду и приговорены к смертной казни. Еще две попытки покушения тоже провалились. В декабре оставалось обратиться к колдунам, которые извели бы Ришелье наведением порчи. Ожидая смерти кардинала, Мария Медичи возобновляет переговоры с Людовиком XIII о примирении, к которому она не стремится, чтобы сбить короля с толку и облегчить свое возвращение на следующий же день после смерти кардинала. Свои намерения она изложила в письме к своей дочери Кристине: оно было перехвачено и стало основным документом по делу Марии Медичи, составленному для заседания Совета короля 18 декабря 1633 года. Правительство сочло возвращение королевы опасным, потому что оно поставило бы под угрозу внутренний мир в королевстве.
Как видим, полиция работает. письма перехватывают, знатные заговорщики находятся под наблюдением.
Французские эмигранты в Брюсселе — несколько десятков лишившихся власти и иллюзий дворян — разделились на две противоборствующие партии: королевы-матери и герцога Орлеанского. Средства обеих партий практически исчерпаны. Гастон признает долги на сумму в 400 000 ливров. Людовик зарегистрировал в парламенте декларацию, в которой он обещал Гастону прощение, милость и возврат его имущества при единственном условии, что он приедет во Францию в трехмесячный срок. К началу марта договор был практически заключен. Но Гастон решил выяснить, что ему могут предложить испанцы, и 12 мая 1634 года он подписал союзнический договор с Испанией, по которому обязался в течение двух с половиной лет не вступать в примирение с братом без согласия на то Филиппа IV. Взамен Филипп предоставлял в его распоряжение армию, с которой он вторгнется во Францию, а Испания одновременно с этим захватит королевство с юга. Кроме того, Гастон получал 45 000 ливров содержания. Но, по сути дела, с этого момента Гастон думал только о примирении с братом, а подписанием договора хотел сбить с толку непримиримых противников его согласия с Людовиком XIII, и прежде всего — свою мать. читать дальше5 и 6 сентября 1634 года кровавая битва при Норлингене заканчивается полной победой католических армий под командованием кардинала-инфанта, открывая тем самым испанцам путь для прямого наступления на Францию с северо-востока. В наступлении будет участвовать герцог Орлеанский, которому передана часть обещанных денег. Мария Медичи была вне себя от радости и, готовая забыть прошлое, сразу же отправила к сыну гонца с доброй вестью. Посланник королевы нашел принца катающимся в лодке и играющим в карты со своими дворянами. Можно было ожидать, что Гастон как-то проявит чувства удовлетворения и восторга. Но, как вы думаете, что он сделал? Принц схватил карты и деньги, лежавшие на игральном столе, и бросил их в реку, заявив, что не стоит на него рассчитывать — он не направит оружия против своей родины. В Антверпене он узнал о разгроме при Норлингене, а по возвращении в Брюссель немедленно отправился к матери и сказал, что намерен отказаться воевать вместе с врагами его страны. Узнав о такой реакции, маркиз д’Айтона чуть было не арестовал принца, но того спасли мольбы королевы-матери. 1 октября 1634 года Людовик XIII подписал договор о примирении со своим братом. Но Гастон не решается уехать открыто. Опасаясь реакции королевы-матери, он обставил отъезд как побег, якобы отправившись на охоту. В Суассоне его ждет суперинтендант финансов Бутийе с 45 000 экю. В последующие дни большинство изгнанников выехали во Францию.
19 мая 1635 года битва при Авене ознаменовала вступление Франции в войну с Испанией и Империей.
Неисправимый Гастон снова пустился в заговоры. 14 февраля 1635 года его приближенный Пюилоран был обвинен в сговоре с Испанией и заключен в Венсенский замок, где умер от крапивной лихорадки. Место злого гения при Гастоне занял аббат де Ла Ривьер, но и этот 5 марта оказался в Бастилии. После него тесный союз между Гастоном Орлеанским и графом де Суассоном начал готовить граф де Монтрезор. Гастона назначили главнокомандующим армии, отправлявшейся в Пикардию, а графа де Суассона — его лейтенантом. Поскольку оба были неспособны командовать, то Ришелье отправил в армию Людовика XIII, что дало ему возможность, прикрываясь королем, командовать самому. (Это мой любимый момент! Представляете управляемость армии при такой системе командования?) Озлобленные Гастон Орлеанский и граф де Суассон немедленно ринулись в заговор, подготовленный их приближенными: речь шла ни много ни мало об убийстве кардинала в Амьене. Но в решающий момент заговорщики не получили сигнала Гастона, и теперь опасность быть преданными герцогом, как он это много раз уже проделывал, нависла над графом и другими участниками заговора. Поэтому возвратившись в Париж, граф запугал герцога арестом и убедил его бежать в ночь с 19 на 20 ноября. Гастон отправился в Гиень, а граф — в Седан. Однако Гастон до Гиени не доехал. По дороге он размышлял, а остановившись в Блуа, отправил брату полное раскаяния письмо. Снова начинаются переговоры, Гастон просил 500 000 ливров для уплаты долгов и содержание для жены. Людовик согласился, и 8 февраля 1637 года оба брата встретились в Орлеане, чтобы скрепить примирение.
Граф де Суассон находится в Седане, Мария Медичи выступает его представителем в переговорах с Испанией. 28 июня 1637 года кардинал-инфант подписывает договор, по которому тому гарантируют 500 000 ливров на сбор и содержание армии. Внезапно граф де Суассон заявляет о невозможности для себя собрать армию и отказывается выполнить договор. Причины просты: граф только что помирился с Ришелье. 11 июля к нему прибыл нарочный из Парижа с декларацией о прощении, обещанием восстановления всего его имущества, должностей и жалований и разрешением в течение четырех лет, если ему будет угодно, жить в Седане при условии верности и повиновения только королю. 26 июля граф де Суассон подписал соответствующий договор с королем. В 1641 году он бежал из Парижа в Седан и собрал армию из оппозиционно настроенных дворян. Высланная против него армия маршала Шатильона была разгромлена при Ла-Марфе, однако сразу после сражения распространилась весть о гибели графа Суассонского. Точные обстоятельства его смерти по-прежнему вызывают споры.
В отличии от реальной Франции Талиг Веры Викторовны Камши представляет собой совершено благостную картину. Сословный характер общества абсолютно никому не мешает, простолюдины знают свое место и не смеют даже думать о том, чтобы приблизиться к дворянству. Явления подобного "дворянству мантии" нет даже близко. Ужасными парвеню считаются Лучшие Люди, пришедшие с Франциском Олларом жалкие четыреста лет назад. Налоги растут исключительно благодаря мстительным намерениям кардинала Сильвестра и нечистоплотности отдельных губернаторов. Однако даже возросший гнет не побуждает жителей Надора к восстанию. А вот в Эпинэ, за которое заплатил Рокэ Алва, дворянство поднимается на бунт. Здесь особый интерес вызывает Кеналлоа, жители которого не имеют ничего против, чтобы их налоги шли на содержание армии соседнего государства и дотаций его регионов. (Я подозреваю, Кеналлоа - это такая страна волшебных эльфов, которые попивают молоко из рек, заедают кисельными берегами, а валяющиеся под ногами блестящие камушки радостно отдают, как подношение любимому соберано). Языковые различия регионов, отраженные в вариативности произнесения имен, никак не связаны с социо-культурными различиями и политическими устремлениями. Аристократия замкнута сама в себя и не имеет разветвленных связей с иными дворами. Не только у Повелителей отсекаются боковые ветви, но и правящая династия Олларов почему-то не ветвится. При этом уже давно существует регулярная профессиональная армия. В отсутствии системы образования офицеров. В этом благословенном крае, конфликты возникают исключительно по причине волюнтаристских действий отдельных аристократов и диверсионной работы иностранных разведок.
Если в реальной истории злостные смутьяны выходили сухими из всех заговоров, потому что были ближайшими родственниками короля или имели тесные, в том числе родственные, связи с другими государствами, то безнаказанность мятежников в Талиге необъяснима. Ги Ариго всего лишь граф и брат королевы, а не единственный наследник престола, но ему дозволяется работать на гайифскую разведку и плести заговоры. Штанцлер всего лишь дриксенский авантюрист, получивший графский титул, но на его подрывную деятельность закрывают глаза. Приближенных Приддов, Окделлов, Эпинэ не хватают, не подвергают допросам, не казнят для острастки. Письма не перехватывают, связи не вскрывают. И в результате выдуманная история, несмотря на всю магию и "вот это повороты!", оказывается менее занимательна, чем реальная.
В ОЭ напряженный взрывоопасный фон эпохи игнорируется. Складывается впечатление, что в Кертиане установился тот самый консенсус, о котором мечтали средневековые мыслители Европы: дворянство служит, духовенство молится, третье сословие работает и содержит первые два. Можно сослаться на то, что это репортеры Камши не обращают внимания на какую-то чернь, сталкиваясь с ее представителями лишь в роли обслуживающего персонала, и в первых книгах это не вызывает вопросов, но, начиная с третьей, Автор выводит на сцену народные массы и замалчивание их чаяний и целей уже подозрительно.
Еще более интересный вопрос о религии, животрепещущий в 17 веке. Религия была единственной формой осмысления мира, оспаривались частные положения, но не сама суть. Действенность крещения, реальность Благодати, существования Рая и Ада было столь же очевидно, как для нас вращение земли вокруг Солнца, наличие гравитации и атомарное строение материи. Скептики, разумеется, существовали всегда, но они не играли сколько-нибудь заметной роли для общественного сознания. Пожалуй, кардинал Левий считался бы в Европе 17 века человеком очень широких взглядов, балансирующим на грани ереси. В Отблесках Этерны два религиозных человека - Мирабелла и святой Оноре, все остальные по меркам эпохи радикальные скептики, которых на Земле пришлось бы искать с фонарем Диогена. Понятно, что для современного невоцерковленного человека сложно представить, а тем более отобразить сознание человека 17 века, однако, есть куда более важный момент: церковь это еще и общественная организация. Церкви принадлежат земли и другое имущество, на нее работают крестьяне и ремесленники, общины верующих содержат приходы и выплачивают определенную подать, церковная иерархия представляет собой неплохой социальный лифт, который позволяет качественно изменить свое положение. В результате Религиозных войн во Франции гугеноты не только добились свободы вероисповедания (тут есть нюансы), но и получили несколько крепостей, в частности пресловутую Ла-Рошель, что позволяло им организовать государство в государстве, неприемлемое для курса на централизацию. Все это в ОЭ отсутствует, противоречия эсператизма и олларианства дивным образом не касаются земельного и денежного вопроса, священослужители мелькают на заднем фоне невнятными фигурами. Религия вроде бы и существует, и даже напоминает католичество с англиканством, но никакой практической роли не играет, проявляясь только в виде сектантских образований Авнира и позже Агния.
Ну и вишенкой на торте оказывается территориальный вопрос. В 17 веке национальные государства в Западной Европе только оформляются, их границы весьма размыты и буквально пестрят родимыми пятнами феодальной раздробленности. Франш-Конте (графство Бургундское) принадлежит испанским Габсбургам, как и Испанские Нидерланды, населенные франкоговорящими валлонами и фламандцами. Чехия находится в личной унии с австрийским королем, но не входит в состав Священной Римской Империи, а Швейцария, добившаяся независимости от Австрии, входит. Пруссия является вассалом Польши, но ее король одновременно курфюст Бранденбургский, а значит один из князей Священной Римской Империи. Аристократия интернациональна, владеет землями в разных регионах и связана родственными узами. Единственный опознаваемый след в ОЭ - принадлежащий Савиньякам Сакацци. если в реальной европейской истории мы видим, что мятежный герцог Буйоннский уезжает в принадлежащий ему имперский Седан, а принц Оранский - в родное имперское княжество Нассау, Гизы обращаются к своим Лотарингским родственникам, французский вельможа Шарль де Невер наследует герцогство Мантую... В ОЭ нет и намека на что-то подобное. Единственная спорная территория Марагона представлена жертвой экспансии Дриксен. Казалось бы разное произношение имен ясно указывает на наличие региональных диалектов, но наличие центробежных устремлений отрицается.
В контексте ОЭ бунт Эгмонта Окделла выглядит откровенным безрассудством. У него нет экономических причин, социальной опоры, идеологического обоснования. Повелитель Надора не обращает к традиции независимости или сотрудничества с иным сюзереном, он совершает прямую государственную измену. Откуда в Кертиане взялись на данном этапе национальные государства мне неизвестно, но описаны именно они, а не позднефеодальные образования с запутанной системой подчинения и космополитичной элитой.
Если перейти к конкретике, то сразу бросается в глаза кардинальная разница Франции и Талига: Мария Медичи интриговала в обстановке социальной напряженности и разгорающейся европейской войны; Алиса Дриксенская действовала на идиллическом фоне сословного мира. Французское правительство занималось ликвидацией обособленности гугенотов, а те сопротивлялись с оружием в руках и сговаривались с англичанами. Одновременно Ришелье оказывал поддержку протестантам в их борьбе с католическими Габсбургами, не желая вступать в войну, спонсировал шведскую армию, и только после гибели Густава-Адольфа, Франция объявила войну Испании. На просторах Кертианы никакого серьезного конфликта в тот период не наблюдалось, лишь и вялотекущая борьба в Торке слегка оживляла жизнь талигойских и дриксенских военных, но не оказывала никакого влияния на политические процессы Золотых Земель. Главным смутьяном в правление Людовика XIII, выступал его брат Гастон Орлеанский. Он устраивал заговоры с целью убийства Ришелье, уезжал в Лотарингию (то есть на территорию Империи), женился без разрешения короля, вступал в переписку с испанцами... С ним входили в контакт, уговаривали, прощали, возвращали ко двору, одаривали и даже назначили на высшие военные должности. Его нельзя было тронуть, потому что вплоть до 1638 года он оставался единственным наследником, приходилось терпеть. Зато менее значительных лиц прекрасным образом арестовывали. сажали и казнили. Так в 1626 году был арестован, осужден и обезглавлен Анри де Талейра-Перигор граф де Шале, примечательно то, что все подробности заговора раскрыл Гастон Орлеанский, стоило его слегка припугнуть (у меня есть подозрение, что его не трогали еще и потому, что этот человек чудесным образом ухитрялся развалить любое предприятия и выдавал всех соучастников, очень был полезный заговорщик), для него участие в этом предприятии закончилось браком с мадемуазель де Монпансье, похоже, это было наказание. Побочные братья короля Вандомы и принц крови граф де Суассон наказания избежали, герцогиня де Шеврез была выслана в Пуату (но уехала в Лотарингию). Этот эпизод ярко демонстрирует наличие иммунитета у членов правящей династии и лояльное отношение к таким представителям аристократии, как герцогиня де Шеврез - дочь герцога де Рогана, жена Клода Лотарингского. На таком фоне даже Талейран-Перигор смотрится бледно и илдет в расход.
В ноябре 1630 года в результате ссоры с королевой-матерью Ришелье получил полную поддержку короля. Мария Медичи была удалена, ее ставленникам пришлось отдуваться за свою покровительницу. Канцлер Мишель де Марильяк был отстранен и посажен в крепость, где умер через два года, его брат маршал Луи де Марильяк, недавно назначенный главнокомандующим в Италии, арестован, вывезен под охраной и осужден на казнь. Все друзья и приближенные королевы подверглись преследованиям: сосланы в свои поместья или арестованы. Самым опасным из всех был Бассомпьер. Он оказался в Бастилии, откуда выйдет только через 12 лет после смерти Ришелье. Мария Медичи покинула Францию и обосновалась в Испанских Нидерландах, Людовик объявил, что считает отъезд матери окончательным. Овдовевший Гастон Орлеанский сбежал в Лотарингию, сочетался тайным браком с сестрой герцога Лотарингского, переехал в Брюссель и заключил союз с Испанией. Параллельно началось движение на юго-западе Франции. В течение двух лет в Гиени, Пуату, Провансе, Лангедоке возникали волнения: недовольство парламентов, народные бунты, сопротивления сбору налогов. Особенно недовольство налоговой системой проявлялось в Лангедоке, где раньше налоги распределялись штатами, а теперь Ришелье пытался подменить их системой королевских депутатов, которые сами бы определяли размер и распределение налогов. Часть знати этой провинции попыталась разжечь волнения и использовать их в пользу Марии Медичи и Гастона Орлеанского. Во главе заговора стоял губернатор Лангедока герцог де Монморанси, маршал Франции, крестник Генриха IV, шурин принца Конде, очень многим обязанный Людовику XIII и Ришелье. Однажды он не колеблясь предложил Ришелье убежище в своем губернаторстве, когда Людовик заболел и все ожидали его неминуемой смерти, а следовательно, отставки министра. Но просьбы его жены — родственницы Марии Медичи, дружеское давление епископа Альби, чей брат был одним из самых верных слуг Гастона Орлеанского, а главное — желание получить шпагу коннетабля, принадлежавшую его отцу, которую Ришелье не торопился ему отдать, заставили герцога переметнуться в лагерь Марии Медичи. Заговор был составлен в первые месяцы 1632 года. Монморанси договорился с братом короля, что из Трира Гастон со своими войсками отправится в Лангедок через Бургундию. Он надеялся, что это вызовет волнения, с которыми должны были совпасть вступление в кампанию Гастона Орлеанского, сдача Кале его губернатором, отвлекающий маневр испанского флота у Атлантического побережья Франции из этого порта и нападение герцога Лотарингского на Шампань. Однако эти прекрасные планы были расстроены Ришелье, который предпринял первентивные меры. Начался суд над маршалом де Марильяком. Он уже около года был под арестом, но вменить ему в вину, в общем-то, было нечего. Однако этот умный и деятельный человек в один прекрасный день мог бы оказаться полезным Марии Медичи: его советы были мудрыми и он имел опыт в политике. Узнав об этом, Мария Медичи, как и ожидал Ришелье, забеспокоилась. Из Брюсселя она пишет возмущенные и угрожающие письма, которые имели совершенно противоположный эффект на судей, нежели она ожидала: Марильяк был приговорен к смерти и обезглавлен. Мария решила ускорить военное вторжение в безумной надежде, что его успех опередит вынесение приговора и позволит спасти Марильяка. Но поспешность оказалась для заговорщиков роковой: Ришелье знал все, что замышлялось в окружении Марии Медичи и Гастона Орлеанского. Прежде всего была решена проблема Кале: должность губернатора была выкуплена для абсолютно преданного королю человека. Сразу же была отведена угроза отвлекающего маневра испанцев, лишившихся надежного морского опорного пункта. В мае по приказу Ришелье войска маршалов Ла Форса и д’Эффиа захватили Лотарингию. (Что меня особенно умиляет в этом эпизоде, необходимость выкупать должность губернатора Кале. Вот если бы Вера Викторовна Камша прописала в своей эпопее систему покупки должностей, ни у кого бы и не возникало вопросов, почему же на ключевых должностях оказываются некомпетентные лица. Но тогда бы претензии к чину полковника у герцога Придда выглядели бы крайне глупо).
20 июля Монморанси приказал арестовать королевских уполномоченных и архиепископа Нарбоннского, верного Ришелье. 22 июля штаты Лангедока, обработанные его агентами, просят присоединиться к ним, чтобы усмирить провинцию и принять военные меры. Это бунт. Часть епископов становятся на сторону Монморанси — Альби, Лодева, Юзеса и Сен-Понса. Главные города разделились: Безье, Альби, Алес присоединились к бунтовщикам, а Бокер, Ним, Монпелье остались верны королю. Неловкий призыв Гастона к испанцам о помощи задел патриотические струны большинства населения.
Тем временем король начал действовать: капитулировал Карл IV Лотарингский, подписав 26 июня 1632 году Ливерденский договор, что позволило высвободить две армии маршалов Ла Форса и Шомбера, которые атаковали Лангедок с запада и востока.
В битве при Кастельнодари 1 сентября маневренность войск и хладнокровие Шомбера помогли ему разгромить гораздо более многочисленные силы мятежников. Монморанси сам участвует в бою, он ранен и взят в плен.
Гастон Орлеанский отступил. Людовик XIII, будучи в Лионе, узнал о битве при Кастельнодари и прибыл в Безье с многочисленной армией, решительно настроенный образумить своего брата. Не имея выбора, Гастону пришлось принять условия короля и 29 сентября 1632 года подписать договор в Безье, по которому он отказывался от любых отношений с Испанией, Лотарингией и королевой-матерью; соглашался жить там, где будет угодно королю; должен был удалить всех, кто неприятен Его Величеству; а Пюилоран должен был уведомить короля обо всем, что замышлялось вместе с иностранцами против короля.
Таким образом Гастон Орлеанский оставил герцога де Монморанси и отмежевался от Марии Медичи. Восстановленный во всех своих титулах и званиях, 1 октября он уехал из Безье в Тур, где ему предписано жить.
Обезглавлены сторонники Гастона, среди них и герцог де Монморанси, несмотря на его знатность. Перед смертью Монморанси поручил рассказать королю о браке Гастона Орлеанского, и принц сбежал в Брюссель, где соединился с женой. Гастон вел переговоры с испанцами и с Ришелье. Мария Медичи требовала у короля вернуть ее врача Вотье, одного из тех, кто поплатился свободой за близость к ней три года назад.
Мария Медичи приходит к мысли, что за неимением других средств она может избавиться от кардинала, организовав покушение на его жизнь в Шалоне, где Ришелье должен остановиться, возвращаясь из Лотарингии. Это поручили осуществить Шантелубу и подкупленному им уроженцу Шалона Альфертону. Но неловкие заговорщики использовали любимого коня королевы-матери во всех поездках, что привлекло внимание полиции. Они были арестованы, преданы суду и приговорены к смертной казни. Еще две попытки покушения тоже провалились. В декабре оставалось обратиться к колдунам, которые извели бы Ришелье наведением порчи. Ожидая смерти кардинала, Мария Медичи возобновляет переговоры с Людовиком XIII о примирении, к которому она не стремится, чтобы сбить короля с толку и облегчить свое возвращение на следующий же день после смерти кардинала. Свои намерения она изложила в письме к своей дочери Кристине: оно было перехвачено и стало основным документом по делу Марии Медичи, составленному для заседания Совета короля 18 декабря 1633 года. Правительство сочло возвращение королевы опасным, потому что оно поставило бы под угрозу внутренний мир в королевстве.
Как видим, полиция работает. письма перехватывают, знатные заговорщики находятся под наблюдением.
Французские эмигранты в Брюсселе — несколько десятков лишившихся власти и иллюзий дворян — разделились на две противоборствующие партии: королевы-матери и герцога Орлеанского. Средства обеих партий практически исчерпаны. Гастон признает долги на сумму в 400 000 ливров. Людовик зарегистрировал в парламенте декларацию, в которой он обещал Гастону прощение, милость и возврат его имущества при единственном условии, что он приедет во Францию в трехмесячный срок. К началу марта договор был практически заключен. Но Гастон решил выяснить, что ему могут предложить испанцы, и 12 мая 1634 года он подписал союзнический договор с Испанией, по которому обязался в течение двух с половиной лет не вступать в примирение с братом без согласия на то Филиппа IV. Взамен Филипп предоставлял в его распоряжение армию, с которой он вторгнется во Францию, а Испания одновременно с этим захватит королевство с юга. Кроме того, Гастон получал 45 000 ливров содержания. Но, по сути дела, с этого момента Гастон думал только о примирении с братом, а подписанием договора хотел сбить с толку непримиримых противников его согласия с Людовиком XIII, и прежде всего — свою мать. читать дальше5 и 6 сентября 1634 года кровавая битва при Норлингене заканчивается полной победой католических армий под командованием кардинала-инфанта, открывая тем самым испанцам путь для прямого наступления на Францию с северо-востока. В наступлении будет участвовать герцог Орлеанский, которому передана часть обещанных денег. Мария Медичи была вне себя от радости и, готовая забыть прошлое, сразу же отправила к сыну гонца с доброй вестью. Посланник королевы нашел принца катающимся в лодке и играющим в карты со своими дворянами. Можно было ожидать, что Гастон как-то проявит чувства удовлетворения и восторга. Но, как вы думаете, что он сделал? Принц схватил карты и деньги, лежавшие на игральном столе, и бросил их в реку, заявив, что не стоит на него рассчитывать — он не направит оружия против своей родины. В Антверпене он узнал о разгроме при Норлингене, а по возвращении в Брюссель немедленно отправился к матери и сказал, что намерен отказаться воевать вместе с врагами его страны. Узнав о такой реакции, маркиз д’Айтона чуть было не арестовал принца, но того спасли мольбы королевы-матери. 1 октября 1634 года Людовик XIII подписал договор о примирении со своим братом. Но Гастон не решается уехать открыто. Опасаясь реакции королевы-матери, он обставил отъезд как побег, якобы отправившись на охоту. В Суассоне его ждет суперинтендант финансов Бутийе с 45 000 экю. В последующие дни большинство изгнанников выехали во Францию.
19 мая 1635 года битва при Авене ознаменовала вступление Франции в войну с Испанией и Империей.
Неисправимый Гастон снова пустился в заговоры. 14 февраля 1635 года его приближенный Пюилоран был обвинен в сговоре с Испанией и заключен в Венсенский замок, где умер от крапивной лихорадки. Место злого гения при Гастоне занял аббат де Ла Ривьер, но и этот 5 марта оказался в Бастилии. После него тесный союз между Гастоном Орлеанским и графом де Суассоном начал готовить граф де Монтрезор. Гастона назначили главнокомандующим армии, отправлявшейся в Пикардию, а графа де Суассона — его лейтенантом. Поскольку оба были неспособны командовать, то Ришелье отправил в армию Людовика XIII, что дало ему возможность, прикрываясь королем, командовать самому. (Это мой любимый момент! Представляете управляемость армии при такой системе командования?) Озлобленные Гастон Орлеанский и граф де Суассон немедленно ринулись в заговор, подготовленный их приближенными: речь шла ни много ни мало об убийстве кардинала в Амьене. Но в решающий момент заговорщики не получили сигнала Гастона, и теперь опасность быть преданными герцогом, как он это много раз уже проделывал, нависла над графом и другими участниками заговора. Поэтому возвратившись в Париж, граф запугал герцога арестом и убедил его бежать в ночь с 19 на 20 ноября. Гастон отправился в Гиень, а граф — в Седан. Однако Гастон до Гиени не доехал. По дороге он размышлял, а остановившись в Блуа, отправил брату полное раскаяния письмо. Снова начинаются переговоры, Гастон просил 500 000 ливров для уплаты долгов и содержание для жены. Людовик согласился, и 8 февраля 1637 года оба брата встретились в Орлеане, чтобы скрепить примирение.
Граф де Суассон находится в Седане, Мария Медичи выступает его представителем в переговорах с Испанией. 28 июня 1637 года кардинал-инфант подписывает договор, по которому тому гарантируют 500 000 ливров на сбор и содержание армии. Внезапно граф де Суассон заявляет о невозможности для себя собрать армию и отказывается выполнить договор. Причины просты: граф только что помирился с Ришелье. 11 июля к нему прибыл нарочный из Парижа с декларацией о прощении, обещанием восстановления всего его имущества, должностей и жалований и разрешением в течение четырех лет, если ему будет угодно, жить в Седане при условии верности и повиновения только королю. 26 июля граф де Суассон подписал соответствующий договор с королем. В 1641 году он бежал из Парижа в Седан и собрал армию из оппозиционно настроенных дворян. Высланная против него армия маршала Шатильона была разгромлена при Ла-Марфе, однако сразу после сражения распространилась весть о гибели графа Суассонского. Точные обстоятельства его смерти по-прежнему вызывают споры.
В отличии от реальной Франции Талиг Веры Викторовны Камши представляет собой совершено благостную картину. Сословный характер общества абсолютно никому не мешает, простолюдины знают свое место и не смеют даже думать о том, чтобы приблизиться к дворянству. Явления подобного "дворянству мантии" нет даже близко. Ужасными парвеню считаются Лучшие Люди, пришедшие с Франциском Олларом жалкие четыреста лет назад. Налоги растут исключительно благодаря мстительным намерениям кардинала Сильвестра и нечистоплотности отдельных губернаторов. Однако даже возросший гнет не побуждает жителей Надора к восстанию. А вот в Эпинэ, за которое заплатил Рокэ Алва, дворянство поднимается на бунт. Здесь особый интерес вызывает Кеналлоа, жители которого не имеют ничего против, чтобы их налоги шли на содержание армии соседнего государства и дотаций его регионов. (Я подозреваю, Кеналлоа - это такая страна волшебных эльфов, которые попивают молоко из рек, заедают кисельными берегами, а валяющиеся под ногами блестящие камушки радостно отдают, как подношение любимому соберано). Языковые различия регионов, отраженные в вариативности произнесения имен, никак не связаны с социо-культурными различиями и политическими устремлениями. Аристократия замкнута сама в себя и не имеет разветвленных связей с иными дворами. Не только у Повелителей отсекаются боковые ветви, но и правящая династия Олларов почему-то не ветвится. При этом уже давно существует регулярная профессиональная армия. В отсутствии системы образования офицеров. В этом благословенном крае, конфликты возникают исключительно по причине волюнтаристских действий отдельных аристократов и диверсионной работы иностранных разведок.
Если в реальной истории злостные смутьяны выходили сухими из всех заговоров, потому что были ближайшими родственниками короля или имели тесные, в том числе родственные, связи с другими государствами, то безнаказанность мятежников в Талиге необъяснима. Ги Ариго всего лишь граф и брат королевы, а не единственный наследник престола, но ему дозволяется работать на гайифскую разведку и плести заговоры. Штанцлер всего лишь дриксенский авантюрист, получивший графский титул, но на его подрывную деятельность закрывают глаза. Приближенных Приддов, Окделлов, Эпинэ не хватают, не подвергают допросам, не казнят для острастки. Письма не перехватывают, связи не вскрывают. И в результате выдуманная история, несмотря на всю магию и "вот это повороты!", оказывается менее занимательна, чем реальная.
@темы: "исторические эпохи", "ОЭ"
-
-
16.02.2019 в 23:52Вообще, большая беда ОЭ то, что там мир не прорисован вообще. Ни в чем. Ни в экономическом плане, ни в социальном, ни даже в интерьерах, прости, господи. Вот вы сможете вспомнить хоть одно описание, позволяющее живо представить покои дворца или комнату мещанского дома? Я - нет. Куда уж тут до фона эпохи (которым, как известно со слов автора, у нас является Рокэ Алва))). Потому, если абстрагироваться от любимых персонажей, которых каждый любящий))) помещает в своем воображении в какую-то более-менее реальную среду, получается, что герои там живут и действуют аки сферические лошади в вакууме - непонятно почему они делают то, что делают.
-
-
17.02.2019 в 00:35А заговоры во Франции это реально интересно, я вторую неделю перечитываю все, до чего интернет дотягивается.
-
-
17.02.2019 в 01:16-
-
17.02.2019 в 09:49-
-
17.02.2019 в 11:48-
-
17.02.2019 в 18:29Самое удалось уловить образ эпохи - кружева и если, завитые перья и заляпанные рязью ботфорты. Узнаваемые силуэты...Да тоже довольно силуэтно, так скажем. Я выше говорил, что визуальная картинка "по культурным-бытовым-хозяйственным+.." признакам не сильно вырисовывается. Но да, по наметкам понятно, что "это примерно в то время"))
-
-
18.02.2019 в 00:22Я материал сейчас брала в основном из книги Мария Медичи, автор - Мишель Кармона, но про заговор Шале у него почти ничего, пришлось отдельно искать. В процессе выяснилось, что у Ришелье в самом деле был тайный агент Рошфор. Вот только вездесущий Курвиль написал его поддельные мемуары, и теперь историки гадают, что было в действительности, а что придумано. Но сходятся на том, что Рошфор сыграл ключевую роль в разоблачения заговора Шале. Любопытный штрих: родственники подкупили палачей, и те скрылись из города перед казнью, но согласился осужденный преступник за помилование, однако, отрубил он голову только с 29-го (в других источниках 32-го удара ).
-
-
18.02.2019 в 21:03Допускаю, что некоторое значение имеет мое давнее неприязненное отношение к гугенотам.
ЗЫ. Спасибо за Кармона. Если желание последовать за вами в кущи 17 в. не пропадет - почитаю.
-
-
19.02.2019 в 09:53В общем визуализация двора последних Валуа для меня сплошной фейспалм.
И то, что моя симпатия к Генриху Наваррскому пережила даже это
симптоматично
Постепенно силуэт смягчается, становится более "французский"
Хотя некоторые решения представляются мне странными.
Но в общем смотрится не так жутко как предшествующая эпоха и последующая с париками и кринолинами
-
-
19.02.2019 в 21:56А меня как раз прикалывало (и прикалывает), что вот эти вот ребята в смешных штанишках были не только крутыми дуэлянтами, но и отважными и не бездарными боевыми офицерами.