Чашечку кофе? Глава 6. Флер

Вот и последний кусочек шестой главы. Собственно, ее основное содержание

Чашечку кофе?

Глава 6. Полнолуние близко.

Флер.

Чай у профессора Дамблдора лучше, чем у миссис Уизли. А предложенных сладостей хватит, чтобы накормить толпу младшекурсников.

- Спасибо, все очень вкусно.
- Попробуйте еще вот эти пирожные.
- Спасибо, я, правда, наелась. Больше не могу! Никогда не пробовала такого восхитительного печенья.
- Секрет приготовления тыквенного печенья известен только домовым эльфам Хогвартса, - подмигивает директор. – Если примите мое предложение, сможете лакомиться хоть каждый день.
- Очень соблазнительно, но… - я вздыхаю. – Меня одолевают сомнения.
- Сомнения? Дорогая моя девочка, я уже говорил вам, что опыт и знания – дело наживное. Для преподавателя Хогвартса важней душевные качества. Ваше исключительное обаяние, живой ум, ровный характер привлекут к вам сердца детей. Вы вдохновите их на учебную деятельность, станете другом и наставником. Я вижу у вас большой потенциал, Флер, иначе не стал бы предлагать вам эту должность.
- О, я доверяю вашей проницательности! И, если подумать, удается же мне учить сестру… Но, говорят, будто должность проклята. Якобы ее проклял профессор Снейп, потому что сам хочет вести Защиту.

Профессор Дамблдор сокрушенно качает головой:
- Можно ли верить тем страшным сказкам, какие рассказывают ученики об учителях? Конечно, никакой должности профессор Снейп не проклинал. Я ручаюсь вам в этом.
- То есть, никакого проклятия нет?
- За это я поручиться не могу, - после долгой паузы произносит директор.
- Опасность существует?
- Опасность существует всегда. Опасно жить, опасно покидать дом, опасно доверять людям, опасно принимать участие в Турнире Трех Волшебников и, конечно, опасно вступать в Орден, противостоящий могущественному темному магу.

Туше!

Похоже, о проклятии профессор Дамблдор говорить не желает. Ладно. Попробуем зайти с другой стороны:
- А профессор Снейп хочет занять эту должность?

Директор сокрушенно качает головой.

- Вы сказали, что не следует доверять страшным рассказам учеников, я помню, но дыма без огня, говорят, не бывает. Понимаете, мне бы не хотелось становиться объектом ненависти своего коллеги. Тем более из-за места, о котором я вовсе не мечтала.
- Вы готовы отказаться от должности преподавателя Хогвартса, чтобы не испортить отношения с Северусом?
- Отношения? Я варю кофе, профессор Снейп принимает мое угощение – для отношений этого, по-моему, мало. Я никого не хочу восстанавливать против себя и рассчитываю на нормальные, деловые отношения со всеми коллегами, в том числе, с профессором Снейпом.
- Ох, - директор вздыхает, - у Северуса трудный характер и злой язык, поддерживать с ним нормальные отношения нелегко. Самое лучшее в его душе спрятано что глубоко, что не увидеть, не догадаться.

Он же Пожиратель Смерти, и если бы самое лучшее в его душе всем бросалось в глаза, он просто не мог бы им быть. Или я чего-то не понимаю?

- Не стоит принимать слова Северуса близко к сердцу, девочка моя, - отечески наставляет профессор Дамблдор. - Он никого не подпускает к себе, возможно, боится вновь предать дружбу… - произносит он задумчиво, потом, спохватившись, начинает говорить быстрее, громче, будто хочет стереть, заслонить прошлую реплику. – Я доверяю Северусу! Чтобы он не совершил в прошлом, сейчас он стремится исправить содеянное. Увы, путь искупления труден и долог, а Северус горд и нетерпелив, и общаться с ним непросто.
- Я заметила.

Хотя у озера мы общались очень… мило. А ведь профессор Снейп специально предложил встретиться на Гриммаульд-плейс, где вечно толпится народ, чтобы я не опасалась поползновений с его стороны. Это очень трогательно, если подумать. А я отказалась, как будто… Как будто напрашивалась на продолжение.

- Я подумаю, господин Дамблдор, - отвечаю на вопросительный взгляд директора Хогвартса. – Я пока не могу решиться на такой ответственный шаг, - я встаю с кресла. – Спасибо за чай.

Профессор Дамблдор обещает не торопить меня с решением, прощается и провожает до двери.

Я иду по коридорам Хогвартса и пытаюсь разобраться в своих ощущениях. Профессор Дамблдор не ответил прямо, проклята ли должность. И не сказал, действительно ли, профессор Снейп хочет занять должность преподавателя Защиты от темных искусств. Мне показалось, или директор предостерег меня от общения с этим человеком? Якобы случайное упоминание преданной дружбы, намеки на вину, которую следует искупить… При этом настойчиво твердил о своем доверии. Странно.
***

В подземельях царит полумрак и прохлада. Призрак церемонно раскланивается, звеня прозрачным цепями, и любезно провожает до покоев декана Слизерина. Я осторожно стучу. Жду. Стучу громче. Со мной не хотят общаться? У нас же назначена встреча! В самом деле, тяжелый человек.
Профессор Снейп распахивает дверь. С мокрых волос на распахнутый ворот рубашки капает вода.

- Проходите.
- Простите, что отвлекаю вас.
- Не отвлекаете. Я сам назначил вам встречу на это время.

Приемная декана Слизерина впечатляет. Она полностью соответствует репутации факультета темных магов. Тусклый, рассеянный свет не позволяет разглядеть очертаний помещения и представить его размеры. Полукруглые своды делают его похожим то ли на пещеру, то ли на склеп, в темных нишах воображение рисует тайные ходы. Посередине расположен круглый колодец с серебряным ковшом. Для полноты картины не хватает скелета на цепи… Поправка – есть скелет! Точнее, череп. И не на цепи, а на столе, заваленном пергаментными свитками. Глазницы черепа горят ровным, бледным светом. Справа от стола, в глубокой нише – очаг, такой огромный, что можно зажарить не только быка, но и гиппогрифа. К письменному столу придвинут стул с резной спинкой. За ним в стене кубки, видимо, выигранные факультетом. Перед столом длинная и узкая каменная скамья. Я от души сочувствую несчастным, которых вызывают сюда на ковер. Впрочем, ковра-то и нет! Опустив глаза, я вижу грубую каменную кладку. А профессор Снейп босиком. Правильно, я же его из душа выдернула – брюки он надел, рубашку почти застегнул, а высушить волосы и обуться не успел.

Профессор легко прикасается к камню, на котором красуется кубок за 1893 год, и стена перед нами растворяется.

- Пройдемте в гостиную.

Коридор в несколько шагов, еще одна стена-иллюзия. После приемной я была морально готова увидеть открытый гроб, оббитый алым атласом, пентаграмму на полу, толстые восковые свечи в многоярусной люстре… Однако передо мной небольшая уютная гостиная. Шестиугольная. Полки, заставленные книгами, совершенно скрывают стены. Под самым потолком окна-витражи, через цветные стекла льется зеленоватый, голубой, лиловый свет, оставляет на светлом ковре причудливые картины. В центре комнаты узкий диван, перед ним небольшой столик, два кресла напротив друг друга.

- Присаживайтесь.

Кресло очень удобное. Я терпеть не могу глубокие и мягкие. В них садишься и проваливаешься, колени задираются к подбородку, и приходиться беспомощно барахтаться, пытаясь увидеть собеседника. Легкие и, якобы, изящные сооружения современных дизайнеров еще хуже. Садясь в них, ощущаешь себя птицей на жердочке, и не канарейкой, а перекормленной индюшкой. Это кресло не высокое и не низкое, в меру мягкое и в меру упругое, с подлокотниками, которые удобно ложатся под руки, и спинкой, созданной, чтобы поддерживать спину и голову.

- Я могу предложить вам чашечку чая. Сейчас не время для традиционного чаепития, но мы в Хогвартсе, а у директора Дамблдора часы всегда показывают пять.
- Правда?
- Неужели, вы не заметили?

Среди множества причудливых приборов в кабинете директора, возможно, были и часы, но я их не опознала и о времени не подумала.

- А сколько на ваших часах?
- Они точны, - профессор бросает взгляд на стол.

Там лежат серебряные карманные часы на длинной цепочке. Круглая крышка открыта, и я вижу единственную стрелку. Она показывает не часы, а дни, причем не точно. Сегодня десятое, а не четырнадцатое! Я уже собираюсь заявить об этом вслух, но прикусываю язык. Все верно – четырнадцатый день лунного цикла. Циферблат, разбит на четверти, которые соответствуют фазам.

- Вы не ответили, будете ли чай?
- Буду.

Профессор кивает и выходит через скрытый книжными полками проход. Я глубже усаживаюсь в кресло и осматриваюсь. В единственной стене, свободной от книг, находится камин, такой маленький, что использовать его для перемещения невозможно. За узорной решеткой горит огонь. Преимущество подземелий – игрой пламени можно любоваться и в жаркий августовский день. На чугунной подставке закипает чайник. Над камином – овальное бронзовое зеркало, исписанное по ободу рунами. Я машинально поправляю локон, но вместо своего отражения вижу коридор перед приемной. Рядом с зеркалом бронзовый колокол. Видимо, он оповещает о гостях. На мраморной каминной полке - два канделябра и колода игральных карт, рядом жестяная банка с красной краской.

Профессор Снейп левитирует поднос с тремя чашками и заварочным чайником. Я уже не удивляюсь тому, что в лишней чашке свернулся пушистый зверек. Профессор накинул домашнюю мантию, черную с очень широкими рукавами, застегнул манжеты и воротник рубашки, обулся. Высушенные заклинанием волосы сохранили форму сосулек и неряшливо свисают вдоль лица.

Он опускает поднос на стол, открывает заварочный чайник – по комнате плывет пряный, острый аромат. Повинуясь плавному жесту, подлетает закипевший чайник, наливает кипяток, и запах становится ярче, насыщенней. Я принюхиваюсь, пытаясь определить состав.

Профессор поднимает за хвост, похожего на белочку зверька и водружает его на крышку заварочного чайника. Садовая мышь сворачивается клубочком и сладко посапывает. Соня.

- Желаете, что-нибудь к чаю?
- Если только мармалад.
- Увы, - профессор разводит руками, - есть только мармелад.

Домовой эльф в полотенце с гербом Хогвартса расставляет на столе вазочки с мармеладом, смородиновым желе, шоколадными конфетами, ставит масленку и корзину еще теплого хлеба.

Профессор Снейп разливает чай, пересадив не проснувшуюся соню обратно в чашку.

Чай восхитителен! От наслаждения я прикрываю глаза. Портить его вкус сахаром – кощунство.

- Итак, что вы хотели обсудить со мной?
- Слухи о проклятии, наложенном на должность преподавателя Защиты от Темных искусств. Насколько они соответствуют действительности?
- Сложно сказать, - произносит профессор после долгой паузы. – Достоверно ничего не известно.
- Но проклятие есть? – спрашиваю быстро.
- По всей вероятности, да, - он чуть наклоняет голову. – Однако направлено проклятие не на преподавателя, а на директора школы – он должен каждый год искать человека на это место. Так что если вы откажитесь от должности в связи с замужеством или рождением ребенка, проклятие будет реализовано.
- Замужество? Ребенок?! Я не собираюсь замуж! Не сейчас, не в этом году.
- Причина, по которой вы откажитесь от должности значения не имеет.
- Значит, если я в конце года уволюсь, никакая опасность угрожать мне не будет? – пожалуй, это слишком хорошо.

Профессор Снейп пожимает плечами:
- Невозможно просчитать действия больших сил. Проклятие – лишняя спица в Колесе Судьбы. Куда оно покатится, с какой скоростью, удастся и отскочить – неизвестно.

Мне становится зябко, словно на сквозняке, я обхватываю чашку двумя ладонями.

- Директор Дамблдор предлагает такую должность мне? – даже неловко от того, насколько жалобно и обиженно звучит мой голос. – Зачем? Я – не учитель, не мастер Защиты… К чему этот бессмысленный риск?
- Вы нужны в Хогвартсе не как преподаватель Защиты, а как член Ордена Феникса. Тот, к кому Гарри Поттер обратится в случае непредвиденных обстоятельств.

Я осторожно ставлю чашку на стол, чтобы не уронить. Понятно, что у самого Альбуса Дамблдора нет возможности заниматься одним из учеников персонально, но есть же декан, учителя…

- К сожалению, у мистера Поттера не сложилось доверительных отношений с деканом своего факультета. Он бросится на ее защиту, но сам за помощью не обратится. Среди учителей он наиболее близок с Рубеусом Хагридом. Вы помните его?
- Да.
- Рубеус Хагрид для мистера Поттера не является авторитетом, он, скорее, приятель, чем наставник. С другими учителями личного контакта нет. По всей видимости, мистер Поттер не доверяет взрослым и стремится решать все проблемы самостоятельно, никого в них не посвящая. Вы идеальная кандидатура: близки по возрасту, не похожи на взрослого, обладающего властью, и обязаны ему. Вас мистер Поттер будет воспринимать не так, как других преподавателей.
- Значит, я должна согласиться?
- Вы ничего не должны.
- Ну, как же, - я пытаюсь усмехнуться, но губы не слушаются, - Гарри спас мою сестру, и я должна помочь ему.
- Только вы решаете, как именно будете ему помогать.

Я начинаю злиться:
- Мне отказаться?
- Это вам решать.

Профессор Снейп замолкает. Я жду продолжения, но он, похоже, не собирается ничего добавлять. Намазывает хлеб маслом, кладет сверху мармелад.

- Зачем вы это мне рассказали? – не выдерживаю я.
- Чтобы вы могли сделать свой собственный выбор. С открытыми глазами. Сознавая, на что вы решаетесь.
- А вам это зачем?

Профессор Снейп заламывает бровь:
- Мне? Подумайте, мадемуазель.

Я думаю. Мысли в голову приходят одна нелепей другой. Профессор доедает хлеб, тщательно вытирает руки салфеткой.

- Почему бы не предположить самое простое? Что я выполняю поручение директора Дамблдора.

Просто. Логично. Вот только…

- А почему директор не объяснил мне сам?
- Директор Хогвартса, - профессор подчеркивает должность, - приглашает преподавателя Защиты от темных искусств. И только.
- То есть, помогать Гарри я буду на свой страх и риск?

Я всматриваюсь в невозмутимое лицо, надеясь прочесть ответ. Хоть бы мускул дрогнул, тень набежала… Как же! У гипсовой маски и то больше эмоций. Мне безумно хочется выкрикнуть что-то дерзкое, по-детски глупое и обидное, чтобы с него слетела отстраненность.

- Директор Дамблдор не обещает мне поддержки и защиты. Он не хочет, чтобы я рассчитывала на него.

Профессор Снейп сводит перед глазами пальцы домиком. Длинные, пальцы, с коротко остриженными ногтями, чистыми до стерильности. Под бледной тонкой кожей четко виден голубоватый рисунок вен. Узкие запястья скрыты белоснежными манжетами.

- Министерство всерьез ополчилось на Альбуса Дамблдора, - медленно произносит профессор. – В Хогвартс будет назначен инспектор, который должен сместить директора и возглавить школу. Не исключено, что Дамблдор будет вынужден покинуть свой пост. Давать в такой ситуации какие-то гарантии он не может. Ни вам, ни кому другому.

Вот как. Альбус Дамблдор не может дать гарантий. Мне становится по-настоящему страшно. Почему-то пугает даже не угроза проклятия, нападения Пожирателей Смерти, а перспектива оказаться в центре склоки, увольнение за профнепригодность, скандал.

Если бы директор рассказал мне все сам, я бы отмела эти мысли. Гарри Поттеру нужна моя помощь! Какие могут быть колебания. Я помогу, сделаю все, что в моих силах! Наверное, наверное, в глубине души я рассчитывала бы, что и профессор Дамблдор сделает все для меня. Но он не окажет мне помощи. И мне страшно.

- Я не могу решиться, - кажется, мои слова звучат, жалким лепетом. – Мне нужна помощь. Вы можете дать мне совет… Наверное, не стоит просить. Советы, вообще… - я безнадежно машу рукой.
- Люди просят совета, чтобы не следовать ему, а если следуют, то только для того, чтобы было кого обвинить в последствии. Вы это хотели сказать?
- Нет, - я мотаю головой. – Я хотела сказать, что люди просят не совет, а объяснение для уже принятого решения. Но я не вспомнила, чьи это слова.
- Быть может, ваши?

Не знаю.

- Пожалуй, я все же дам вам совет, - произносит профессор задумчиво. – Постарайтесь понять, чего хотите вы сами.

Чего я хочу? Хороший вопрос. Чего же я хочу? Я прикрываю глаза, сосредотачиваюсь на своих ощущениях. Чего же?

Я хочу узнать, чем бы закончилась наша прошлая встреча. Эта мысль меня ошеломляет. Я вздрагиваю и открываю глаза. Профессор Снейп на меня не смотрит, его взгляд устремлен в какие-то одному ему лишь видимые дали. Или глубины. Он рассеянно водит пальцем о нижней губе, и я, не отрываясь, слежу за ним взглядом. Капризный изгиб. Чуть опущенные уголки рта. Я вспоминаю прикосновение губ, жесткое, властное; дразнящий вкус кофе. И то странное чувство – смешанный с ужасом восторг, будто я мчусь по незнакомому склону и ветер свистит в ушах, снег обжигает лицо, а в белой круговерти не разглядеть ни неба, ни земли, ни дороги… Сейчас я стою на вершине, в безопасности. Я могу не отталкиваться палками, не срываться вниз. Никогда не узнать, смогу ли я съехать с этого склона.

- Я не знаю, чего я хочу, - произношу я. – Но я знаю, чего не хочу.

На лице профессора не отражается даже слабого подобия интереса. Однако он фиксирует взгляд на моем лице, и я решаю считать это предложением продолжать.

- Я не хочу выходить замуж. И не хочу закрывать глаза в надежде, что Колесо Судьбы проедет мимо, не задев меня.

Я не хочу терзаться от невозможности узнать, правда ли склон был непреодолим для меня.

Я облизываю внезапно пересохшие губы:
- А если мы станем коллегами, я смогу называть вас по имени?

Я еще ничего не решила. Я только пробую скольжение лыж. Я только проверяю упор палок.

- Так принято в Хогвартсе, - кивает профессор.

Нет, он не поможет, не столкнет. Но и удерживать не станет.

- Северус, - пробую на вкус его имя.

Лыжи скользят, едва-едва, еще можно упереться палками, прервать движение. Я накрываю его ладонь своей - срываюсь вниз.

- Чего вы хотите? – он медлит, словно решает, назвать ли меня по имени, или выговорить церемонное: «мадемуазель».
- Не знаю…

Он переворачивает ладонь и обхватывает мою руку, прохладные пальцы скользят от запястья к локтю. Меня охватывает дрожь.

- Вам холодно? – голос, как горячий шоколад.
- Н-нет.

Меня вытягивает из кресла, будто магнитом. Я делаю два шага, огибая стол, и оказываюсь рядом с ним. Я не заметила, когда он встал, сколько шагов сделал. Я тянусь за его рукой, расстояние между нами исчезает. Горячая ладонь опускается мне на талию, скользит вдоль позвоночника, гладит шею. Я выгибаюсь, запрокидываю голову, встречаю темный, жадный взгляд, вижу в блестящих зрачках свое отражение. На его скулах разгорается румянец. Я судорожно вздыхаю – кажется, я не дышала – и закрываю глаза. Он едва касается губами виска, я чувствую на лице прерывистое дыхание, на веках – невесомый поцелуй. Я встаю на цыпочки, тянусь к его губам, обвиваю руками шею. Терпкий, чуть вяжущий вкус чая, нетерпение, жар. Я растворяюсь в ощущениях.

@темы: "ГП", "Чашечку кофе?", "мои фанфики"

---

Чашечку кофе? Глава 6. Альбус Дамблдор.

Глава 6. Полнолуние близко.

Альбус Дамблдор.

Северус выходит из моего камина. Плащ, который он держит на руке, волочится по полу, оставляя широкую мокрую полосу. Не захотел сушить заклинанием или… не было сил? Я вглядываюсь в его лицо – устал, конечно, вымотался, но не похоже, что вот-вот рухнет от изнеможения.

- Северус, мальчик мой! Надеюсь, ты разделишь со мной завтрак?
- Я бы предпочел ужин.

Он аккуратно раскладывает плащ на кресле, сам садится на другое, вытягивает ноги и откидывается на спинку.

- У тебя довольно странный режим дня, Северус, тебе не кажется?

Он пожимает плечами – не нашел с ходу язвительного ответа и сделает вид, что воспринял мой вопрос всерьез.

- Вы и сами не ложились, Альбус.
- Что поделаешь – возраст. От стариков сон бежит, оставляя без утешения и забвения.

Северус едва заметно морщится – не любит патетики. Сейчас переведет разговор на другую тему.

Он бросает взгляд в окно:
- Ну, хоть здесь дождя нет! Я весь день из одной грозы попадал в другую.
- Ночь, - поправляю его, Северус удивленно заламывает бровь. – Всю ночь.
- Вечер и ночь, - соглашается он. – Плащ уже не сушится.

Вот в чем дело!

Северус протягивает ладони к огню. Манжеты у него мокрые насквозь, бледные замерзшие пальцы, подсвеченные пламенем, кажутся прозрачными.

- Тебе нужно выпить горячего чая, - я призываю домового эльфа.
- Благодарю, - Северус фыркает. – Я не пью сироп, подкрашенный заваркой.
- Ты первый, кто заподозрил меня в том, что я кладу сахар прямо в чайник.
- Не сахар, а лимонные дольки.

Когда мы сидим вот так, я чувствую себя факиром, вокруг шеи которого уютно обвилась кобра.

Когда-то , очень давно, я пришел в Хогвартс с коброй на шее. Хотел доказать директору Диппету, как он был не прав, отговаривая меня учить парлестанг. Я разговаривал со змеей и она понимала меня! Диппет восхищенно цокал языком. Он предложил отпустить змею поползать, пока мы гуляем вдоль озера, и встретиться с ней на этом же месте. Моя кобра пообещала вернуться к этому камню на закате. Я ждал ее, ждал… Уже совсем стемнело. Диппет хохотал, как первокурсник.

- Ты сперва на английском договорись с кем-нибудь из двуногих, прямоходящих подопечных Горация, а уж потом со змеями, на парлестанге, - отсмеявшись, сказал он.

Я был ужасно расстроен:
- Почему? Она же мне обещала! Мы договорились… Почему?!

Диппет перестал смеятся и ответил серьезно.:
- Дело не в змее, Альбус, в нас. Мы сделали льва, пожирающего детей соперника, символом благородства, мы восхищаемся тигриной грацией, мы рыдаем над бешеной собакой, которую пришлось пристрелить. И, не задумываясь, убиваем змею, которая выползла перед нами на травку. Мы их не любим. Не понимаем, боимся, не доверяем… Так почему змеи должны верить нам? Они – другие. Не хуже, не лучше, просто другие. Змея не станет другом, не будет сторожить дом, не отдаст за Хозяина жизнь. Но, ни одна змея не разорвала соседскую кошку, не загрызла малолетнего сына своего обожаемого Хозяина, который занял в его сердце принадлежащее ей место, - Диппет остановился, я ничего не ответил. – Мы не понимаем змей, змеи не понимают нас. Некоторые ловкачи вырывают им зубы и демонстрируют трогательный союз, взаимопонимание, - это слово он почти выплюнул, - с обезображенными калеками.

Диппет редко вел такие разговоры, и его слова навсегда запечатлелись в моей памяти. В самые черные годы, как бы меня не подталкивали, как бы я не хотел, я не позволял ограничить в правах факультет Слизерин. Вырвать ядовитые зубы, обезопасив себя, и провозгласить союз - недопустимо! Умом я понимаю это, однако, вглядываясь в лица слизеринцев, я чувствую ползущий по спине холодок. И с ангельски прекрасного лица Тома, и с гротескно некрасивого лица Северуса на меня глядят холодные непроницаемые глаза змеи. Глаза, лишенные тепла и света, не окна души, а тоннели, затягивающие в пустоту.

Ресницы у Северуса медленно опускаются, отбрасывая длинную тень. Отблески пламени придают его обычно бескровному лицу живые краски. Он кажется таким юным, непозволительно юным. Мальчишка, заигравшийся в темных магов, революционеров, шпионов.

- Северус, тебе нужно выспаться.
- И поужинать, - он подавляет зевок. – У вас старческая бессонница – нахал! – Лорду сон не нужен… А мне как жить?
- Ему правда не нужен сон?

Северус отвечает не сразу:
- Не нужен, произносит он задумчиво. – Но можно ли назвать его состояние бодрствованием? Если смерть – это сон, то Лорд большей частью мертв – он спит и видит сны. Живой и бодрствующий он лишь настолько, что в его сны проникают образы реального мира, отголоски действительности. Осознать реальность он не может, ему нечем это сделать.

Внутренне я вздрагиваю. Северус знает! Нет, не может быть. Я и сам до конца не уверен. Если бы я держал в своих руках тот Дневник! По спутанным рассказам детей так сложно сделать правильный вывод. Северус почувствовал, что душа Тома не полна, часть ее мертва. Нет, он сказал спит. Спит и видит сны о собственном величии, о могуществе… Она отделена от обладателя, заключена… в крестраж?

Быть может, какие-то ответы удалось бы найти в воспоминаниях девочки. Северус мог бы применить к ней легилеменцию… Но подвергать ее такому испытанию бесчеловечно. И Северус… Что он там найдет, что увидит?

Я не боюсь, что он предаст меня. Я боюсь - он предаст себя, и верх в его душе возьмет то, что открыло полукровке дверь факультета чистокровных; то, что заставило храброго, гордого, умного мальчика мечтать о змеином факультете.

Я завожу разговор о сегодняшней ночи. Северус рассказывает то, что я уже слышал от Кингсли. Только добавляет описание собрания Пожирателей Смерти на пустыре под проливным дождем. Людо Бэгмена решено искать, за Отто будут следить.

Ворчливый голос горгульи сообщает об ожидающей аудиенции Флер Делакур.

- Похоже, в этом году у нас будет очаровательный преподаватель Защиты.
- Она и со мной хотела поговорить, - отзывается Северус. – Как с единственным доступным деканом. Прежде всего, ей хотелось бы пообщаться с вашим заместителем, который и отвечает за кадры…

А вот этот камушек в огород Минервы без ответа оставить нельзя.

- Ты же сам предложил заменить ее до сентября, - напоминаю я. - Так что твои упреки безосновательны.
- Наверное, - равнодушно отвечает Северус.

Я качаю головой:
- Все, мой мальчик. Ужинай и спать.
- Скорее, в душ и проснуться, - отвечает он, исчезая в зеленом пламени.

@темы: "ГП", "Чашечку кофе?", "мои фанфики"

---

Чашечку кофе? Глава 6. Кингсли

Кингсли.

Людо Бэгмен – недалекий, тщеславный, глупо азартный мелкий чиновник, когда-то игрок в квиддич, а теперь просто игрок, к тому же нечистый на руку. Совершенно пустой человек, занимающий незначительную должность, он сам создал себе неприятности. Своим длинным языком, неосмотрительностью, легкомысленными пари, неразумными тратами. Он сам загнал себя в ловушку, но вытаскивать его будут мои ребята! Кто знает, быть может, кто-то из них заплатит за благополучие Людо своей жизнью. Так неправильно! Он не стоит того, чтобы за него погибали другие! Кричит в моей душе обиженный голосок. Нельзя так думать. Нельзя делить людей на категории. С этого и начинаются Пожиратели Смерти. Не с получения Метки. Не важно, по каким критериям идет отбор: по чистоте крови, национальности, имущественному признаку или моральным качествам. Как частное лицо я могу уважать или не уважать, кого мне заблагорассудится, но для аврора, как для целителя, все равны. Людо Бэгмен в опасности, и я буду его спасать. Ценой своей жизни, ценой жизни моих ребят.

Да, я отправляю своих друзей в бой, возможно, на смерть. Когда вот так отправляли меня, было легче. Я делю опасность вместе со своими людьми, Скримджеру сложнее он не может себе этого позволить. Я догадываюсь, что он чувствует, когда дает нам задание. Я не хочу даже думать о том, чтобы я чувствовал, если бы сам предупредил противников о готовящейся операции. Я не хочу знать, о чем сейчас думает Снейп. Я уверен, он участвует почти во всех акциях, о которых предупреждает нас, и понимаю, почему он не пытается этого изменить.

Я вглядываюсь в лица моих ребят. Кого взять на операцию? Грина, у которого месяц назад родилась четвертая дочка или Уиллоуби, чья парализованная мама уже десять лежит в палате Мунго? Эштона, которому осталось полгода до пенсии, или стажера Филлипса? Тонкс… Тонкс в нетерпении едва не подпрыгивает, рвется в бой. Рвется доказать и оправдать.

Сегодня придется включить ее в группу – Грозный Глаз и так смотрит на меня косо. Я ухмыляюсь невольному каламбуру. Аластор считает, я нарочно не допускаю Тонкс к полевой работе, подозревает в шовинизме, периодически читает лекции о равенстве магов и ведьм в боевых заклинаниях. Я, действительно, не пускаю Тонкс в бой, когда у меня есть такая возможность. Я не думаю, что она будет сражаться плохо и ее тут же убьют; я боюсь, она будет сражаться очень хорошо и убьет сама. Не знаю, раскалывается ли при убийстве душа, но что-то с ней происходит. Ремус Люпин стареет, как все мы, его шрамы не исчезают, но меняются каждое полнолуние, а Фенрир Грейбек за тридцать лет не постарел ни на день и нападает даже в отсутствии полной луны. Оборотни – темные существа, изменения происходящие с ними очевидны. Но с человеком тоже что-то происходит, часто незаметное внешне. Убийство накладывает отпечаток, неизгладимый отпечаток. Наверное, это можно сравнить с потерей чувствительности в лишенной нервов конечности. Омертвевшие ткани не ощущают жара и холода, омертвевшая душа не чувствует радости и горя, она живет войной. Я не хочу, чтобы Тонкс становилась человеком–обрубком с ампутированной душой. Отец может быть воином, а иногда и должен, но какая мать из амазонки, отрезавшей грудь для удобства стрельбы из лука?

В этот раз придется ее взять, у меня нет убедительного предлога, а Грозный Глаз сейчас в Аврорате, гоняет инструкторов. Ну, ладно, быть может, все обойдется – Снейп сказал, что Пожиратели хотят купить сотрудничество Людо, а не устроить показательную акцию устрашения.

- Тонкс, Филлипс, Уиллоуби , за мной!


Пожиратели аппарируют чуть ли не в наши теплые объятия, грозя сломать весь мой план. Я рассчитывал взять их, когда они взломают охранные чары на коттедже Бэгмена, тогда можно будет открыть дело. Остается только гадать, какой стратег выбрал для аппарации те же кусты ежевики, за которыми затаились мы с Филлипсом. Я сразу же вжимаю стажера носом в землю и падаю рядом. От Пожирателей нас отделяют только колючие ветки. Филиппс – молодец! Не барахтается и старается дышать тише. Я от всей души надеюсь, что Тонкс не кинется геройствовать, а выполнить мой приказ.
Пожиратели удаляются по тропинке, я осторожно приподнимаюсь и разрешаю встать на колени Филлипсу. Их трое, они направляются к рыбацкому домику, стоящему на сваях прямо в воде. Интересно, как они будут его окружать? Левитировать над водой можно, однако, это требует сил и высокой концентрации, Бэгмен легко может вылететь из окна на метле. Пожиратели проверяют местность на магию. Надеюсь, теперь Филлипс понял, почему я не разрешил накладывать водоотталкивающих и согревающих чар, несмотря на накрапывающий дождик. Разобравшись с характером охранных заклинаний, Пожиратели приступают к их ликвидации. Но почему они не пытаются следить за окнами? Присмотревшись, я замечаю на крыше еще двоих. Указываю Филлипсу, знаками приказываю сбить их по моему сигналу.

- Не с места! Вы арестованы, - поднимаюсь я во весь рост, и на нос мне падает крупная капля.

В меня тут же летит обезоруживающее заклинание. Я ставлю щит, Филлипс поражает Ступефаем одного на крыше. Напарник не дает ему упасть, они исчезают, скорее всего, аппарируют нам в тыл. За спиной я слышу голос Тонкс – так и есть! Я атакую и отражаю атаки, Филлипс держится молодцом. Уиллоуби оглушает своего противника. Дождь идет все сильнее. Потоки воды льется за шиворот, мантия мгновенно тяжелеет. Какая–то тварь с развитым воображением посылает в Филлипса замораживающее заклинание, и он тщетно бьется в ледяных доспехах. Тонкс расправляется со своим противником и бросается на помощь Уиллоуби, которого обезоружили и прижали к стене. Внезапно Пожиратели аппарируют, оставив нас с ощущением украденной победы.

Я бросаюсь в дом – он пуст. Человек, успешно бегающий от гоблинов, и не сбежит от увлеченных дракой авроров и Пожирателей? Еще как сбежит! Видимо, исчезновение Бэгмена заметил старший из наших противников и через Метку отдал приказ уходить.

Тонкс разморозила Филлипса. Он хлюпает носом, длинные кудри развились от воды и облепили лицо. Все-таки в битве под дождем лысина – это очень удобно! Вот и Тонкс укоротила волосы до ежика.

Уиллоуби мнется нерешительно, я хочу его подбодрить – с кем не бывает – но он поднимает растерянные глаза:
- Это был Гаскелл, я узнал его и не смог…

Миссис Гаскелл лежит в той же палате, что и мать Уиллоуби. Два любящих сына уже десяток лет встречаются в Мунго, вместе тормошат целителей, разыскивают редкие зелья, передают друг через друга послания мамам.

Я оглядываюсь на стажера – молчит, прячет глаза. Вспомнил слизеринку, с которой на Высших Зельях сидел или заклятого друга по квиддичу? У каждого из нас есть кто-то, кого мы бы не хотели встретить вот так.

Мы начинаем обыскивать дом. Внезапно, я понимаю, что и Гаскелл не добил Уиллоуби, когда имел такую возможность. Почему-то от этой мысли становится еще более скверно.

@темы: "ГП", "Чашечку кофе?", "мои фанфики"

---

Чашечку кофе? Глава 6. Отто Бэгмен

Люциус Малфой в кадре.Смотрим, слушаем, наслаждаемся.

Глава 6. Полнолуние близко.

Лунный календарь на 1995 год:
9 августа (среда) – до 20:51 продолжается 13-й Лунный день.
В этот день хорошо получать новую информацию – читать книги, позволяющие нам лучше понять себя и мир. Хорошо закладывать новый цикл обучения. Могут появиться старые проблемы – отнеситесь к этому спокойно, постарайтесь не нервничать, а как-то сгладить их, или, если возможно, спокойно разрешить. Решив проблемы, вы получите свежие силы для новой жизни. День поможет вам легко освободиться от груза прошлого, если он давит на вас и мешает жить.

В 20:51 начинается 14-й лунный день, его символ - труба;
10 августа (четверг);
Не пропустите этот день: он исключительно удачен для начала любого важного дела. Все, начатое в эти сутки, с блеском удается. Следующего такого шанса придется ждать целый месяц. Идет получение тайного знания, у человека открывается третий глаз. Полезна любая физическая работа. В этот день часто наваливается скорбь, тоска, меланхолия. Гоните их прочь и занимайтесь делом. Если тоску не преодолеть, дайте себе хорошую физическую нагрузку.

В 21:17 начинается 15-й Лунный день;
Период полнолуния, критический день, время плотских искушений и астральных битв. В этот день активизируется внутренний змей каждого человека. Контроль за своим поведением в этот день чрезвычайно ослаблен, тогда как инстинкты бьют через край. Нужно практиковать любые формы аскетизма, побеждать свою плоть, укрощать свои страсти и желания, укреплять самодисциплину.

Отто Бэгмен.

У меня потеют ладони, я стараюсь незаметно вытереть их о колени. Воротник давит, словно удавка. Я задыхаюсь. Почему так душно? Оглядываюсь по сторонам – окно распахнуто, но вместо свежести из сада проникает тяжелый, цветочный аромат. Нечем дышать, как будто я попал в парфюмерную лавку. Сосуды на висках пульсируют, глаза выдавливаются из орбит. Я не выношу резких запахов! Это – подарок Людо. Его бладжер оставил на моем лице вмятину, сместил на сторону нос, перекрыв носовое дыхание, и подарил мучительные головные боли, поставившие крест на моем спортивном будущем. Мало кто знает, что я подавал надежды, еще большие, чем Людо. Мне прочили славу великого игрока! Но все закончилось еще до того, как я вышел на свой первый матч за кубок Хогвартса. В 15 лет я навсегда распрощался со своей мечтой!

От этих воспоминаний голова начинает болеть сильнее. Запах становится совершенно невыносимым. Они, что, сад духами поливают? В горле совершенно пересохло. Шершавый язык царапает небо.

- Мистер Бэгмен, извините, что заставил вас ждать.

Я едва не подскакиваю в кресле. В дверях кабинета стоит Люциус Малфой, небрежно опираясь на трость с головой кобры. Изумруды, вставленные в ее глазницы, настолько крупные, что невозможно поверить в их подлинность. Кто же будет всюду носить целое состояние, никак не защищенное? Людо как-то заключил пари, что эти камни – подделка. Проиграл.

- Вам предложили вина? Виски? Коньяк?
- Да, - в хрипе я не узнаю своего голоса.
- Вы ничего не пьете, - произносит мистер Малфой с мягким упреком. – Если алкоголь вам не по вкусу, возможно, вы желаете кофе? Чай? Свежевыжатый сок?
- Нет, - снова хриплю я, откашливаюсь. – Нет спасибо.
- Значит, воды.

Я не успеваю возразить, мистер Малфой щелкает пальцами, и появляется домовой эльф, наверное, тот же самый, что проводил меня в кабинет и настойчиво предлагал разные вина. Он ставит передо мной хрустальный бокал. Я жадно глотаю прохладную воду.

Люциус Малфой садится в кресло напротив, прислоняет трость к низкому столику. Целое состояние! Вот так небрежно, будто старый, побитый градом зонтик… Просто уму непостижимо!

Булавка на его галстуке украшена античной камеей, на пуговицах – россыпь мелких алмазов, крупные бриллианты на запонках… Перстни на пальцах, как прилавок ювелира – кроваво-красный рубин, бледно-синий сапфир, изумруд оттенка молодой травы, обманчиво скромный нефрит и черный… да-да, черный! Черный бриллиант!

- Вы желали меня видеть, уважаемый мистер Бэгмен, и я рад помочь вам.

Мистер Малфой улыбается очень любезно и ждет, когда я начну. Мне нужно заговорить. Да, да… Я же пришел… Ставлю бокал на столик. Пальцы у меня дрожат, драгоценный хрусталь дребезжит. Мистер Малфой – культурный маг, не то, что эти… эти… Людо же будет лучше, если он встретится ним, а не с этими подземными дикарями!

- У вас ко мне важное дело, - подсказывает мистер Малфой.

Я киваю, облизываю опять пересохшие губы, но не могу произнести ни слова.

- Не торопитесь, - он делает небрежный жест рукой, мой взгляд, как намагниченный, следует за бесценным черным бриллиантом. – Важные дела не терпят суеты. Посидите, подумайте. Вы же хотели поговорить о вашем брате?
- Да.
- Газеты, вроде бы, писали, что он задолжал крупную сумму гоблинам?
- Да. Он проигрался. Опять, - проигрался, как всегда.

Людо спустил все, что заработал, играя в квиддич. Все! В то числе и мои гонорары.

- Он взял кредит у гоблинов под огромные проценты. И назвал поручителем меня.

Меня! Людо ведь знал, что у меня жена и дети! Я сам в долгах, едва справляюсь со своими кредиторами! Мой дом уже заложен и перезаложен! Зачем я тогда дал ему доверенность? Зачем… Я же был его менеджером. Нужно было забрать ее сразу же, как Людо закончил карьеру. Я забыл. Не подумал! Мы же братья, я не ожидал подвоха! А потом я и думать забыл об этой бумажке. У нее все сроки закончились, она недействительна! Только гоблины на сроки не смотрят. Им на них плевать.

- Людо уехал. Гоблины требуют вернуть долг, а у меня таких денег нет. Даже если я продам дом, драгоценности жены, пони детей, не хватит оплатить и половину! – слова теперь льются легко, мы ведь говорили об этом с Мими не раз.

Нам никогда, никогда не оплатить долгов Людо! Мы пойдем по миру, будем ютиться в жалкой лачуге какого-нибудь подозрительного квартала, наши дети пойду в Хогвартс с поддержанными учебниками, в перешитых мантиях, они вырастут среди грубости и нищеты, научатся врать, воровать, сквернословить, драться, свяжутся с дурной компанией! И это после всего, что Людо уже сделал. После всех его безобразных выходок, после того, как он бросил квиддич на пике карьеры из-за пустячной травмы, и лишил тем самым меня работы и стабильного дохода! После того позора, которым он покрыл фамилию Бэгмен, оказавшись под следствием за пособничество Пожирателям Смерти.

- У моего брата нет денег. И ему негде их взять. Он… он всегда был несколько легкомысленным.
- Да, да, - кивает мистер Малфой, - весьма прискорбно, весьма. Его неосмотрительность отразилась и на вашем благосостоянии?
- Все его доходы уходили на оплату долгов. Я, как его менеджер, почти не зарабатывал. Помогал брату из своих средств, когда он… - в горле опять пересохло, и я тороплюсь сделать глоток, - когда он попадал в неприятности. Я хочу ему помочь. Гоблины… они же не успокоятся, отобрав мои деньги, они будут искать Людо, и когда найдут…

Лицо мистера Малфоя мрачнеет:
- О, да! Гоблины мстительны и корыстолюбивы. Они до сих пор требуют вернуть меч Годрика Гриффиндора, их не останавливает ни всеобщее признание права собственности, ни авторитет Хогвартса. Вашему бедному брату придется столкнуться с их злобой, с кровожадностью многократно побежденных врагов, ищущих способ отомстить магам.
- Вы говорили, что хотите помочь Людо… нам помочь.
- Я полагаю это мой долг, - серьезно отвечает мистер Малфой. – Мой долг британца, мага, человека - спасти Людо, нашего Людо! Того, кто многократно бился за спортивный престиж нашей страны. Спасти его семью, его брата, - он слегка кланяется мне, - без чьего деятельного участия победы Людо были бы невозможны. Я с радостью возьму на себя долги Людовика Бэгмена. И, конечно же, оплачу вашу закладную. Она вас с собой?
- Да, - я вынимаю из внутреннего кармана пергамент и подаю его.

Мистер Малфой внимательно читает, секунду хмурится задумчиво.

- Это ведь не единственный ваш долг? Вы говорили, что дом ваш перезаложен.
- Да, - я облизываю губы. – Но это не совсем… не совсем законная сделка.

Мистер Малфой протестующее взмахивает руками:
- Какова сумма долга? С процентами.

Я называю. Эти цифры впечатаны в моей памяти, я могу назвать их и ночью.

- Мы перепишем вашу закладную на меня, мистер Бэгмен, я оплачу ваш долг. Но, чтобы стать поручителем вашего брата, мне необходимо встретиться с ним.
- Да, конечно. Людо сказал, что отправляется порыбачить. У него есть коттедж на озере, о нем никто не знает, - выигрыш дурацкого пари. Людо спорил, кто первым поймает лосося.
- Чудесно. Будьте добры, мистер Бэгмен, напишите адрес.

Передо мной ложится лист пергамента, ложится перо. Я начинаю выводить адрес, внезапно на пергамент ложится тень, я вздрагиваю, расплывается клякса. Кабинет тонет во мраке.

- Гроза начинается, - сообщает мистер Малфой. – Сейчас посвежеет, а то целы день нечем было дышать, - он изящным жестом зажигает свечи.

Я смотрю окно. В полной тишине ветер рвет листья с деревьев, молнии рассекают черную тучу. На окно наложены звуконепроницаемые чары, поэтому мы и не заметили надвигающейся грозы. Мистер Малфой закрывает окно, на стекло тут же падают косые капли дождя.

Я пишу адрес рыбацкого домика. Потом мы переписываем закладную. Домой эльф вносит на подносе пузатый мешочек.

- Нужно пересчитать, - говорит мистер Малфой.
- Что вы, как можно!
- Вот потому-то, мистер Бэгмен, ваши финансы и пришли в расстройство, - произносит он с мягким упреком. – Вы слишком порядочный человек! Но, к сожалению, деньги притягивают мошенников.

Он решительно высыпает содержимое мешочка на поднос. Железный поднос! Это… это высочайшая честь! На железе волшебное золото принимает свой первоначальный вид, и мистер Малфой показал, как он меня уважает, устроив такую проверку. Он быстро пересчитывает блестящие галеоны.

- Все верно?
- В самую точку!
- Пересчитайте.

Мне неловко. Но его взгляд, насмешливый, укоряющий, подталкивает, и я считаю. Руки у меня слегка дрожат – я никогда не держал в руках столько золота! Несколько раз я сбиваюсь, начинаю считать сначала. Наконец, все подсчитано, деньги ссыпаны в мешок и запечатаны.

Я благодарю мистера Малфоя, он желает мне всяческого благополучия и процветания, моей супруге, нашим детям. Роскошный, облицованный мрамором камин в холле вспыхивает зеленым пламенем, я прощаюсь с гостеприимным хозяином и возвращаюсь домой.

@темы: "ГП", "Чашечку кофе?", "мои фанфики"

---

Чашечку кофе? Глава 5. Полностью.

Глава 5. Перед полнолунием.

Лунный календарь на 1995 год:
6 августа, воскресенье – день активного отдыха. Течение энергии жизни в человеческом организме усиливается, силы могут начать бить фонтаном. Эти силы надо направить на укрепление отношений в семье, на благоустройства жилища. В 10-е Лунные сутки недопустимо проявлять дома отрицательные эмоции. Избегайте любых конфликтов с родственниками. Рекомендуется медитация над собственной кармой и кармой рода, с целью уяснения линии жизни, укрепления дома, семьи. Хорошо начинать строительство нового дома. Нельзя быть корыстным и поверхностным. И, вообще, созидать во всех смыслах – главный девиз дня.
В 18:31 начинается 11-й Лунный день, его символ – огненный меч. В человеческом организме просыпаются мощные силы, и, если вы не знаете, как с ними управляться, можете ненароком наделать бед. Можно молиться, заботиться о близких, делать им подарки.

Северус.

Красный идет Люциусу чрезвычайно. Цвет вина и крови, любви и войны, триумфа и гнева облекает его императорской мантией. Из алых складок выступает беломраморный лоб; бледным золотом зимнего солнца, сияют струящиеся по багрянцу пряди. Серые глаза тоже смотрелись бы выигрышно – сталь клинков в пламени заката – только их не видно. Заплыли. Лицо Люциуса превратилось в бесформенную маску, очертания которой сливаются с окрашенными кровью полотенцами.

Люциус без сознания. К счастью. Нарцисса – на грани. Мое же сознание, словно расслоилось: я одновременно любуюсь картиной «Низвергнутый Люцифер в волнах Флегетона», накладываю диагностические чары и слушаю сбивчивый рассказ Гойла.

Они побывали у Маркуса Флинта. Люциус передал ему предложение Темного Лорда, от которого нельзя отказаться. Почти. Почти передал. Не успел договорить, как с его переносицей встретился кулак Маркуса.

Я могу гордиться своим учеником: пусть он восемь раз пересдавал трансфигурацию, а Синистру довел до нервного срыва, но с этой ситуацией справился на высший балл! Связал самоубийство отца, письмо и визит Малфоя, сделал вывод, мгновенно принял решение и реализовал его. Даже не вынимая волшебную палочку!

Уже потом, когда ошарашенный Гойл подхватил Люциса, ограничив себе свободу маневра, Маркус вытащил палочку и вышвырнул гостей из своих владений. Гойл проявил благоразумие – аппарировал в Малфой-мэнор. Накладывать исцеляющие чары он не решился. Правильно, и я не решусь – этот паззл не собрать! Мягкие ткани – всмятку, острые осколки смешались… Мне ломали нос трижды, и битой, и бладжером, но не с таким впечатляющим результатом!

И версия мародерохейтерская:

Мне ломали нос трижды. И если в первый раз я из захвата Блэка вывернулся, и удар Поттера пришелся вскользь, то потом они догадались сперва выдернуть плечо из сустава и бить, уже не спеша, прицельно. Однако такого впечатляющего результата не достигали.

Что же делать с Люциусом? Нужна операция. Перед моими глазами мелькают страницы медицинской энциклопедии, красочные картинки с подписью стептопластика, элеватор, жутковатый перечень последствий. Одновременно я накладываю охлаждающие чары и, на всякий случай, обездвиживаю. Где-то на периферии моего сознания чуть слышно всхлипывает Нарцисса, шумно дышит Гойл.

Я убираю окровавленные тряпки, очищаю лицо. Заморозка подействовала – кровь почти не сочится.

Удалить осколки и напоить костеростом? Других вариантов я не вижу. Проблема в костреросте – его необходимо принять в течение часа, после удаления кости. В зависимости от индивидуальных особенностей организма срок может быть больше или меньше. На приготовление мне потребуется минут сорок. Костерост прекрасно хранится, но оно маловостребовано и, зачастую, отсутствует в аптеках, о чем мог бы рассказать Моуди, но он почему-то не любит эту тему. В Больничном крыле Хогвартса костерост есть всегда – спасибо мне! Однако мадам Помфри в отпуске. Я могу попробовать взломать ее запирающие заклинания. Еще костерост есть в штабе Ордена Феникса – опять-таки, спасибо мне…

- У вас есть костерост? – спрашиваю без особой надежды на положительный ответ, лихорадочно соображая, как объяснять Блэку, что мне понадобилось посреди ночи в его доме.
- Есть… у нас есть, - шелестит голос Нарциссы.
???
- Драко варил на каникулах, - торопливо шепчет она. – Тренировался в сложных зельях… Он сказал, что получилось почти… почти идеально… Был очень горд…
- Почему я до сих пор его не вижу?

Дробный стук каблучков, хлопок двери – похоже, о существовании домовых эльфов Нарцисса забыла.

Я заканчиваю извлекать осколки и перевожу дыхание. Нарцисса протягивает мне хрустальный флакон – зелье, в самом деле, почти идеально. По меркам Гильдии зельеваров. А для Мунго без «почти».

- Прекрасно.

У меня сегодня праздник, как у декана Слизерина: один ученик варит на каникулах зелья на уровне профессионала, другой проявляет гражданскую сознательность!

Я вставляю в пищевод зонд и осторожно вливаю Люциусу костерост. Залечиваю поврежденные сосуды, восстанавливаю мягкие ткани.

- Сейчас я сниму охлаждающие чары. Когда он очнется, я дам обезболивающее и усыплю его. На сутки.

Что еще сказать? Что? Лицо Нарциссы безупречно, а в глазах плещется безумный страх и отчаянная надежда, на нежной коже запястья яркие следы от ногтей. «Все будет хорошо. Если нос не вырастет, мы убедим Повелителя, что Люциус стремился во всем ему подражать, и восхищенный такими верноподданническими чувствами, Темный Лорд приведет нас всех в соответствующий вид». Стоп! Вот такое, даже мысленно произносить нельзя. То, что Лорд после возрождения не все связи с реальностью восстановил, - не повод терять их самому. Еще пару ночей не посплю, я и не такое вслух скажу.

Я откидываюсь на спинку стула и понимаю, что рубашка промокла насквозь. Плечи и шея затекли от напряжения. Я сцепляю пальцы в замок и вытягиваю руки, встряхиваю, разгоняя кровь.

Минуты ожидания тянуться томительно. Наконец, Люциус издает слабый стон и пытается повернуть голову. Я кладу ладонь ему на грудь.

- Люциус, все в порядке. Ты дома, все, что нужно я сделал. Говорить не пытайся, и головой шевелить не надо. Я сейчас тебя осмотрю, потом дам обезболивающее и наложу сонные чары.

Он послушно сохраняет неподвижность. Грудные мышцы под моей ладонью дрожат от усилий не поддаваться боли. Я проверяю сердце, легкие. Все в норме. Кровотечение не возобновляется, отек уменьшился. Остается ждать, пока подействует костерост. Вливаю обезболивающее, надежно фиксирую голову и погружаю Люциуса в сон.

- Все Нарцисса. Пусть спит. Через сутки я приду проверить.
- А как же Повелитель?

О Гойле, подпирающем стену, я успел забыть.

- Он ведь ждет отчета!

Я пожимаю плечами:
- Отправляйся к нему и отчитывайся.

Гойл вытягивается по стойке смирно, его глаза расширяются от ужаса так, что кажутся почти большими.

- Я не могу! Он же Малфою поручил! Я только сопровождал…

Я обрываю его бормотание:
- Просто расскажи все. как было.
- Повелитель поручил Малфою! Не мне! Я ничего не знаю!

Нет, добровольно к Лорду он не пойдет – Гойл вжимается в стену, словно пытается с ней слиться. А Повелитель, не дождавшись доклада, будет через Метку вызывать Люциуса.

Нарцисса раздирает в клочья кружевной платок, в глазах – отчаянная мольба.

И о чем же я буду рассказывать Темному Лорду? О применении костероста и особенностях его приготовления?

***
Напрасно я опасался, что у нас не получится содержательной беседы – Повелитель тему находит! Я вспоминаю все восемь лет обучения Маркуса Флинта – его оценки и взыскания, награды и травмы, друзей и врагов... Придравшись к тому, что я не смог сразу назвать балл по Уходу за магическими существами за третий курс, Мой Лорд помогает мне легилеменцией. Мы снова и снова просматриваем мои воспоминания, в надежде выяснить, кто же внушил Флинту столь странное для слизеринца поведение. Никаких следов разлагающего влияния гриффиндорцев, преподавателей, самого директора Хогвартса обнаружить не удается. Не слизеринцев Маркус обычно не замечал, в дни матчей по квиддичу его безразличие сменялось враждебностью к соперникам. Единственный личный контакт с Дамблдором имел место в начале первого курса – Маркус добивался позволения играть в квиддич. Директор тогда отказался делать исключение из правил, запрещающих первокурсникам входить в команду и даже иметь метлу. Все остальные беседы с Дамблдором были посвящены неуспеваемости Флинта и проходили в присутствии декана, то есть меня, и заинтересованных преподавателей.

Выдираясь из взбаламученных Повелителем воспоминаний, я осторожно предполагаю:
- Мой Лорд, быть может, Маркус разъярился из-за смерти отца? Он мог решить, что мы к ней причастны…
- Но почему? – недоуменно восклицает Повелитель.

В самом деле, с чего бы это? Мы же никогда!..

Повелитель вновь берется за палочку. Он просматривает мои воспоминания еще раз, но того, что ищет, не находит. Отпускает он меня выжатым, как лимон.

***
Уже стоя на лестнице в подземелья, я пытаюсь понять, почему аппарировал к воротам Хогвартса, а не на Спиннерс-Энд? Правое запястье стягивает, будто в кожу врезается шелковая нитка. Вульфсбэйн! Через четверть часа нужно добавить в кипящее зелье двадцать пять капель настойки аконита и мешать по часовой стрелке…

Я поспешно сбегаю по лестнице. В лаборатории все спокойно – вульфсбэйн томится на медленном огне, рядом еще два котла ждут моего возвращения.

Я увеличиваю огонь под вульфсбэйном . Подумав, накрываю два других зелья стабилизирующими чарами – сейчас я не в состоянии ими заниматься. Прислоняюсь затылком к каменной стене, прикрываю глаза ладонью и проваливаюсь в темноту. Вздрагиваю, плотно зажмуриваюсь, растираю пальцами виски. Нужно проснуться!

У меня есть несколько минут – можно выпить кофе. Если не варить самому, а вызвать эльфа. Кофе у них средненький, но если добавить коньяк… Выпускники подарили мне бутылку трехсотлетней выдержки.

Домовой эльф оборачивается за несколько секунд. На его подносе кроме кофейника и чашки, красуется молочник, сахарница и ваза с пирожными, чего я не просил. Интересно. Эльфы возводят вкусы действующего директора Хогвартса в закон, или, наоборот, Альбус Дамблдор смирился с предпочтениями эльфов?

Пятнадцатая по счету капля настойки аконита падает в кофейную чашку. Кофе мне, видимо, не поможет. Даже сваренный мадемуазель Делакур. С толченным чесноком и жгучим перцем. Я перевожу взгляд на котел: кофе с аконитом – достаточно плохо, но вульфсбэйн с коньяком… Мысль, что я мог испортить зелье, окатывает меня ледяной волной.

Я медленно вращаю хрустальный флакон, на его гранях мерцают разноцветные блики, с горлышка срывается тяжелая капля и застывает в чайной ложке. Прозрачная, чуть зеленоватая, тягучая жидкость с едва уловимым горьковатым запахом. Приятным, чего нельзя сказать о вкусе. Я набираю в легкие воздух и глотаю – рот тут же заполняется горечью, дыхание перехватывает. По горлу прокатывается волна раскаленной лавы, жар проникает в кровь, позвоночник плавится, нервные окончания вспыхивают огнем. Из пальцев, сведенных судорогой, падает ложка. Ее звон – последнее, что я слышу. Голову сжимает раскаленный обруч, под веками вспыхивает фейерверк. Боль прокатывается ото лба к затылку, ввинчивается в шейные позвонки и… затихает. Растворяется, забирая, усталость, сонливость, спутанность мыслей. Я делаю глубокий вдох – ясное сознание в течение этого дня мне гарантировано.


Билл.


- Напрасно ты отказался от оперы, - лукаво подмигивает Флер и отставляет в сторону кофемолку. – Там такие были голоса! Декорации, костюмы - настоящее пиршество для зрения и слуха!

Может быть, она права. Может быть, не стоили мне лезть в бутылку – провести вечер с Флер, даже в компании толстяка-француза, явно было бы приятней, чем сидеть здесь, на Гриммаульд-плейс. Близнецы изощрялись в остроумии, мама суетилась и причитала, Сириус громогласно обличал предательство и требовал призвать к ответу, папа ему вяло возражал. Возможно, Сириус был прав в своих подозрениях. Почти наверняка, прав! По крайней мере, отец ничего убедительней, чем набившее оскомину: «Дамблдор доверяет профессору Снейпу» противопоставить его доводам не смог, но все это следовало бы обсуждать с самим Дамблдором, а не сотрясать воздух обвинениями… Единственное, чего Сириус добился – расстроил и напугал маму. Она опять пила сердечные капли и с каким-то лихорадочным энтузиазмом бросалась воспитывать всех, кто подвернется под руку.

- Наверное, ты права, - вынужден признать я. – Рад, что тебе понравилось.
- Понравилось?! Не то слово! Это было… как лучшее шампанское – искристое, освежающее, льющееся через край!

Я замечаю, что мои губы против воли растягиваются в улыбке – восторг Флер так заразителен! Она окончательно забывает о кофемолке, которая как раз смолола зерна, отворачивается от нее.

- Я совершенно по новому увидела Розину. Знаешь, я никогда не уделяла ей внимания. Абсолютно банальный образ, персонаж, нужный для развития сюжета, но сам по себе не интересный, а вчера я поняла, насколько ее история трагична, - Флер чуть наклоняет голову и накручивает на палец локон.
Она смотрит мне в лицо, но говорит не мне. Как будто продолжает старый разговор с кем-то видимым только ей:
- Трагедия Розины в том, что она любит графа. В сущности, он же не делает ничего ужасного. Повеса от скуки, ревнивец из самолюбия… И его измены, и его ревность ранят Розину только потому, что она любит его. Не любила бы – и не страдала. Но она любит и страдает. Страдает оттого, что любит. Любовь, поистине, страшная вещь!

- Любовь – великая сила!

Флер кивает:
- Именно! Великая и потому – страшная. Никакой враг не причинит такой боли злонамеренно, как тот, кого ты любишь, даже ничего такого не желая. Что может сделать враг? Убить, лишить имущества, репутации… Самое страшное – убить близких, опорочить в их глазах… То есть, опять-таки, самую сильную боль нам причиняют через любовь. Любовь, как открытая рана… Даже неунывающий скептик Фигаро потерял способность держать удар, как только поверил в мнимое предательство Сюзанны.
- Флер, ты о чем?!

Она отпускает локон.

- Розине следовало бы разлюбить графа и жить спокойно. От любви, ставшей источником страданий лучше отказаться.

Ее рассуждения завораживают какой-то нечеловеческой стройностью. Я с ужасом понимаю, что не могу найти изъяна в логике.

- Это неправильно! – могу лишь воскликнуть беспомощно.
- Правильно, - возражает Флер и грустно улыбается. – Только неосуществимо. Легко избавиться от башмака, который стал натирать ногу, но от любви, причиняющей мучения… Даже расставание не помогает. Разорвав отношения, не удается порвать внутреннюю связь, то, что делает любимый, уже далекий, уже, казалось бы, чужой причиняет боль. Сколько людей, уже разойдясь, продолжают мучить друг друга! Взаимная любовь – тоже источник страданий. Страх за жизнь и здоровье любимых, боль разлуки, опасения, что чувства остынут, подозрения, тревоги… Любовь и есть страдание, - Флер опускает ресницы и тут же широко распахивает глаза, словно ставит точку.

Я молчу, судорожно подыскивая слова. Мне нечего сказать – я даже не успел осмыслить все, что она наговорила. Флер явно думала не один вечер. Вчерашний спектакль стал лишь поводом, чтобы выстроить мысли в связную систему. И вывалить на меня. Я не знаю, как реагировать на это – возразить по существу мне нечего, а принять ее рассуждения я не могу.

- Кстати, - внезапно возвращается привычная, лукавая и кокетливая Флер, - угадай, кто еще был в опере?
- Наверное, толпа народу? – я с облегчением улыбаюсь.
- Толпа была, - Флер хихикает. – в буфете. Но был один особенный человек.
- И кто же?
- Альбус Дамблдор! Угадай, что он мне предложил?
- Бокал шампанского?
- А вот и нет! – Флер надувает губки. – Должность преподавателя Защиты от темных искусств!
- Что?! – едва не заорал я. – Ты же сама только что закончила школу! Какое преподавание?
- Я так и ответила. Но профессор Дамблдор сказал, что тем лучше – мне будет проще установить контакт с учениками.

Абсурд, форменный абсурд! Хотя… кто только не преподавал ЗОТИ в Хогвартсе. Должность-то проклята, каждый год… Проклята! Ледяная рука страха сжала мое сердце.

- Флер, это опасно! Должность проклята, никто не продержался на ней больше года! Никто!
- Ты серьезно? – она недоверчиво прищуривается. – Или решил позабавить меня байками из школьного фольклора?

Спокойно! Спокойно.

- Какие байки! Предыдущий преподаватель мертв. Квиррел, который был три года, назад тоже. Локхарт в Мунго. Флер, я не шучу! Все знают, что должность преподавателя Защиты проклял Снейп – он сам хочет ее занять.
- Хочешь сказать, что один из преподавателей Хогвартса проклял должность, и директор вместо того, чтобы заставить его снять проклятие, отдать под суд или, на худой конец, уволить, просто каждый год меняет преподавателей? Все это знают, но без возражений отправляют своих детей в школу? Если так, работать в Хогвартс я не пойду. Да, и целесообразность участия в организации, которую возглавляет тот самый директор, вызывает у меня сомнения.

В интерпретации Флер все, действительно, выглядит нелепо. О проклятии я услышал в первые дни учебы и поверил безоговорочно, как и все мои товарищи. Сомнений в истинности той самой, первоначальной версии у меня никогда не возникало – я об этом просто не задумывался. Мы же не задумываемся над утверждением, что солнце встает на востоке, и не пытаемся проверять его с помощью компаса! Правда ли Снейп проклял должность? Я даже не знаю, кого спросить! Отец будет отрицать, ссылаясь на пресловутое: «Дамблдор доверяет…», Сириус подтвердит с радостью, но к его высказываниям Флер почему-то относится с пренебрежением.

- Я точно знаю, что должность преподавателя Защиты проклята, - мне удается справиться с волнением и заговорить спокойно, взвешенно. – Снейп всегда хотел занять это место, в этом нет никаких сомнений.
- Пожалуй, мне стоит спросить у самого профессора Снейпа, - задумчиво произносит Флер и берет в руки кофемолку.
- Что?
- Это самый простой способ.
- Так он тебе и скажет!
- Если профессор Снейп, действительно, хочет занять эту должность, он так и скажет, - уверенно заявляет Флер. – Ему же лучше, если возможный претендент сам откажется от места. А я не собираюсь добиваться места, которое обещает принести только головную боль и конфликты. Тем более, это не единственный вариант – у меня уже есть неплохая работа.
- Вот именно! – хватаюсь я за ее слова. – Ты же работаешь в «Гринготтс», а после того, как твой подопечный заключит контракт, перед тобой такие перспективы откроются!
- Ну, это вряд ли, - Флер улыбается одними уголками губ. – Рауль намерен продать недвижимость и перевести средства во Францию.
- Что?! Но почему? Ты с ним столько возилась! Что ему в голову взбрело?
- Нестабильная политическая обстановка, угроза гражданской войны, активность могущественного Темного Мага, на мой взгляд, достаточно серьезные причины.
- Министерство не признает возрождения Волдеморта! Откуда он узнал?
- Я сказала.

Ушам своим не верю!

Флер спокойно поясняет:
- Рауль спросил меня, насколько обоснованы слухи, столь яростно опровергаемые Министерством, и я рассказала о реальном положении дел.
- Ты же сотрудник банка «Гринготтс» и должна действовать в его интересах!
- Поддерживать иллюзию благополучия и стабильности. А как Участник Ордена Феникса я должна разоблачать ложь и готовить людей к суровым испытаниям. Это называется конфликт интересов, Билл. Собственно, потому я и отнеслась к предложению профессора Дамблдора серьезно. Служение двум господам может стать превосходной комедией, но наблюдать за ней лучше из зрительного зала.

Я просто в бешенстве от того, что какой-то ничтожный сотрудник счел ненадежным мой банк, мою страну. А Флер встала на его сторону! Она не только не помогла «Гринготтсу» заключить новый контракт, она лишила его солидного вклада. Для чего? Долг перед Орденом здесь не причем! Флер не могла не понимать, что этот француз смотается за пролив, и не будет сражаться против Пожирателей! Она предала… Да, предала! Предала интересы «Гринготтса», ради того, чтобы ее соотечественник сохранил, нет, не кровно нажитые медики, а доставшуюся даром гору золота!

Французы всегда были ненадежными союзниками. Достаточно вспомнить, как они предали все клятвы отважному королю Гарри и поддержали ублюдка Изабеллы! Французские маги, вопреки всем заключенным соглашениям, не только не остановили ведьму Жанну, они даже служили в ее войске. Так нужно ли удивляться поступку Флер?

Она тем временем зажигает огонь и ставит на плиту кофейник. Кухня начинает наполняться народом. Дингл и Дож водружают на стол корзины с бутылками вина. Мама достает из буфета бокалы. Флетчер нетерпеливо потирает ладони, посматривая на стол. Флер ловко снимает кофейник и ставит его на поднос. На нем уже стоят чашки, молочник и сахарница с серебряными щипцами. Оглядев кухню, Флер удовлетворенно улыбается и поднимает поднос в воздух. Я поворачиваюсь в направлении ее взгляда – в оконной нише застыл Снейп, почти неразличимый, как летучая мышь в пещере.

- Ты, в самом деле, собираешься говорить с ним?!
- Конечно.
- Флер, опомнись! Снейп – лжец и предатель! Нападение дементоров на Гарри стало возможно только из-за него.

Она с сомнением качает головой.

- Кто еще мог сообщить, что в этот день дежурил Флетчер?! – привожу я коронный довод Сириуса. - Кому известно о его слабостях? Может быть, сам Снейп и убрал Флетчера с поста!

Флер прикусывает нижнюю губу.

- Это такой же установленный факт, как и то, что он проклял должность преподавателя Защиты?
- Это единственно возможное объяснение, - произношу я устало.

Флер резко меняет тему:
- Кстати, а что мы сегодня празднуем? Столько вина!
- Сегодня Гарри прибудет на Гриммаульд-плейс. Кингсли, Тонкс, Люпин и Грозный Глаз отправились за ним.
- И все об этом знали заранее, - задумчиво тянет Флер. – Только предательством можно объяснить информированность наших противников.

Она решительно направляется к Снейпу. Я не могу поверить своим глазам – они беседуют! Флер подает чашечку кофе, Снейп принимает ее и благодарит, раньше на этом общение и заканчивалось. Сейчас Флер что-то говорит, разобрать слова с моего места невозможно. Я лишь угадываю примерный смысл по оживленной мимике и жестам. Снейп слушает, чуть склонив к плечу голову, его лицо, как всегда напоминает гипсовую маску, но не презрительно-раздраженную, а сосредоточенно-серьезную. Когда Флер замолкает, вопросительно глядя на него, он кивает, что-то отвечает, бросает взгляд на часы, добавляет еще несколько слов. Флер улыбается обворожительно, и у меня на мгновение замирает сердце от нахлынувшего восторга. Наконец, она его покидает, бросив прощальный взгляд из-под длинных ресниц.

- Сегодня после собрания мы обсудим предложение директора, - сообщает мне Флер.
- Дурацкая идея! После собрания сама убедишься…

Поднявшийся шум не дает мне продолжить – Гарри прибыл в штаб Ордена!

Ремус.

Собрание все тянется и тянется. Мои силы уже на исходе. Близкое полнолуние, тревоги последних дней, физическая усталость и нервное напряжение – все наваливается на меня. Я настолько измотан, что не могу даже обрадоваться по-настоящему. Гарри здесь, с нами, он в безопасности! Сириус окрылен! Орден Феникса собрался за столом. В дружном порыве поднимая бокал красного вина! Безуспешно пытаюсь приободрить себя этими мыслями. В голову почему-то лезут тоскливые, тревожные образы. Пожиратели становятся все сильнее и наглее. Министерство отказывается замечать их активность и ополчилось на Дамблдора, все свои усилия направляет на его дискредитацию, для чего развязало компанию против Гарри. Кто-то из чиновников натравил на ребенка дементоров! Мальчику предстоит судебное слушание, впереди у него тяжелейший учебный год – сложные экзамены, постоянная опасность со стороны Пожирателей, клевета и сплетни – выдержит ли он такое давление?! Наш Орден, спешно собранный месяц назад, страшно слаб, дезорганизован и не пользуется поддержкой общества. Кажется, никто об этом даже не задумывается – радостно звенят бокалы, льется вино, звучат оптимистичные тосты. Нам нужна радость, нужна уверенность в победе, и я натягиваю на лицо улыбку, подставляю под струю вина бокал и тоже пью.

Вино, в самом деле, приятное, напоминает земляничное варенье – сладкое, душистое. Даже Молли пьет его с удовольствием. Только у Снейпа в руке кофейная чашка, и выражение лица, как всегда, кислое. Хм, получается, Флер Делакур сварила кофе и угостила Снейпа, но сама присоединилась к стальному Ордену и взяла бокал вина. У меня теплеет на душе при мысли, что девушка Билла разделяет наши чувства и празднует вместе со всеми. Не успел я так подумать, как заметил – Флер едва пригубила вино и теперь вертит бокал в руках, прикрывая ладонью, когда ей предлагают долить. Если кто-то хвалит вино, по ее губам скользит ироничная улыбка. Билл все видит и быстро теряет праздничный настрой, мрачнея с каждым глотком.

Собрание давно пора завершать – мы переливаем из пустого в порожнее, обсуждая нападение дементоров. Как такое, вообще, могло произойти? Кто отдал приказ дементорам? Никакой новой информации нет и мы лишь тратим время, строя безосновательные версии, которые невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Единственное, что мы установили – организация охраны оказалась крайне неэффективной, и человеческий фактор сыграл не последнюю роль. Флетчер даже не пытается объяснить свое поведение, как-то оправдаться. Он обмяк за столом. Будто в его теле нет ни единой косточки, и прихлебывает вино. На его защиту бросается Сириус. Он твердит, что Флетчера подставили – на него наложили Конфундус, Обливэйт, его обманули, завлекли в ловушку, выманили с поста. Его горячность заразительна, все голоса начинают звучать громче, требовательней. Только сам Флетчер остается вялым и апатичным. А ведь пятнадцать лет назад он был таким же взрывным, как Сириус. Яркий, шумный, фонтанирующий немыслимыми идеями, каким же убогим и жалким он стал!

Сириус требует оставить Флетчера покое и разобраться по существу. Он хочет, наконец, узнать, почему Орден не был предупрежден о готовящемся нападении? Снейп в очередной раз объясняет, что нападение организовано не Пожирателями. И сообщать о нем должны те, кто работает в Министерстве. Он говорит таким тусклым, монотонным голосом, что в душе у каждого поднимается волна протеста. Поверить в его слова нет никакой возможности, их хочется яростно опровергнуть.

Безжизненное лицо, пустые глаза, бесцветный голос… Если он так читает лекции, я понимаю, почему Гарри и Рон ненавидят зельеварение! Кому понравится, что его считают слабоумным, неспособным понять очевидного? Похоже, нас всех Снейп таковыми и считает – он излагает и без того всем известные сведении о дементорах, о договоре с Министерством Магии…

До того, как Снейп начал говорить, я не сомневался в словах Дамблдора, что нападение на Гарри – часть министерской интриги, теперь же у меня появляются подозрения. Не факт, что сам Дамблдор верит в свои слова. Быть может, он хочет, чтобы в них поверили мы. Возможно, он стремится внушить Снейпу ложную уверенность? А через него Темному Лорду? Мол, шпиону доверяют, приносимые им сведения истинны, на самом же деле, Дамблдор готовит грандиозную дезинформацию. Увы, узнать это невозможно. Мы ходим по кругу нерешаемых вопросов. Пьем за Гарри и его Патронуса, упрекаем Флетчера, проклинаем Пожирателей, воюющих с ребенком, требуем ответа от Снейпа, выслушиваем лекцию о дементорах…

Собрание все же заканчивается, его участники начинают расходиться. Молли спешно освобождает стол – она торопится накормить Гарри. К моему удивлению, Флер прощается с Биллом и направляется к выходу. У него темнеет лицо, брови сходятся на переносице, он отворачивается от двери и сосредоточенно собирает чертежи.

На кухню вбегают дети. Гарри не отлипает от Сириуса, я ощущаю неожиданно болезненный укол – мне казалось, год назад мы по-настоящему сблизились, именно я научил его вызывать Патронуса, но сегодня он меня почти не замечает. Гарри обрадовался мне, однако, точно также он обрадовался Кингсли и Тонкс, которых видел первый раз в жизни. Быть может, он обиделся на мое молчание? Нет, обиделся он на Гермиону и Рона,за то, что не писали, нагрубил им. Со мной обошелся, как с тем, от кого писем и не ждут. Что ж, это понятно: я не самый легкий в общении человек. Болезнь не только обезобразила шрамами мое тело, она наложила неизгладимый отпечаток на душу, приучила меня таиться, замыкаться и врать. Боясь причинить близким боль, я скрываю от них свои чувства, не позволяю понять, как они дороги мне. Неудивительно, что Гарри тянется к Сириусу!
Сириус молодеет на глазах. Между ним и Джеймсом всегда была совершенно особая связь, духовное родство, более глубокое и крепкое, чем узы физического родства. Сейчас эта связь возрождается.

Жаль только, Сириус и Молли не договорились заранее, что будут рассказывать Гарри. Обсуждение едва не перешло в безобразную перебранку, мне даже пришлось вмешаться. Хрупкий компромисс был достигнут, но никого не удовлетворил. Гарри считает, что ему рассказали недостаточно, Молли переживает, что слишком много. Ее можно понять, дело не только в Гарри, но и в ее младших – они тоже узнают информацию, для детских ушей непредназначенную.

Понемногу согласие восстанавливается. Молли, успокоившись, принимается за вязание, Тонкс дурачится, перекрашивая волосы и превращая свой нос в пятачок. Глядя на нее, на хохочущих детей, я ощущаю себя бесконечно старым, старым и унылым, как моя вылинявшая рубашка. Билл, который весь вечер предавался невеселым размышлениям, светлеет лицом и начинает улыбаться. Тонкс, определенно, лучшая пара для него – она может рассмешить, согреть, подарить душевный покой. Флер, конечно, прекрасна, она далека и загадочна, как звезда, она манит и остается недостижима. Биллу не построить с ней отношений, для него это столь же нереально, как для меня любовь милой и славной девушки.

Я обречен на одиночество и отчужденность. Даже сейчас, в кругу друзей и соратников, я не могу ощутить себя частью целого, я остаюсь в стороне, с краю, не вместе со всеми. Наверное, потому я и чувствую так остро благодарность за проявленную ко мне доброту.

Мои мысли уносятся далеко от Гриммаульд-плейс. Как живой встает передо мной Джеймс, азартный, беспечный, искрящийся весельем… Я вижу Альбуса Дамблдора, он ласково улыбается и вводит меня в волшебный мир Хогвартса. Мадам Помфри заботливо ощупывает мой лоб и с напускной строгостью велит оставаться в кровати еще день. Сириус размахивает руками и оглушительным шепотом излагает очередной сногсшибательный план…
Сириус в самом деле говорит что-то. Я усилием воли вырываюсь из грез и пытаюсь осознать настоящее.

- … ходит с таким видом, будто он один рискует ради Ордена, - слышу я обрывок реплики Сириуса, обращенной к Гарри.

О чем это он? О ком? Я пытаюсь сообразить. Вижу на лице Гарри выражение гнева и презрения, такое же, как у Джеймса, и понимаю – о Снейпе.
Снейп! Он же должен принести вульфсбэйн! Который час?!

Флер.

Я прощаюсь с надувшимся Биллом и выхожу на улицу. Профессор Снейп ждет меня. По крайней мере, он стоит на крыльце.

- Мадемуазель Делакур, вы хотели обсудить должность преподавателя защиты от темных искусств. Я могу уделить вам сорок минут.
- Быть может, нам лучше перенести беседу на другой день? Собрание, по-моему, сегодня слишком затянулось.
- Если сегодняшний вечер у вас занят, - задумчиво произносит профессор, - тогда отложим.
- Я абсолютно свободна, но мне неловко отнимать у вас время для отдыха. Вы же серый от усталости, - собственная наглость шокирует, но тихий, бесцветный голос, каким он говорил на Собрании, меня встревожил – как будто у него нет сил даже на интонацию, а черные тени вокруг глаза, выглядят просто пугающе.

Профессор Снейп саркастически поднимает бровь:
- Вы заблуждаетесь, мадемуазель, это мой обычный цвет лица.
- Неправда! Месяц назад вы были изжелта-бледным, а сейчас именно серый.
- Так, произносит профессор со вздохом, - похоже, слухи о любезности французов сильно преувеличены.
- А еще мы отличаемся непосредственностью и здравомыслием, - фыркаю я. – Истинная любезность в том и состоит, чтобы дать человеку выспаться, отдохнуть, а уж потом, искренне, говорить комплименты.
- Здравый смысл не оспорить. Увы, воспользоваться вашей любезностью у меня не получиться – как я сказал, у меня есть окно в сорок минут - выспаться за это время не удастся.

Окно? Промежуток свободного времени в плотном графике, кажется.

- Если желаете, мы можем прогуляться до Хогвартса и поговорить по дороге.

Прогуляться? А, понимаю, чтобы не заснуть сидя в помещении.

- Вы чрезвычайно любезны, - отвечаю церемонно. – Я принимаю ваше приглашение.

Профессор Снейп заламывает бровь, но оставляет мою реплику без ответа. Мы аппарируем.

Ворота Хогвартса распахиваются, пропуская нас. Под ногами расстилается изумрудно-зеленый ковер, сбегает пологими склонами к озеру. Солнце еще стоит высоко, но небо уже наливается холодной, вечерней синевой, и от деревьев к лесу ползут длинные тени. Золотая дорожка протянулась по зеркальной глади озера к замку, светлому и величественному, как легендарный Камелот. Устремленный в высь сияющими башнями, он противостоит темной, мрачной громаде Запретного Леса, что древним чудовищем распласталась внизу.

Над озером летают синие, зеленые, голубые стрекозы с блестящими слюдяными крылышками. На воде покачиваются желтые кувшинки, с тихим плеском выныривают рыбки и скрываются в глубине. В траве весело стрекочут кузнечики, гудят мохнатые черно-желтые шмели. Порхают пестрые бабочки, птицы расклевывают упавшие яблоки, на кустах алеют крупные ягоды. Я с наслаждением вдыхаю аромат цветов и трав. Теплый ветерок ласкает мне кожу. Я все больше убеждаюсь, что на английский климат наговаривают злопыхатели.

Профессор Снейп сворачивает с тропинки и подходит к дереву. Дятел в красной шапочке, сосредоточенно долбивший его ствол, перелетает на другое. Широким плавным жестом профессор скидывает мантию, и на землю она опускается софой.

- Прошу вас.

Я присаживаюсь на краешек, оставляя достаточно места для собеседника, но профессор не спешит присоединяться. Он опирается плечом на дерево и рядом с его могучим кряжистым стволом кажется тонким и хрупким, как рисунок тушью на рисовой бумаге. Его узкий черный сюртук, бледное лицо, завеса черных волос не вписываются в летний пейзаж. Среди пышной растительности, буйства красок, многоголосья он – незваный гость, напоминание о неизбежной зиме, мертвом безмолвии, могильном холоде.

В моем воображении расстилается белая равнина, сливается с небом, в снежной пелене не видно ни дорог, ни строений, ни следов, только оголенные деревья, чьи темные ветви застыли в безветрии. Мертвую тишину раздирает хриплое карканье черных птиц. Да, на такой картинке человек в черном был бы вполне уместен. Рядом с ним почему-то возникает вороной конь, в руке сверкает клинок. Он вбрасывает шпагу в ножны, кладет затянутую черной кожей руку на луку седла и поднимает взгляд на меня. Черная прядь рассекает бледный лоб. Я валюсь в бездонные колодцы глаз…

Профессор Снейп смотрит на меня вопросительно. Глаза, и правда, бездонны, но волосы на лицо не падают, нет ни шпаги, ни коня, даже перчаток… Жаль, нет перстней, на длинных, тонких пальцах они бы смотрелись…

Что-то я опять не о том!

- Сэр, - я заталкиваю художественные образы обратно в подсознание и собираю разбежавшиеся мысли. – Я не уверена, стоит ли мне принимать предложение профессора Дамблдора. Понимаете, у меня есть сомнения.
- И вы рассчитываете на мою помощь? – он заламывает левую бровь под немыслимым углом и кривит угол рта, превращаясь в зловредного чертика из табакерки.
- Неужели, вы откажете мне в помощи? – кажется, я хлопаю ресницами, простодушно и, надеюсь, мило.

Когда я так улыбаюсь, любой поспешит мне на помощь!

- Не стоит злоупотреблять своими способностями, мадемуазель, – чертик усмехается мне в лицо.
- О чем вы? – я вспыхиваю от возмущения…

Обидно, будто поймали на экзамене со шпаргалкой по вопросу, который я и так знаю. Я не пытаюсь заигрывать! Я просто… просто устанавливаю доброжелательные отношения, ну, может быть, чуть увлекаюсь. Самую капельку!

- Вы совсем не можете себя контролировать? – презрение в его голосе царапает.
- Нет. Просто я…
- Просто так вам легче добиться желаемого, - вкрадчиво подсказывает он. – Вы предпочитаете не замечать, когда используете чары вейлы.

Стыдно. Поймал. Кстати, а как? Человек под воздействием чар вейлы, даже таких слабеньких, неспособен ничего заподозрить – он испытывает симпатию, доверие, стремление защитить и оправдать. Может быть, у него самого есть примесь нечеловеческой крови?

- Я бы не советовал вам увлекаться – можете попасть на окклюмента и, наоборот, спровоцировать недоверие.

Я вздыхаю:
- Бабушка говорила мне то же самое. И не раз. Она считает, играть можно, лишь когда уверен в своей ставке.
- Вы всегда слушаетесь бабушку?
- Стараюсь.
- Поэтому отправились поиграть в воюющую страну?
- Можно и так сказать, – я вздергиваю подбородок.

Профессор Снейп, наконец, отрывается от дерева и делает шаг к софе.

- Все – игра, отличаются только ставки, - цитирую я бабущка.
- Мне нравится ход мыслей вашей бабушки.
- Вы ей тоже понравились.
- В самом деле? Жаль, мы не встретились, когда мне было восемнадцать.
- Мне восемнадцать, - я встаю с софы.
- И что с того?

Я делаю шаг и кладу ладони ему на грудь, ощущаю жесткую ткань сюртука и тепло живого тела. Чтобы увидеть лицо, мне приходиться запрокинуть голову. Я знаю, что сейчас сделаю. Мне становится жутко и весело, как будто я стою на вершине заснеженного склона, высоко-высоко, а внизу – снежная пелена. Нет лыжни, никакого намека на маршрут, а лыжи скользят, уже готовые сорваться! Где-то на периферии сознания робко поблескивает мысль: «А может, не надо?», но это не серьезно. Я встаю на цыпочки, тянусь – отталкиваюсь лыжными палками и… Ладони ложатся мне на талию, обжигают через тонкую ткань. Губы узкие, жесткие, как я и представляла, вкус кофе, немного корицы…

Он прихватывает верхнюю губу, легко проводит языком по нижней, рука перемещается ниже, очерчивает полукружье, опускается на бедро; другая скользит вверх…

Глаза у меня закрываются, руки обвивают его шею, зарываются в волосы. Лыжи скользят все быстрее, ветер свистит в ушах, снег застилает глаза. Что там внизу? Удержусь я на финальном вираже или полечу кубарем?

Ноги становятся, как желе, колени подгибаются. Мы плавно опускаемся, но не на софу, а на мягкое покрывало. Блузка сползает с плеч…

Внезапно он отстраняется. Я раскрываю глаза – лицо недоуменное. Он поднимает правую руку, отворачивает манжет – запястье, словно перетянуто невидимой ниткой.

- Зелье! – профессор Снейп стремительно поднимается.
- Простите, мадемуазель, мне необходимо закончить вульфсбэйн, - торопливо произносит он. – Однако о должности преподавателя Защиты мы с вами не поговорили.

Верно подмечено!

- Мы можем встретиться тринадцатого, утром. Вам подойдет?

Я киваю.

- Быть может, вам удобней на Гриммаульд-плейс?
- Нет, там поговорить не дадут.
- Значит в Хогвартсе, в моем кабинете.

Я растягиваюсь на покрывале и смотрю на замок Хогвартс, озаренный лучами заходящего солнца, на высокие башни, на горящие окна.

@темы: "ГП", "Чашечку кофе?", "мои фанфики"

---

Почитала я тут немного фанфики, наверстывая упущенное за месяц, и пришла к выводу, что была права, когда писала: "слэш зачастую является замаскированным фемслэшем". Группа Тату, версии развернутые и дополненные. То ГП, собираясь на деловую встречу (не свидание!) к директору Снейпу переживает, что тот его дважды в одном наряде увидит, и обтянутую джинсами попу перед зеркалом разглядывает.То Снейп с трудом удерживается от желания понюхать кресло в котором ГП сидел (!)
Может быть я моральный урод какой-то, но НИКОГДА не возникало у меня желания нюхать кресло, в котором сидел любимый (мучительно, безответно, безнадежно любимый мужчина), а также его ботинки, носки, хранить волосы из расчески, сбритую щетину (футболка - это другое, одетая мужская футболка создает иллюзию его объятий + я в нее завернута, как в платье, кажусь маленькой, хрупкой и беззащитной)
Еще СС переживает, увидев ГП с ребенком на руках, и это до боли напоминает советские фильмы 50-х годов, где юная девушка встретив своего любимого с маленьким ребенком, тут же решала, что это его ребенок. он женат, ее обманывает - и на пол фильма. Кстати, Джейн Остин обыграла подобный штамп, вволю поехидничав над тем, что ее неправильная героиня не упала в обморок увидев возлюбленного под руку с барышней, а вспомнила его рассказ о сестре и сообразила, что это она и есть. Справедливости ради, СС не приписывает ГП чужого ребенка, а переживает, что тот любит детей, а значит, шансов у него нет.
Все это жутко напоминает девчачьи анкеты с подробной описью Идеала (помню, меня морально убил вопрос - какой у него цвет ресниц (!) ?), бдения перед зеркалом, примерки перед свиданием всего гардероба и бесконечное, бесконечное пережевывание, как он посмотрел, как сказал, а что имел в виду, а что он думает сейчас, а как мы встретимся завтра...
Впрочем, возможно, я не совсем справедлива - нечто подобное можно увидеть в литературной классике (недавно перечитав Стендаля, я возненавидела его именно за это переливание из пустого в порожнее, препарирование собственных чувств и отсутствие хоть какой-то продуктивной деятельности). Быть может прав один ехидный критик, сказавший, что красиво любить - занятие бездельников? Не в том смысле, что подростков нужно загрузить домашним заданием, а в том, что леность ума, отсутствие настоящего интереса подменяется псевдоделом. Я люблю, переживаю, душа и ум как бы заняты, а КПД = 0 (в лучшем случае).
Видимо, потому меня так и бесит, что Северуса Снейпа, который даже в каноне является человеком с разнообразными интересами, превращают в эдакого юного Вертера, чувствительного недотепу. Нет, это точно не мой персонаж!
Пожалуй подобное развитие романса оправданно, когда речь идет о светских бездельниках, которым просто нечем занять свой праздный мозг - нет ни потребности в творчестве, ни необходимости зарабатывать на хлеб насущный - любовные переживания заменяют им работу (как любимую, так и вынужденную), книги, музыку, искусство, мысли...

---

Не успела я обрадоваться интернету, муж поставил качаться игру. А интернет ме-е-едленный, за 2 суток 20%, и чем дальше, тем ме-е-едленней. Купил билайновский, сейчас решит, что ему больше понравится и отдаст оставшийся мне. ждем-с.

---

Месяц без Интернета - это жесть!
Сейчас подключили, но доступ жестко лимитирован (не сетью, домочадцами).
У меня написаны две главы "Чашечку кофе?", длинные. Нужно набрать и выкладывать. Третья продумана в деталях, и стучит по черепной коробке, требуя реализации. А на ПФ оказывается конкурс. А у меня на данную тему ни одной наработки. Попробовать что ли за две недели накатать страстный слэш в категории служебный романс?

---

Засада!

Уехала в отпуск, думала, через недельку подключу интернет. Как же!
В лучшем случае через три недели.
Так что, всем до свидания до июня.

---

Чашечку кофе? Глава 4. Ремус. Тонкс. Северус.

Ремус.

Снейп ухитряется появляться незаметно, даже когда ждут именно его.

Луна сегодня вступила во вторую фазу, а значит, начинался ежедневный прием вульфсбейна, и я постарался настроиться на эту процедуру. Мне предстояло выпить обжигающе горячее, отвратительное на вкус зелье и вынести издевательскую предупредительность зельевара, который являлся лично и вручал кубок из рук в руки. Так что я ожидал прихода Снейпа и готовился к своему ежемесячному испытанию.

К пятичасовому чаю Молли предложила сэндвичи с курятиной и замечательный пирог с рубленым мясом. Я постарался хорошенько подкрепиться, зная, что ужинать мне не придется – после приема зелья есть нельзя, да и накатывающая волнами дурнота не способствует аппетиту. В свою комнату подниматься не стал, расположился на кухне с коробкой эклеров и заметками. Сосредоточиться на работе мне не удалось – я прислушивался к доносящимся из-за двери звукам, то и дело выглядывал в коридор. Молли хлопотала по хозяйству – в пятницу она обычно перестирывает белье. Дети топотали и громыхали наверху, но вниз не спускались - несмотря на браваду, они, похоже, избегают портрета Вальбурги Блэк. Сириус закрылся с Клювокрылом – он изрядно раздражен из-за медлительности Дамблдора, который до сих пор не забрал Гарри от родственников, а общество гиппогрифа действует на него умиротворяюще. Ожидание выматывало, я тщетно пытался сосредоточиться на своих заметках и, наверное, в какой-то момент отвлекся, унесся мыслями далеко от мрачного дома на Гриммаульд-плейс…

Темная фигура возникла прямо перед моими глазами, словно соткавшись из воздуха. Я взглянул на дверь – она была плотно закрыта, а я не слышал ни скрипа петель, ни хлопка, ни звука шагов! Как Снейп проскользнул на кухню, не потревожив портрет в коридоре, не стукнув дверью? Неудивительно, что студенты Хогвартса искренне считают его вампиром! Тяжелые складки черной мантии напоминают кожистые крылья нетопыря, бледность, кажется неестественной, замогильной, возможно, из-за контраста с угольно-черным цветом глаз и бровей. Даже у меня возникают неприятные ассоциации с нежитью, что уж говорить о детях. А ведь Снейп мог бы добиться более благоприятного впечатления, хотя бы изменив цвет и фасон одежды и перестав подкрадываться беззвучно, но он, то ли не понимает, что его зловещий облик отталкивает окружающих, то ли не желает считаться с коллективными представлениями.

Разумеется, свои чувства и мысли я умело скрыл. Поднялся и улыбнулся, как можно дружелюбнее:
- Добрый вечер, Северус.

Снейп вздергивает бровь, изображая преувеличенное удивление.

- Спорное утверждение, - заявляет он, презрительно кривя губы. - Впрочем, если ты так думаешь, не стану опровергать.

Нет, никакие внешние изменения не сделают его общество терпимым, пока Снейп обращается с людьми подобным образом!

Раньше, чем я успел что-то ответить, он протянул мне дымящийся кубок. Я замер, не в силах отвести взгляд. Массивный литой кубок без каких-либо украшений. Над ним клубится белый пар... Нет, не белый! Чуть голубоватый, как снятое молоко, мутный, как ползущий над болотом туман и в то же время сияющий, как лунный свет.

- Люпи-и-ин!

Нетерпеливые нотки в голосе Снейпа заставляют меня очнуться. Я вздрагиваю и протягиваю руку. Вульфсбейн необходимо пить горячим, чуть ли не кипящим, и я беру кубок, всякий раз опасаясь обжечься. К счастью, мои опасения беспочвенны – я касаюсь прохладного металла и нечаянно задеваю пальцы Снейпа, такие же холодные.

- Люпин, ты держишь кубок?
- Да… Да, конечно, - я крепко обхватываю его, и Снейп убирает руку.

Теперь мне нужно выпить зелье. Дорого бы я дал за возможность пить его наедине, подальше от этого уничижительного взгляда, но попытка подняться с кубком в свою комнату месяц назад, была жестко пресечена. Мне пришлось выслушать обидную речь о собственной безответственности и нежелании Снейпа совершать бесполезную работу – варить зелье, которое забудут выпить.

- Люпин, а ты никогда не участвовал в разработке средств от ликантропии?

Этот вопрос застает меня врасплох. На что он намекает?

- Ты как-то говорил, что в детстве тебя долго лечили, - поясняет Снейп. – Быть может, тебе удалось пообщаться с Дамоклом Белби, другими зельеварами, работающими над вульфсбейном или его аналогами?

Что он хочет этим сказать? Меня лечили, долго лечили. Родители не жалели сил и средств, пытаясь найти лекарство. Не моя вина, что болезнь в меня вцепилась когтями. Не моя! Я низко опускаю голову, чтобы спрятать охватившее меня смятение.

- Ты же наверняка искал средство, - вкрадчиво продолжает Снейп. – Неужели, тебе не предлагали какое-нибудь новое лекарство, еще не выпущенное на рынок?

Повисает пауза, я торопливо глотаю обжигающее питье.

- Когда появился вульфсбейн, ты не пытался выйти на его создателя, предложить свои услуги, дабы усовершенствовать зелье?
- Нет. Дамокл Белби – известный затворник.

Замкнутость великого зельевара давно стала легендой. Он не берет учеников, даже с родственниками не поддерживает связи, и кому-кому, а Снейпу об этом прекрасно известно.

- Не каждый день к нему приходят оборотни-добровольцы.

Оборотни. Краеугольный камень моих проблем. Для того чтобы попросить о помощи, я должен объявить о своей болезни и тем самым создать дополнительные проблемы, в решении которых потребуется еще большая помощь.

Я отрицательно качаю головой. Пью зелье.

- Ты же общался с аптекарями, Люпин, - не отстает Снейп. – Тебе никто никогда не предлагал поучаствовать в тестировании зелья?

Покупая зелье, больше всего я опасался, что во мне заподозрят оборотня. Ликантропия накладывает на больного клеймо в глазах общества. Стать отверженным – ужасная участь! Родители, спасая меня, были вынуждены рассказать целителям и аврорам о нападении оборотня. Однако позже, когда стало ясно, что избавиться от болезни не удастся, отец сумел скрыть информацию. Мое имя не фигурировало в официальных документах, я не был зарегистрирован, как оборотень, молчание моего целителя обеспечивала клятва. Ради сохранения тайны, мы переехали подальше от знакомых мест, и с новыми соседями не сближались. Разумеется, о Хогвартсе я не смел и мечтать – скрыть свою болезнь в школе-интернате без соучастия администрации было бы невозможно. Альбус Дамблдор, ставший директором, предоставил мне великолепную возможность, но семь радостных лет были отравлены необходимостью таиться. Привычка скрываться, с видимым равнодушием слушать домыслы о темных тварях, улыбаться, когда сердце сжимается от страха и негодования, эта привычка вошла в мою кровь и плоть. Я прибегал к различным уловкам, чтобы сохранить свою тайну, менял рабочие места, адреса проживания, ни с кем не позволял себе сходиться, избегал общества тех, к кому мог бы привязаться, проницательных людей и техработы, покупая зелье, больше всего опасался, как бы во мне не узнали оборотня. Разоблачение стало катастрофой. Мой мир, неустойчивый, ненадежный, рухнул, грозя похоронить под обломками чувство собственного достоинства и те остатки душевного спокойствия, которые, вопреки всему, я ухитрился сберечь. Меня словно выставили голым на всеобщее обозрение. При виде любого мага, даже незнакомого меня охватывала паника: «Он знает!» Каждое мгновение я ждал оскорбления, обвинения, проклятия. Покупка зелья превратилась в настоящее мучение. Вряд ли, Снейп, в самом деле, считает, что я вел с аптекарями задушевные беседы о работе над вульфсбейном. Он хочет поддеть меня, но чем? Неужели намекает на то, что я не принимал зелье, подвергая опасности окружающих?

Я перечисляю все аптеки, в которых покупал зелье, их, правда, не много.

- Это все, что мне известно, Севрус. Не думаю, что в Англии есть аптека, в которой бы я не узнавал цену на вульфсбейн. К несчастью, у меня не всегда были средства на покупку зелья, но я старался… - я обрываю свою речь и, безнадежно взмахнув рукой, едва не роняю кубок.

Снейп возводит глаза к потолку. Я допиваю зелье одним глотком и протягиваю пустой кубок.

- Спасибо, Северус, - со всей возможной искренностью благодарю его. – Спасибо, ты спасаешь меня.
- Хорошо, если ты, на самом деле, понимаешь это, - глубокий бархатный голос Снейпа составляет странный контраст оскорбительному смыслу его слов.

Я пытаюсь не показать своей обиды, улыбаюсь дружелюбно, будто счел сказанное шуткой.

- Спокойной ночи, Северус. Увидимся на собрании.

Снейп криво усмехается.

- Увидимся завтра, Люпин, - он поднимает кубок на уровень глаз, будто, предлагая чокнуться.

Я чувствую, что краснею. Да, завтра опять нужно принять зелье. Каждый день до полнолуния и еще неделю после.

- Надеюсь, застать тебя на месте, - металлические нотки в голосе Снейпа заставляют меня поежиться.

Он разворачивается, и полы мантии описывают широкий полукруг – нетопырь расправляет крылья. Снейп исчезает за дверью. Я поднимаюсь наверх и ложусь в постель. Горечь, оставленная зельем, заставляет горло судорожно сжиматься. Растревоженные воспоминания наполняют душу тоской.

Тонкс.

Как я не торопилась с дежурства, Ремуса уже не застала. Молли сказала, что приходил Снейп, значит, Ремус уже выпил зелье и отдыхает. Я слоняюсь по огромному дому без дела, подхожу к закрытой двери, прислушиваюсь – тихо. Молли ворчит, что в пятницу вечером двадцатилетним следует быть на танцах. Я отшучиваюсь: какие танцы без кавалера? Эта проблема решается легко – Молли предлагает идти вместе с Биллом. Я обдумываю идею – сходить с Биллом потанцевать можно. Но как оставить Ремуса, больного, измученного? Я не смогу веселиться, зная, что ему плохо.

Громкие голоса отвлекают меня от грустных мыслей. Артур пришел! Он, Сириус и Молли разговаривают на повышенных тонах. Что-то случилось? Дамблдор еще не разрешил перевезти Гарри сюда. Сириус обвиняет Снейпа в предательстве. Нет! Только не это!

Это не может быть правдой! Он же варит вульфсбейн Ремусу. Если Снейп захочет, он может… может ошибиться, якобы случайно, и Ремус… Снейп – не предатель! Не верю!

Ладони становятся липкими от страха. Я подхожу к двери, вжимаюсь в нее, стараясь услышать хоть что-то. Ничего. Ни стонов, ни хрипов. Это же хорошо? А если для стонов поздно? Если он уже не дышит?

Я не могу расслышать дыхание через дверь! Это же очевидно. На мгновение меня захватывает безумная идея – взять у младших Уизли удлинители ушей и послушать. Так нельзя. Это просто свинство! Почему? Я же не пытаюсь разузнать тайны Ремуса. Я просто хочу убедиться, что все в порядке. Нельзя вторгаться в чужую жизнь с удлинителями ушей.

Я борюсь с собой. Тщетно. Наверное, я все же решилась бы подслушать, но, к счастью, Молли зовет на ужин

Северус.

Люпин, похоже, спит, сидя в обнимку с пустой коробкой из-под пирожных. Судя по блаженной улыбке, во сне он продолжает их есть. А наяву придется пить вульфсбейн. Такая вот зарисовка на тему разницы между сладостным миром грез и суровой реальностью.

Очнувшись, Люпин несколько мгновений таращится на меня чуть ли не с ужасом, потом внимательно изучает входную дверь, и снова смотрит на меня, но уже с сожалением. Наконец, овладев собой, он встает, нервно отряхивая крошки, и выдавливает улыбку.

- Добрый вечер, Северус.

Добрый? В самом деле?

- Спорное утверждение. Впрочем, если ты так думаешь, не стану опровергать.

Люпину, конечно, виднее, но, по-моему, даже запах вульфсбейна несовместим с такой характеристикой вечера, а уж вкус…

Возможно, Люпину пришла в голову та же мысль – он не спешит брать кубок с зельем.

- Люпи-и-ин! – возвращаю его к суровой реальности, в которой пирожные уже кончились, а зелье предстоит выпить.

Вздрогнув, он неловко берет кубок.

Не представляю, как расспрашивать Люпина. Вопросы, хотя бы косвенно связанные с ликантропией, повергают его в депрессию, к сожалению, молчаливую. Даже информацию, необходимую для приготовления зелья, приходиться вытягивать чуть ли не клещами.

- Люпин, а ты никогда не участвовал в разработке средств от ликантропии? – начинаю я осторожно. - Ты как-то говорил, что в детстве тебя долго лечили. Быть может, тебе довелось пообщаться с Дамоклом Белби, другими зельеварами, работавшими над вульфсбейном или его аналогами?

Как и следовало ожидать, Люпин не отвечает. Его взгляд мечется затравленным зайцем, вперяется в пол. Мне почти стыдно спрашивать:
- Ты же наверняка искал средство. Неужели, тебе не предлагали какое-нибудь новое лекарство, еще не выпущенное на рынок?

Прячется за кубком, торопливо глотает зелье. Ом-м-мерзительное, надо сказать.

- Когда появился вульфсбейн, ты не пытался выйти на его создателя, предложить свои услуги, дабы усовершенствовать зелье? – я настойчиво продолжаю расспросы, и Люпин, наконец, отвечает:
- Нет. Дамокл Белби – известный затворник.
- Не каждый день к нему приходят оборотни-добровольцы, - возражаю я.

Слово «оборотни» ввергает Люпина в еще большую печаль. Его взгляд ускользает, погружается в самого себя.

- Ты же общался с аптекарями, - напоминаю очевидный факт. - Тебе никто никогда не предлагал поучаствовать в тестировании зелья?

Люпин самозабвенно предается исследованию глубин своей души. Я терпеливо – сам удивляюсь – жду его возвращения к беседе. Он одаривает меня взглядом, полным горечи и укора, и, тяжело вздохнув, рассказывает, как и где покупал зелье. Сами аптеки мне известны, а никаких дополнительных сведений Люпин не сообщает. Жаль.
Ну, а чего я ждал? Того, что он самостоятельно всесторонне изучил вопрос, а мне сейчас предоставит выборку? Мечты, мечты… Кингсли ничего существенного сообщить тоже не смог – нет в архивах Аврората нужной информации. Значит, придется расспрашивать Белби. А как не хочется! Если сплетни имеют под собой хоть какое-то основание, то... Возникает очень много «если». Если Повелитель заинтересуется этим, если не удовлетворится моими словами, если начнет проверять…

***
- Нет, мистер Белби, я хотел бы поговорить не о вашем сыне. О вашем брате.

Мой собеседник подбирается. Его губы сжимаются в линию, брови сходятся на переносице.

- Почему вы не разговариваете с ним? – наконец-то невольная вовлеченность в студенческую жизнь принесла мне пользу! Все знают, что Дамокл Белби – затворник, избегающий даже общества родственников, но только благодаря его племяннику, я знаю, что с мастером Белби не разговаривает родной брат.
- У вас нет права лезть в дела нашей семьи.
- Права у меня нет, - Белби это верно заметил, зато возможность есть.

Легилеменс и секреты семьи, как на ладони.

- Я надеялся на вашу добрую волю.

Белби решительно отодвигает чашечку с недопитым кофе и встает из-за стола.

- Продолжать беседу дальше считаю бессмысленным, - чеканит он. – Буду благодарен, если вы покинете мой дом.

Я удобнее устраиваюсь в кресле и беру миниатюрную чашечку. Кофе, увы, выпит. Но для демонстрации намерений это неважно.

- Мы еще не начинали беседовать, - замечаю я мягко. – Возможно, вы сочтете мои доводы убедительными и поведаете эту главу семейной истории.

Белби усмехается высокомерно:
- Убедительными? Уж не веритасерумом ли вы собрались меня убеждать?
- Подливать веритасерум человеку, чья семья насчитывает несколько поколений зельеваров, как-то несерьезно. Вам не кажется?

Белби буравит меня взглядом, а я верчу чашечку, любуясь прозрачностью тончайшего фарфора.

- Если вы не расскажите, о вашей ссоре с братом, мне придется задавать вопросы другим людям. Возможно, я ничего не узнаю, но пойдут разговоры. Вы сами понимаете, что это неизбежно. Вспомнятся старые сплетни, на вас налетят журналисты. Шепотки за спиной, любопытствующие субъекты, вздорные обвинения, - по лицу Белби видно, что он прекрасно представляет себе перспективу. - Если желаете, я могу дать слово, что все сказанное вами дальше меня не пойдет.

Белби молчит. Долго.

- Зачем вам это нужно? – хрипло спрашивает он.
- Проверяю одну теорию.

Я переворачиваю чашечку. Пытаюсь понять, что за символ расположился у самого края. Неужели, сейчас я услышу правдивую историю?

- Я должен поверить, что информация о моем брате вам нужна только для себя?
- Могу выпить веритасерум, если вы настаиваете.

Белби пристально всматривается в мое лицо, что-то решая про себя. Наконец, произносит хриплым голосом:
- Поклянитесь.

Я подворачиваю манжеты на левой руке и провожу по запястью отточенным ножом. Выступает кровь. Я клянусь никому не рассказывать о том, что услышу.

- Мой брат – великий ученый, - начинает Белби. – Над вульсфбейном начал работать еще наш отец, но настоящего прорыва добился Дамокл. Он полагал настоящую редакцию зелья промежуточным вариантом и хотел добиться того, чтобы оборотень не только сохранял разум, но и физическую форму. Найти решение этой проблемы он не смог, но чрезвычайно заинтересовался регенерацией, свойственной. Его захватила мысль сохранить это свойство в человеческой форме, привить его не только оборотням. Однако в ходе экспериментов выяснилось, что сохраняя регенерацию, оборотень сохраняет свою агрессивность. Если под действием вульфсбейна оборотень становился чудовищным волком с человеческим разумом, то новое зелье создавало темную тварь в облике человека, кровожадную и неразумную. Дамокл пытался снизить агрессию, но разумными эти существа не стали, они были полностью покорны воле Хозяина, невероятно сильны, быстры, абсолютно бесстрашны и безжалостны.

Мечта Темного Лорда! Поправка, мечта любого стремящегося к власти.

- Я возражал против дальнейшей разработки этой темы, а нашим имуществом управлял именно я, и Дамокл не мог не прислушиваться к моему мнению. К счастью, изменения были обратимы.

В голосе Белби ощущается неуверенность.

- Обратимы?
- Почти, - отвечает он, поколебавшись. – Почти.

Значит, это испытание братская привязанность выдержала. Что же их поссорило? Какая разработка гениального ученого оказалась неприемлемой для его брата?

- Дамокл решил, что получеловек-полуоборотень будет обладать необходимыми свойствами.

Оборотни размножаются через заражение: их потомство погибает нерожденным во время ежемесячной трансформации. Полукровка, рожденный от оборотня, всегда является человеком. Если он наследует от отца ликантропию, то погибает в первый же месяц беременности. Как же мастер Белби собирался обойти эту проблему?

- Заражение на последних сроках беременности, роды до полнолуния, - получаю ответ на невысказанный вопрос. – Когда Дамокл рассказал об этом, мы серьезно поссорились. Он не понимал, почему я возмущаюсь, считал, что проблемы зараженной женщины – временное неудобство, пока он не усовершенствует вульфсбейн. Я отказался давать деньги на эти эксперименты. Как раз тогда поползли слухи, за нас взялись журналисты, и Дамокл понял, что его идея способна вызвать взрыв негодования. Он согласился со мной, что не стоит рисковать всем. Однажды я случайно увидел его расчеты – Дамокл не оставил свои замыслы, просто перестал рассказывать о них мне. Был скандал.

Белби замолкает.

-Что заставило вас порвать с братом? – спрашиваю тихо. – Он перешел к практическому осуществлению?
- Да. Заразил ликантропией беременную. Она была из общины оборотней, неграмотная, дикая. Почти Маугли. Я не знал. Наверное, Дамокл решил, что она слишком слаба после родов и не принял мер. Или же она оказалась умнее, чем мы думали, и сумела открыть запоры, пока оставалась человеком. В полнолуние она разгромила лабораторию, загрызла оборотня, который принимал вульфсбейн… и своего ребенка. Ее пришлось убить. Я заставил Дамокла отказаться от своих планов.
- Вы уверены, что он не занимается больше этой проблемой?
- Уверен. Финансами занимаюсь я. Все, что приобретается для лаборатории Белби, находится под моим контролем.

@темы: "ГП", "Чашечку кофе?", "мои фанфики"

---

Снейп и Мародеры в свете цитаты из ГКЧ

Великий Гилберт Кит Честертон написал: "есть три типа людей; первый тип - люди; их больше всего, и, в сущности, они лучше всех. Мы обязаны им стульями, на которых сидим,одеждой, которую носим,домами, в которых живем; в конце концов, если подумать, мы сами относимся к этому типу Второй тип назовем из вежливости "поэты". Они большей частью сущее наказание для родных и благословение для человечества. Третий же тип - интеллектуалы; иногда их называют мыслящими людьми...
У первого типа есть определенные, очень твердые убеждения, которые называют "общими местами". Так люди считают, что дети приятны, сумерки печальны, а человек, сражающийся против троих, - молодец. Эти мнения ни в коей мере не грубы, они даже не просты. Любовь к детям - чувство тонкое, сложное, почти противоречивое. В самом простом виде оно слагается из преклонения перед радостью и преклонения перед слабостью. Ощущение сумерек - в пошленьком романсе и нелепейшем романе - очень тонкое ощущение. Оно колеблется между тоской и наслаждением; можно сказать, что в нем наслаждение искушает тоску. Рыцарственное нетерпение, охватывающее нас при виде человека, вступившего в неравный бой, совсем нелегко объяснить. Тут и жалость, и горькое удивление, и жажда справедливости, и спортивный азарт. Да, чувства толпы - очень тонкие чувства; только она их не выражает, разве что взорвется мятежом.
Здесь-то и кроется объяснение необъяснимого на первый взгляд существования поэтов. Поэты чувствуют, как люди, но выражают эти чувства так, что все видят их тонкость и сложность. Поэты облекают в плоть и кровь несмелую утонченность толпы. Простой человек выразит сложнейшее чувство восклицанием: "А ничего паренек!"; Виктор Гюго напишет: "Искусство быть дедушкой". Маклер лаконично заметит: "Темнеть раньше стало..."; Йетс напишет: "В сумерках". Моряк пробурчит что-то вроде: "Вот это да!.."; Гомер расскажет нам, как человек в лохмотьях вошел в собственный дом и прогнал знатных мужей. Поэты показывают нам во всей красе человеческие чувства; но помните всегда, что это человеческие чувства. Никто не написал хороших стихов о том, что дети отвратительны, сумерки нелепы, а человек, скрестивший меч с тремя врагами, достоин презрения. Эти мнения отстаивают интеллектуалы, иначе умники" Примечание: "Нечего и говорить, что многие поэты пишут прозой - Рабле, например, или Диккенс".

@темы: "гербарий"

---

Чашечку кофе? Глава4. Билл.

Ифан Карабасофф, не знаю понравится ли тебе: Снейп здесь себя работой на благо Ордена не загоняет, но его пинают виртуально.

Глава 4. Растущая луна (II фаза)

Лунный календарь на 1995 год:
4 августа (пятница) – вторая лунная фаза сменяет первую, в 15.00 начинается 9-й лунный день. Критический день. Энергетика этих лунных суток отрицательно влияет на человека. Возможны тревоги, страхи, мрачные мысли. Следует опасаться обмана и всевозможных искушений. В этот день легко поддаться иллюзиям и обольщениям. Человеку праведному или даже тому, кто научился сдерживать свои низменные инстинкты, опасаться нет необходимости. Плохое к таким не пристает, а, наоборот, возвращается пославшему. Пассивный человек может сделать для себя критическим любой день, но в этот он особенно уязвим. Этот день лучше провести в спокойной, будничной работе. За новые дела браться не стоит – есть риск ошибиться в оценке своих возможностей и провалить дело. Эмоции лучше не проявлять. Возможно невезение, получение дурных вестей. Необходимо активно защищаться от негатива, прощать обидчиков.

Билл.

Я смял бумажного голубка. Сегодня Флер занята. Впрочем, как и вчера, и позавчера… За всю неделю мы ни разу не оставались вдвоем! Я перехватывал ее в коридоре, на бегу, лишь для того, чтобы услышать: «Я тоже скучаю. Встретимся попозже». Раньше, чем я успевал высказаться, пальчик Флер запечатывал мне губы. Лукавая, многообещающая улыбка заставляла сердце колотиться о ребра, затуманивала мысли розовым дурманом… А Флер ускользала, оставляя горьковатый аромат духов и нелепое ощущение блаженства. И то, и другое быстро развеивалось, обнажая реальность – мое одиночество. Я злился, мерил шагами свой кабинет и проклинал так некстати умершего Кастора Фримена.

Его единственным наследником оказался француз, и гоблины опасаются, что он откажется от аренды сейфа, заберет вклад, продаст недвижимость. Этот тип едва может связать по-английски несколько слов, и Флер нянчится с ним, как с младенцем. Она оформляет вступление в наследство, разъясняет особенности наших законов, расписывает надежность Гринготтса, уговаривая передать управление недвижимостью банку. Проводит с ним все свое рабочее и нерабочее время, а я довольствуюсь записками на бумажных голубках! Их скопилось на неплохую голубятню. Птички Венеры!

Наверное, сейчас Флер показывает этому напыщенному толстяку унаследованное имение. Водит его по оранжерее, рассказывает о растениях, собранных тремя поколениями Фрименов. Или они сверяют с перечнем столовое серебро. Короткие, пухлые, похожие на сардельки пальцы принимают из рук Флер изящную вещицу, прикасаются к нежной, прохладной коже…

Я стискиваю зубы, чтобы удержать стон – так явственно предстает передо мной эта картина! Масленый взгляд наследничка, толстые, подвижные, как пиявки, губы сластолюбца, капельки пота на лысине, и Флер с чарующей улыбкой, загадочная, зовущая. Я трясу головой, отгоняя наваждение. Не станет она флиртовать с этим… Не станет! Тем более использовать чары вейлы, чтобы добиться контракта. Это было бы отвратительно, гнусно. Флер так не поступит! Специально – нет, но неосознанно? Она, кажется, сама не всегда замечает, что использует их. Будет убеждать толстяка, улыбаться, а от ее улыбки кровь закипает и мысли путаются.
Я разжимаю кулак и расправляю помятое послание. Летящий почерк, слова сожаления, обещание скорой встречи. Стилизованная роза распускается, расправляет лепестки, вновь сворачивается в бутон. Флер…

Она появляется на пороге моего кабинета так внезапно, что я не сразу верю своим глазам. Вскакиваю, едва не опрокинув стул. Все-таки вечер мы проведем вместе! Флер отказалась возиться с наследничком! Допек он ее! Или… Неужели, приставал, домогался грязно? Я этого не оставлю!

- Привет, я на минуточку. Заберу порт-ключ…
- Порт-ключ? – повторяю за ней, как попугай.
- Порт-ключ в корнуэльскую усадьбу Фримена, - поясняет Флер. – Рауль всегда хотел увидеть танцы маленького народца – хозяину усадьбы они не откажут в уважении.

Рауль?! Рауль?!!

- Сегодня будет ясная ночь, а луна уже достигла половины… Билл, что с тобой?

Что со мной? Я с трудом разжимаю кулаки и хриплю:
- Ничего.
- Ты ревнуешь? – удивленно восклицает Флер. - Милый, глупый - нежно выпевает она, - ну, как тебе такое в голову могло прийти? Любезничать на танцах у маленького народца Корнуэлла – это же вовсе рассудка нужно лишиться.

На мгновение приободрившись, я вновь мрачнею. Да, маленький народец строг и не допустит вольностей, но дело- то не в этом! Мало того, что Флер проводит с толстым увальнем целые дни, она собирается развлекать его всю ночь. Танцами фей в лунном свете! Хорошо, да?

- Не надо сердиться, - ее голос звучит мягко, почти просительно.
- Я не сержусь, - нахожу в себе силы покривить душой. – Я соскучился. Ты все время занята.
- Что поделаешь, - вздыхает Флер.

Она заговорщицки подмигивает:
- Зато у нас будет завтрашний вечер – в Ковент-Гарден дают «Женитьбу Фигаро». Отпразднуем вик-энд?
- Оперой?! Почему?
- Ну, не на концерт же Уорбек идти? – фыркает Флер. – Билл, ты только представь себе: ложа в Королевском Театре! Музыка Моцарта, остроумная пьеса!

Я невольно начинаю проникаться ее убежденностью. Я люблю популярную музыку, люблю баллады, особенно в обработке «веселых сестричек», а опера… Не спектакль и не концерт. Как можно следить за действием, если герои все время поют? Я всегда считал, что на подобные мероприятия ходят, чтобы себя показать, заявить о принадлежности к элите. Но Флер, похоже, говорит искренне.

- Раулю предоставили ложу – он работал вместе с режиссером в Ла Скала.

Как же я забыл, что этот тюфяк еще и поет! Кенар перекормленный!

- Ты идешь с ним?!
- И ты идешь – Рауль нас обоих пригласил.
- Без меня, - отрезаю я. - Тратить три часы на бессмысленные завывания.

Флер отстраняется и смотрит на меня с недоумением.

- Опера, - произношу я с презрением, - это, когда убитый, прежде чем упасть долго-долго поет. Причем поет что-то непонятное.
- Вот как? Если ты боишься не понять, о чем идет речь в «Женитьбе Фигаро»… - она пожимает плечами и отворачивается.

Я судорожно подыскиваю слова, но ничего не могу придумать.

- Что ж, настаивать я не буду, - ее голос звучит принужденно. - Но если передумаешь, встретимся завтра.

Обиделась? А мне не обидно? Вместо вечера наедине, посещение Королевского театра в компании самодовольного толстяка, который даже беседу поддержать не может! Мне радоваться? Может, еще поблагодарить его за то, что мою девушку развлекает? В оперу водит, к маленькому народцу на танцы…

- Лучше если ты передумаешь.

Флер качает головой:
- Вряд ли. Я Моцарта люблю, и хочу посмотреть эту постановку. Да, и Рауль проводит в Англии последние дни.

«А тебе жаль? Хочешь, чтобы он побыл подольше? Еще какие-нибудь имения осмотрите, на балет сходите!»

- До завтра, - холодно бросает Флер и выходит, аккуратно прикрыв дверь.

***
- Гляди-ка, братец Билли на ужин пришел, - слышу я нарочито громкий шепот из приоткрытой двери комнаты близнецов. – Один!
- Один? В самом деле. Неужто, милашка дала отставку?
- Быть того не может! Билли у нас красавчик?
- Красавчик.
- Отличник?
- Отличник.
- Мамин любимчик?
- Любимчик!
- Ну, как такого бросить?!

Больше всего мне хочется шарахнуть по двери так, чтобы близнецы свалились на пол и поотбивали задницы. Хотя бы наорать на них! Нельзя. Только выставлю себя на посмешище. Не дождутся!

- Точно бросила – ты погляди, какой сердитый.

Я иду по коридору, не оглядываясь. Голоса близнецов становятся все громче. Преследуют меня, но я старательно изображаю глухого.

- Ничего вы не понимаете, - раздается голосок Джинни. – Совершенствуя английский язык, необходимо отработать сцену ссоры и расставания. Билл приносит себя в жертву идее дружбы народов!

Ах ты - маленькая дрянь!

- Хотел бы я на уроке поприсутствовать – глядишь,чего новенького бы узнал.
- Лучше на следующем, когда примир-р-рение будут проходить.

Я с силой захлопываю дверь в свою комнату, но недостаточно быстро. Успеваю услышать имитацию страстных вздохов. Никогда еще мне так не хотелось свернуть шеи этим кривлякам! А Джинни, сестренка, чему радуется? Не по вкусу ей Флер, так ее-то здесь нет. Меня пинает!

Я сбрасываю мантию и снимаю пропотевшую за день рубашку. Мама, как всегда, входит без стука. Наверное, от этой привычки ее не отучить. Она складывает в тумбочку чистое белье, забирает рубашку, майку, требует снять носки. Я сажусь на диван и начинаю раздеваться.

- Скоро будем ужинать, - сообщает мама.
- Я не голоден.
– Отец вот-вот должен вернуться, - продолжает она, не обращая внимания на мою реплику. – Ты сегодня собираешься куда-нибудь?
- Нет.
- Останешься дома? Вечером, в пятницу, мама выпрямляется и смотрит на меня удивленно. – Что за радость в четырех стенах сидеть! Сходил бы на Диагон-аллею, в кафе…

Очень мило! Этим летом мама не жалела сил, чтобы удержать меня дома, даже терпела присутствие Флер, и вдруг – «выйди, погуляй».

- Успеешь еще насидеться, когда женишься, детей заведешь. Тогда не до гулек будет, так хоть вспомнишь, как развлекался. Тонкс позови – она тоже сидит одна, скучает.

Ах, вот в чем дело! Мама старается свести меня с Тонкс. Точнее, подойдет любая милая, славная девушка, лишь бы не Флер, но Тонкс находится в пределах маминой видимости.

- Не хочу.
- Что ж ты весь вечер делать будешь? Сидеть, киснуть.
- Спать лягу! – я вытягиваюсь на диване и закидываю руки за голову.

Мама открывает, было, рот, но замирает, прислушиваясь. Из коридора доносятся голоса: папин и, кажется, Сириуса. Мы спешим к ним.

- Нет, Сириус, не сегодня. Сегодня Гарри не привезут.
- Как не привезут?! – вскрикивает мама. – Ребенка нельзя оставлять в этом ужасном месте!
- Гарри обвиняют в незаконном использовании палочки, и, если его поместить в ненаходимый дом, это будет расценено, как попытка скрыться, - разъясняет папа. – А в любом другом месте ему находиться опасно.
- Опасно? А там не опасно?! Там, где на него напали дементоры! – в мамином голосе прорезаются визгливые нотки.
- Его защищает магия крови, - папа опускает глаза в пол. – Если он не будет выходить на улицу, с ним ничего не случиться.
- Посадить ребенка под замок! Выпустить под окнами дементоров! – мама в волнении ломает пальцы.
- Молли, Дамблдор разберется с этой проблемой. Если не завтра, то послезавтра Гарри будет с нами, - успокаивает ее папа.
- Разберется? – вмешивается Сириус. – Как он собирается разбираться?
- Нужно узнать, кто стоит за нападением…
- Пожиратели, кто же еще!

Папа качает головой.

- Это Флетчера вина, - вмешивается мама. – Если бы он выполнял свои обязанности, как следует, ничего бы не случилось!
- Пожиратели знали, что дежурный ненадежен! – выкрикивает Сириус. – Поэтому и напали!
- Пожиратели не нападали! – возражает отец. – Никого кроме дементоров на Тисовой улице не было.

Сириус его не слушает:
- Снейп знал, что Флетчер дежурит, он знал и донес своему Хозяину!
- Дамблдор доверяет…
- А нас не предупредил!
- Этого не может быть! – вставляет реплику Тонкс.

Я и не заметил, как она подошла.

- Дамблдор полагает, что атаку дементоров организовали не Пожиратели Смерти, – веско произносит отец. - Дементора подчиняются Министерству, по крайней мере, пока. Необходимо выяснить, распоряжения каких чиновников, они стали бы выполнять.

@темы: "ГП", "Чашечку кофе?", "мои фанфики"

---

О Темной магии и не только

В Поттериане Темная магия однозначно осуждается, однако, Роулинг не уточняет, что же это такое и чем Темная магия отличается от магии не темной. Толкиен, кстати, этот вопрос тоже обходит стороной. Я хочу изложить мою трактовку, не претендующую на универсальность.
На мой взгляд - Тьма - первозданный Хаос - то, что было до Творения - бытие и небытие, стихии и элементы, возможность. Наш Мир - Космос - упорядоченный, структурированный, подчиненный Законам. Магия, которой учат в Хогвартсе, подчинена этим же Законам.
Темные искусства - выход за пределы упорядоченного Мира, наиболее характерный раздел - некромантия - нарушение границ между бытием и небытием.
Чем страшна Темная магия? Она опасна - трудно совладать с теми силами, которые вызывает Темный маг, он может погибнуть сам или впустить в Мир Нечто страшное. Оборотни, вампиры, инфери - темные твари - то есть, существа сотворенные темной магией, их человеческую природу исказила Тьма и они существуют вопреки Законам нашего мира.
Тьма не обладает собственной волей, способностью мыслить, она поглощает Космос, разлагает на элементы, перемешивает, возвращает в состояние первозданного Хаоса. Волдеморт, уничтожил темной магией свою человеческую природу и, независимо от тех целей, которые он осознанно ставит (точнее ставил, когда еще был человеком, сейчас он по инерции за них цепляется), уничтожает Мир вокруг себя. Он - Тьма, одетая в плоть - вещественное воплощение энтропии. И эта опасность грозит каждому Темному магу.
Так как Темные искусства сложны и опасны, занимаются ими люди целеустремленные и упертые. Власть, деньги, месть - сильные стимулы - темную магию используют чаще всего для достижения именно этих целей. Отсюда и нехорошая репутация самих искусств.

До принятия Статуса секретности маги жили вместе с магглами одним обществом. Своих законом у магов не было, возможно, действовали какие-то корпоративные правила алхимиков, анимагов и т.д. Разумеется, существовали различные обычаи и нормы поведения, какие-то поступки признавались "нерукопожатными", но преследование по закону осуществляли магглы, разделявшие магию не по методам, а по результату на полезную и принесшую вред. Статус секретности вынудил магов организоваться и установить правила. регулирующие жизнь общества. Тогда-то Темную магию и стали ограничивать. Помимо естественного желания обезопасить себя (в том числе от магглов, которые не могли не заметить поднятых из могил покойников) сыграла роль борьба за власть. Как я писала выше темной магией зачастую занимались для достижения денег, власти и боевой мощи, как следствие могуществом обладали темномагические семьи. Их власть до принятия Статуса секретности часто соединялась с феодальным землевладением и высоким положением в маггловском обществе. Но отделившись от маггловского общества маги потеряли источник немагических доходов, однако, они сохранили недвижимость, магические артефакты, знания и выступали, как патроны, распоряжающиеся клиентеллой (аналогично отношениям в Древнем Риме). Министерству необходимо было разрушить эту архаичную систему, чтобы установить свою власть, по сути бюрократическую (а в чиновники Министерства шли те, кто не был вовлечен в родовую структуру или был недоволен своим местом в ней). Поэтому началось наступление на темную магию - удобное обвинение в страшно-кошмарных преступлениях и подрыв позиций некогда могущественных родов.

---

Цветок каменный. Мастера и Гарри Поттер.

Смотрит Вова "Каменный цветок" (фильм 1946 года!), а я понимаю, почему меня так бесит ГП в ситуации с учебником Принца-Полукровки. Напомню: старому мастеру барин велел сделать шкатулку, у того не выходит - глаз не тот, руки дрожат. Через два дня барин приедет, у старика стресс, свалился он, и ученик Данила шкатулку закончил. Барину предъявил, мол, дедушка болен, обеспамятел, забыл, как сделал заказ. Но старый мастер уперся: "Чужая работа. Не моя рука!" Для него, Мастера, имеет ценность не получение блага (будь то высокий балл или даже целостность спины и сохранение репутации), а сам факт свершения. Он не может приписать себе чужую работу, потому что он - Мастер! А Гарри Поттер пользуется чужими наработками, по факту, выдавая за свои, и его не свербит. Ему все равно. Горение, стремление, бессонные ночи, красота прорыва - для него ничто. Попади такой учебник ученику, повернутому на зельеварении, он был бы потрясен, восхищен, попробовал бы предложенные способы, попытался понять, как Принц-Полукровка пришел к таким решениям. То есть, он бы использовал учебник в собственной работе, как дополнительный материал, и на восхваления ответил Слагхорна назвал источник (а скорее всего сам пришел бы к нему с учебником). Достался бы учебник равнодушному к зельеварению, но повернутому на чем-то другом ученику, например, Невиллу, он все равно оценил бы талант неизвестного и показал бы учебник Слагхорну, но не стал бы слушать славословия в свой адрес. Конечно, ГП не обязан быть творческой личностью, но мне этого не хватает. Внутреннего горения, стремления к чему-то. В сущности все действия ГП обусловлены не внутренним побуждением, а внешними факторами, инициированными Волдемортом и Дамблдором. Видимо, поэтому он не чувствует творческого огня в других людях (Невилл, Луна).

Что еще интересно, Данила очень музыкален, он постоянно наблюдает красоту природы: в букашке, цветке, заре. Человек по-настоящему талантливый не может быть заточен под какую-то узкую область, как ГП на полеты и некоторые заклинания. Талант будет непременно проявляться в отношении к миру в целом, стремлении познать его, прочувствовать, воплотить красоту бытия в неком зримом образе (математической ли формуле, произведении искусства, зелье, заклинании...) Можно, конечно, свалить все на Дурслей и проблемы воспитания, но вот беда - Роулинг писала не Форреста Гампа, не историю преодоления, а замечательного во всех отношениях мальчика. И заявленная умницей Гермиона Грейнджер отличается от него лишь объемом информации, но не методом ее получения. Где-то видела я выражение: "Его ум напоминал каботажное плавание", увы, это о ней. Отличница-начетница, все прочитала, запомнила, может цитировать источник хоть в бреду, хоть во сне, но не имеет никаких интеллектуальных пристрастий, ни малейшей потребности выразить себя. Как ни странно проблески внутреннего огня были у Рона. В первой книге, по крайней мере.
В образ Северуса Снейпа очень органично вписывается творческий подход к зельям, создание собственных заклинаний (от простенького Левиокорпуса до смертельно опасной Сектумсемпры), рифмованная логическая задача, блестящие словесные формулировки, полные яда, мастерство дуэлянта.

Данила выполняет заказ барыни, но не удовлетворен своей работой. Она великолепна, барыня довольна, мастера-камнерезы восхищены, но настоящий Мастер трудится не для этого. Он воплощает самого себя, свою душу.

Прокопыч замечает, что Данила лег, не погасив свечу: "Ничего не щадит". Не щадит себя, не щадит материалы, инструменты, не пощадит невесту. С настоящим Мастером жить трудно, почти невозможно, его жизнь, его горение, объект приложения его душевных сил - его Искусство. И это очень подходит Снейпу. Роулинг подчеркивает, что разрыв с Лили был обусловлен увлечением Темными искусствами. Северус, действительно, не мог ради нее отказаться от Темной магии, это была сильнейшая внутренняя потребность. Та же, что увела Данилу от невесты и приемного отца.

Данила мечтает всю красоту живого цветка и камня выразить, чтобы все люди ее видели. И один из старых мастеров говорит, чтобы он по этой дорожке не ходил, а то попадет к Хозяйке Медной Горы. Горные мастера красоту камня познали, но людей забыли. По-моему, именно так случилось с Северусом Снейпом. Он мечтал о магии, как об Искусстве. Познать, овладеть, выразить себя, выйти за пределы человеческих ограничений. Полет без метлы. Но служении Темной магии требует отказаться и от всего человеческого - отказ от бытия, как такого, превращение себя в инструмент Тьмы - чуждой нашему миру Силы. Данила вернулся, потому что не смог забыть Катю. Северус Снейп не смог забыть Лили, она не стала для него материалом, из которого строится Алтарь Темного Искусства.

@темы: "ГП", "гербарий"

---

Как я провел лето. Интермедия.

Интермедия. Хогвартс. День.

- Представляете, Кричер хранил медальон Волдеморта! – Гарри не терпелось поделиться новостями с Роном и Гермионой, которые только сегодня вышли из больницы. – А в медальоне был кусочек его души, как в дневнике!

Гермиона ахнула и зажала рот ладошкой. При ярком свете солнца было заметно, что она осунулась и побледнела, но глаза у нее вспыхнули в предвкушении информации. Рон, напротив, помрачнел, услышав о дневнике.

- Кричер поэтому и был таким психованным, - возбужденно продолжал Гарри, - на него темная магия действовала. Он обещал хозяину, брату Сириуса медальон уничтожить, но не сумел. Это был медальон самого Слизерина! Я его открыл, как Тайную Комнату – приказал на парлестанге, и нас всех накрыло темной магией, - Гарри взмахнул руками, показывая, как именно накрыло.
- Что это было?! – Гермиона едва не подпрыгивала от любопытства.
- Дамблдор сказал – морок. Как будто стоишь в пустоте, и вокруг туман. И музыка тихая, такая, и словно шепчет кто-то, я прислушивался, но разобрать не мог. А в дали, - Гарри замялся, - силуэты. Видно плохо было, но я разглядел…угадал… Я видел родителей! Хотел бежать к ним, но их туман прятал, они то слева, то справа появлялись. И одновременно я видел гостиную, но не по-настоящему. Как на колдографии. Сириус должен был медальон разрубить, но его тоже морок накрыл, и он на Снейпа бросился, - тут Гарри сделал паузу, этот эпизод не до конца был ему понятен, несмотря на все объяснения Дамблдора.
- А зачем на Снейпа бросился? – удивился Рон.
- Ну, вроде бы чары подталкивают сделать то, что тебе хочется, - неуверенно начал Гарри. – Сириус же Снейпа терпеть не может, а у него в руке был меч…
- Медальон защищался! – воскликнула Гермиона. – Он перенаправил агрессию на другой объект.
- Ага! Понимаете, никто пошевелиться не мог, даже Дамблдор замер, а Снейп на Сириуса штору набросил, а потом какое-то заклятие в медальон кинул. Я очнулся, а у меня в ладони цепочка и осколки на столе.
- А почему на Снейпа чары не подействовали? – удивился Рон.
- Потому что он владеет окклюменцией, - уверенно заявила Гермиона.
- Ну, да, - помрачнел Гарри, - Дамблдор так мне и сказал.
- Теперь ты понимаешь, как важно заниматься окклюменцией?
- Это он мне тоже сказал.
- Гарри, ты будешь заниматься?
- Снейп ничего не объясняет! И он меня ненавидит!
- Чушь! – сердито воскликнула Гермиона. – Даже если он тебя ненавидит, чему я не верю, это ничего не значит. Сопротивляться Империусу ты научился у Крауча, а уж он совершенно точно тебя ненавидел. И где бы ты был без его уроков?
- Да, ладно тебе, Гермиона, я уже пообещал Дамблдору заниматься окклюменцией. Но Снейп меня, действительно, ненавидит, - Гарри не мог рассказать друзьям, как залез в Омут Памяти: во-первых, Гермиона этого не одобрила бы, во-вторых, рассказывать друзьям об увиденном ему совсем не хотелось.

Он вздохнул:
- Я к Дурслям еду до конца июля. Это хуже окклюменции.
- Так Снейп медальон уничтожил? – спросил Рон. – Совсем? Вместе с кусочком этого?
- Да, но у Волдеморта еще такие крестражи есть. Он поэтому умереть не может. А если их уничтожить, его кто угодно сможет убить, - Гарри старательно вспоминал рассказ Дамблдора. – А чтобы сделать крестраж он раскалывал душу убийством.
- Ага, - Рон кивнул, - убийство раскалывает душу, поэтому даже преступников казнить нельзя.
- А как же поцелуй дементора?! – возмутилась Гермиона.
- Так они – темные твари, Рон пожал плечами. – У них души нет.

Гермиона хотела, видимо, возразить, но передумала и спросила:
- Гарри, ты сказал, что брат Сириуса велел Кричеру уничтожить медальон, но он же был Пожирателем?
- Ну, да, был - Гарри задумался.

Он пытался расспросить Сириуса о брате, но тот ничего конкретного рассказать о нем не мог.

- Он младше Сириуса на год, наверное, сразу после Хогвартса Пожирателем стал.
- А медальон у него откуда?
- Оттуда же, откуда дневник у Малфоя, - фыркнул Рон.
- Нет, - возразил Гарри, - Дамблдор сказал, что Регулас ценой своей жизни достал медальон из зачарованной пещеры.
- Значит, он раскаялся! Сириус, наверное, обрадовался, что его брат одумался? – спросила Гермиона с надеждой.

Гарри замялся. После устроенного Снейпом скандала с хлопаньем двери, Сириус в адрес слизеринцев мог только ругаться, а брата в сердцах назвал трусом и придурком. Возможно, расстроился, что Регулас не обратился к нему за помощью?

- Понимаешь, Регулас от Волдеморта ушел, но к нам-то он не пришел. Кто его знает, что у него в голове творилось?
- Ни нашим, ни вашим, - понимающе кивнул Рон. – Как министерские – они вроде бы не за Пожирателей, но и нам не помогают.
- Вы не правы! Если Регулас хотел уничтожить Волдеморта, значит, он выбрал правильную сторону. А к Дамблдору не пришел… Может ему стыдно было, или он хотел принести доказательство своего выбора – этот медальон?
- Может быть, - Гарри не собирался спорить о Регуласе Блэке. – В общем, он не смог выбраться из пещеры и стал инфери. Снейп требовал его упокоить, но все закричали, что это - темная магия.
- Некромантия, - кивнул Рон,- за такое в Азкабан сажают.
- Дамблдор так и сказал. Но я не понял почему. Инфери же созданы темной магией, значит, их нужно уничтожать?
- Инфери – живые мертвецы, - задумчиво произнесла Гермиона. – Может быть, все дело в том, что они не совсем умерли? Вот их и нельзя убивать, чтобы душу не расколоть.
- Инфери – мертвец, но душа его не покинула, - неожиданно вмешался Рон. – Она связана темной магией, и не может найти дорогу на Тот Свет. И тот, кто убьет инфери, сам станет одержимым – если уничтожить физическое тело, дух должен вселиться в кого-то другого, а темная магия притягивает темную магию.
- Вот оно что! А я понять не могла, почему столько написано, как защититься от ифери, отпугнуть их, и ни полслова – как уничтожить.

Приближалось время обеда, и друзья, не сговариваясь, направились к замку.

- А вообще, очень важно правильно хоронить покойников, - Рон, видимо, обрадовался, что его информация оказалась такой востребованной, и спешил поделиться всем, что знал. – Чтобы некромант не мог поднять. Если поднимет, не только сам мертвец будет мучиться, но и родственникам плохо будет, он родную кровь чует...
- А почему мучиться? – удивился Гарри.
- Как почему? Он умереть не может, а наш мир ему уже чужой. Говорят, раньше некроманты после битв поднимали убитых и снова отправляли их в бой. Ходили армии мертвецов, уничтожая все на своем пути, пока война не заканчивалась. И возвращались они домой, - Рон явно пересказывал слышанные в детстве страшилки, - стучали по ночам в окна, если их пускали, убивали всех, и они тоже становились инфери. А Темные маги предлагали свои услуги и требовали плату золотом.

Так они дошли до Большого зала, и Рон заторопился:
- Ну, войны запретили, некромантию тоже, темных магов стали сажать в Азкабан: а то они сами мертвецов поднимали, и деньги за упокоение требовали, или выпускали разъяренного духа, уже не связанного мертвым телом, и он такое творил!

За учительским столом Гарри увидел Дамблдора и успокоился. Он знал, что директора восстановили в должности, но опасался очередной каверзы Министерства.

Дамблдор поднялся, жестом призывая к молчанию.

- Друзья мои, - проникновенно произнес он, – вот и закончился этот учебный год. Трудный год, тяжелый для всех. Но то, что не убивает нас - делает нас сильнее и, я надеюсь, мудрее. К сожалению, некоторые ученики забыли для чего они пришли в школу Хогвартс, а пришли они сюда учиться. Я крайне огорчен тем, что соперничество между факультетами приняло безобразную форму открытой вражды и подхалимства администрации. Это совершенно недопустимо, и я аннулирую результаты – кубок в этом году не достанется никому.

Гарри взглянул на слизеринцев. Малфой сидел прямо, словно метлу проглотил и был белым, как мел.

- Самое печальное, что старосты двух факультетов совершенно забыли о своих обязанностях. Вместо того, чтобы поддерживать порядок и помогать в учебе, они занялись совершенно другими, не спорю, очень интересными делами. Я вынужден констатировать, что Драко Малфой, Гермиона Грейнджер и Рон Уизли не оправдали оказанное им доверие.

Гарри увидел широко распахнутые глаза Малфоя, перевел взгляд на Рона – тот застыл, как изваяние, Гермиона всхлипнула и закусила губу. «Этого не может быть!»

- Я попрошу вас после обеда подойти к деканам и сдать значки. А теперь приятного аппетита!

Дамблдор говорил что-то еще, обращаясь к Хаффлплаффу и Райвенкло, но Гарри его не слышал. «Это все Снейп!» - стучало в висках. Он впился взглядом в ненавистное лицо, ожидая увидеть неприкрытое торжество, но никакого выражения не разглядел – Снейп казался совершенно безучастным, только в его глазах, Гарри почудилось, мелькнула тень удовлетворения. «Точно, Снейп! Потребовал награду за крестраж!» Он хотел поделиться этой мыслью с Роном и Гермионой.

- Почему? - с мукой в голосе произнес Рон. – За что?
- Все правильно, - всхлипнула Гермиона, вертя пальцами значок. – С Малфоя значок старосты сняли за инквизиторский отряд, а с нас за то, что мы были плохими старостами. Мы не помогали младшим курсам с учебой, не требовали соблюдения правил… Мы должны были заставить Гарри заниматься окклюменцией и не отпускать его из Хогвартса, а мы сами отправились в министерство и остальных за собой потащили.
- Что?! – возмутился Рон. – Никого мы не тащили! Думай, о чем говоришь! Все сами…
- А если бы Джинни погибла? – перебила его Гермиона. - Чтобы ты сделал? Старосты должны следить за тем, как бы ученики не свернули себе шеи, а не помогать им в этом.
- По-твоему, мы не должны были спасать Сириуса? – опомнился от удивления Гарри. - Нужно было сидеть в Хогвартсе и ждать, пока его пытали!.
- Ты еще не забыл, что его никто не пытал? Тебя заманили в Отдел Тайн! Ты сделал то, чего от тебя хотел Волдеморт. Спасая нас погиб Добби, а мог погибнуть и Сириус. Тебе нужно было обратиться к члену Ордена Феникса, к Снейпу!
- К Снейпу?! – Гарри едва не заорал, но на них уже стали оглядываться.

С трудом сдержавшись, он скрипнул зубами и сказал придушенным шепотом:
- Ты с ума сошла! Он ненавидит Сириуса.
- Это не имеет никакого значения, - тряхнула кудрями Гермиона. – А еще раньше тебе следовало заниматься окклюменцией. Ты позволил Волдеморту обмануть тебя и завести в ловушку. Из-за твоего упрямства погиб Добби!

Похоже, Гермиону только домовики и волнуют!

- А Снейп хотел убить Кричера, - мстительно сказал Гарри.
- Так этому предателю и надо, - машинально отозвался Рон. – Так мы из-за тебя значков лишились?!
- Не из-за Гарри, а из-за собственных ошибок. Мы должны были проследить за тем, чтобы Гарри занимался окклюменцией.
- Он же нас обманул!
- А мы ему позволили!
- Теперь я точно не буду заниматься окклюменцией! По крайней мере, с этим гадом, - Гарри кивнул на Снейпа, покидающего зал.
Гермиона взглянула на него, как утомленная мать на капризного ребенка, и потянула Рона за рукав.
- Пошли к Макгоннагал – значки сдадим.
Гарри взглянул на слизеринский стол - Малфой со своей свитой уже направлялся к выходу, значка на его мантии не было, а выражения лица он разглядеть не мог.

***
Прощание с друзьями получилось скомканным. Рон был раздосадован, Гермиона старалась держаться, но, забывшись, кривила губы и шмыгала носом. Уверения Гарри, что к осени Дамблдор одумается и значки им вернет. Оба пропустили мимо ушей. Гермиона снова принялась твердить об окклюменции, Рон с остервенением пинал камень. Гарри обиделся. В конце концов, они едут домой, к родителям, а он - к ненавистным Дурслям! Могли бы и поддержать его. Конечно, Дамблдор обещал забрать его, а Сириус шепотом клялся, что сам приедет за ним. Но целый месяц на Тисовой улице! Это же кошмар!
Год закончился отвратительно.

Вместе с каникулами начнется вторая часть.
Первая получилась короткой - это AU-развилка. Она обусловлена двумя событиями. которые, на мой взгляд, вполне вписываются в мир Поттерианы.
1. Снейп отправил вслед за детьми Добби, ход битвы и ее результаты изменились.
2. Кричера допросили с помощью легилеменции, был найден и уничтожен крестраж.
Еще один факт противоречит канону, однако, кажется мне вполне логичным. Дамблдор рассказал информацию о крестражах самым доверенным членам Ордена Феникса. Признаться, я не понима, почему он не сделал это в каноне. Если только, узнал сперва о кольце, решил проверить и пострадал. Умирая, испугался, что без его бдительного контроля натворят что-то не то, отсюда таинственность.
В этой альтернативной реальности был обнаружен медальон, причем Снейп и Блэк уже в курсе, умирать Дамблдор не собирается. Думаю, все вполне логично.
Пока Автор берет тайм-аут и отправляется доделывать остальные свои фанфики.

Ифан Карабасовв, ты удовлетворен благодарностью Дамблдора?

@темы: "Как я провел лето", "мои фанфики"

---

Нимфорем

До седьмой книги у меня к этой паре была только одна претензия: Роулинг продекларировала Любовь, но не показала ее, впрочем, как и во всех остальных случаях. Однако после ГП и ДС возникли вопросы.
Я всегда считала, что любовь к человеку подразумевает уважение его желаний. И если любимый мужчина четко выражает нежелание заводить детей, навязывать ему ребенка нехорошо. Честно признаюсь, если мой муж без моего ведома притащит какую-нибудь живность, она вылетит из квартиры быстрее собственного визга. Убеждать можно, ставить перед фактом - неуважение, манипуляция и эмоциональный шантаж. Если уж без ребенка женщине жизнь не мила, наверное, стоит поискать другой способ реализовать свое желание, а не обманывать своего якобы любимого и навязывать ему отношения, которых он не хочет.
Ситуация усугублена тем, что Люпин опасается передать ребенку болезнь. Я восемь лет мотаюсь по больницам и реабилитационным центрам, я зна, что такое наследственные болезни. Я не понимаю родителей, которые ЗНАЯ о риске, обрекают детей на такие муки. Я видела мужчину, буквально сожженного горем, потому что тяжелейшее заболевание ребенок унаследовал по его линии. Я видела женщину, которой главный невролог кричал: "что вы от нас хотите? Вы не понимали за кого идете замуж? Не знали его диагноз?" Тонкс поступает настолько безответственно и жестоко, что я просто не могу ее понять.
Впрочем, Люпина я понимаю еще меньше. В 37 лет мужчина вполне позаботиться о контрацепции, разве нет? Хотя... Если он все обговорил с Тонкс, она его заверила, что согласна, а сама, наоборот, постаралась забеременеть.
Недавно выяснилось, что из очередного откровения Роулинг следует: ликантропия по наследству не передается. Да! Люпин вещал на уши лапшу, просто-напросто не желая никаких детей. Имеет право, между прочим. Если бы не лгал. На это старый мародерофил заявил, что сведения тайные, хранились в секретнейшем отделе Министерства и Люпин не знал. Тогда и Тонкс не знала. Значит, возвращаемся к варианту о безответственной Тонкс.
Есть еще такой: Тед Тонкс - целитель и от него Тонкс знает, что ликантропия не передается, но Люпин, лелея своих тараканов, этому не верит. Но не предохраняется. Как ни крути, а получается некрасиво.

---

Гарри Поттер

Сознание Гарри Поттера любую информацию упаковывает в простой, понятный, красиво звучащий лозунг. Его нельзя назвать глупым, но вся его интеллектуальная деятельность сводится к впихиванию новых сведений в неизменную схему. Если вспомнить Сократа с его кругами: маленький круг знаний соприкасается с малой неизведанность, соответствующей длине окружности, чем больше круг, тем больше неизвестного. Гарри Поттер даже не подозревает, что за кругом его знаний что-то есть, он не видит этого, если же какие-то факты сваливаются буквально на голову, он размещает их в своем круге.

---

Ифан Карабасов, для тебя о Снейпе

Наш вчерашний разговор натолкнул меня на размышления, которыми и хочу поделиться. Ты говоришь, что Снейп – эгоист, и его душу может возродить только Любовь, но любить он не может, потому что эгоист, ну и холодная тщеславная сволочь. А значит, снарри с ХЭ не возможно. Я не совсем понимаю, почему Любовь подразумевает именно снарри. И, как сказала вчера, если человеку больше 16 и единственный смысл жизни - Любовь, он - идиот. Снарри с ХЭ не возможно по гораздо более банальной причине: Гарри Поттер Роулинг слишком мелок. Его душевная близорукость помноженная на интеллектуальное убожество и самодовольство поистине впечатляют. Увидеть ВСЮ жизнь человека и понять только то, что он был верен Дамблдору и любил маму Гарри – поразительная нравственная тупость. Окделлоцентризм в чистом незамутненном виде. Пояснение: окделлоцентризм – глубокое внутреннее убеждение, что ты являешься главным героем эпоса, и все люди вокруг – статисты, раскрывающиеся только через отношение к тебе. Разумеется, увлечься Снейп может, но сколько-нибудь длительные близкие отношения неизбежно превратятся в брак мистера и миссис Беннет. Чтобы как-то уйти от этого снарри-шипперы либо накачивают Гарри (Конвалария заставила его читать и цитировать Маккиавелли); либо загоняют Снейпа в такой агнст, что ему уже ничего не нужно, кроме как прижаться к живому теплу и замереть (этим занимается Трегги Ди) . Собственно, это все, что я хотела сказать о снарри.

Снейп – эгоист? Разумеется. Как и всякий человек. В существование альтруистов я не верю. Нет, был в земной истории один, но он был Сын Божий, посланный для искупления. Человек же, как сказал К.С. Льюис, полудух-полуживотное, и забывать об этом нельзя. Вообразив себя Ангелом Света, человек неизменно превращается во Врага человеческого. В душе каждого из нас таится тьма и мерзость, желание грязные, подлые и трусливые, не дать им реализоваться можно только одним способом – увидеть, признать из существование, не давать им волю. Выжигая неправильные чувства из своей души, человек калечит себя, и я об этом писала в цикле «Розовый сад». Я не люблю положительных персонажей Роулинг именно потому, что они отрицают у себя наличие неправедных мыслей и чувств, они уверены в своей безупречности, и на этом основании не считают нужным сдерживаться. Дамблдор увидел свою проблему (не смог позаботиться о сестре) и, ужаснувшись, спрятал ее от себя подальше, в дальнейшем он поступает так, будто никаких проблем такого рода и вовсе нет. Люпин списал все плохое на свою «болезнь» и на этом основании чувствует себя высоконравственным человеком. Пожалуй, только у Рона бывают редкие проблески понимания и попытки совладать с собой. Северус Снейп – единственный герой Поттерианы, который заглянул в глубину своей души, осознал, что там творится и скрутил своих демоном.

Я когда-то сравнивала Снейпа и Геда Урсулы ле Гуин, хочу напомнить сейчас, что Гед настиг Тень и назвал ее по имени. Это было ЕГО имя. Он увидел «тень своей гордыни и невежества» и признал их своими. Тень не исчезла, она соединилась с Гедом, не имея над ним власти. Наоборот, он теперь свободен, потому что знает свою Тень и не даст ей воли над собой. Другого способа справиться со своей гордыней, невежеством, ленью, завистью и т.д. не существует.
Не могу не продолжить аналогию. Первая встреча с Тенью: девочка сыграла тщеславие Геда и он залез в запретные для него книги учителя. Северус стремился доказать Лили свою правоту, выглядеть в ее глазах красиво, а в результате – сцена у Озера и «грязнокровка». Яхонт подначивал Геда, и тот, поддавшись гордыне, вызвал дух умершей, а за ней пришла тень, отгоняя ее погиб Верховный маг. Снейп присоединился к Темному Лорду, рассказал о Пророчестве, и под угрозой гибели оказалась Лили. Оправившись от ран, морально раздавленный Гед возвращается к учебе, но отстал от своих сверстников, учиться ему стало трудно. Снейп в отчаянии обращается к Дамблдору, обещает ему «все, что угодно», шпионит для него – тоже становится чужим среди своих. Гед заканчивает учебу и уезжает на далекий нищий остров, он считает, что никому не поможет, но, хотя бы, не навредит. Думаю, после смерти Лили Снейп был в таком же душевном состоянии. Потом Гед убегал от Тени и гнался за ней, а Снейп противостоял Волдеморту.
Ты приводишь пример настоящего Снейпа – его истерику в финале УА, он, мол, хотел Орден Мерлина. Хотел бы - прибил Блэка в ВХ. Снейп хотел убить его, бесспорно, предателя, обрекшего на смерть Лили, но даже безжалостного мерзавца он не мог убить безоружным. Когда Блэк бежал Снейп, конечно, сорвался. Он не мог кричать Дамблдору: «Что вы творите?! Вы отпустили убийцу! Какую игру вы затеяли?! Как я могу охранять Поттера, если вы держите меня в неведении?!» А тут еще Люпин с зельем и Грейнджер с хроноворотом (не верю, что Снейп не в курсе!). Он считал, что Дамблдор подставил его, но сказать этого не мог, а потому кричал об Ордене. То, что человек в таком состоянии, не проговорился, не разрушил легенду, свидетельствует как раз о потрясающем самоконтроле.

Ты говоришь, я назвала Снейпа нелюбимым ребенком. Вообще-то, я сравнивала его с рабом. Вступление в ПС - не подростковый бунт, а побег в поисках лучшей доли.
"И знать судьба, мне, горемычному, идти, брести по белу свету
Ведь здесь у нас, в родной деревне
На всех голодных хлеба нету".

Ты говоришь, он это понял, разумеется, понял, поэтому ничего не просил для себя. Я думаю, в итоге он Дамблдора, нет, не простил, принял. Вот таким одиноким, заблуждающимся стариком, который как от чумы бежит от привязанностей. В сторону, а ведь его любимая ученица и преемница на посту декана Гриффиндора - Минерва Макгоннагал - отличается тем же. Возвела на алтарь юношескую любовь, от которой сама же сбежала, и лелеяла ее десятки лет, не подпуская преданно любившего ее человека. У нее не было детей, в книге ни разу не упоминаются ее братья и племянники, она избегала участия в жизни своих учеников. Интересно, не правда ли? Похоже, Дамблдору с людьми другого типа было неуютно, возможно, он ощущал свою ущербность. И на Астрономической Башне Снейп его пожалел и подарил легкую смерть. Он взвалил на себя оставленный Дамблдором груз и с честью выдержал испытание. Скорее всего, Снейп знал о возможности выжить для Гарри, вполне вероятно, он позаботился о своем выживании (хотя бы для того, чтобы доделать то, что у гриффиндорцев не получится). Он не рассчитывал ни на Орден Мерлина, ни на личную благодарность.

Снейп все делал для себя, для своей души, как подобает эгоисту, осознающему свой эгоизм. Ему не нужно искать какой-то новый смысл жизни, он обрел цельность. Ему не нужна для этого другая половинка, он уже целый. Любовь, как единственная цель в жизни, любовь, как наркотик, без которого все не мило ему уже не грозит. Если он полюбит, это будет любовь глубокая и зрячая, такая, когда любящие смотрят не друг на друга, а в одном направлении. Но можно обойтись и без любви, соединяющей в союз, он вполне может любить, дело, науку, свой сад, досуг, учеников, друзей. Снейп прошел огонь искупления и обрел себя.

---

Апрельский фанфик

Хотела я написать юмористический фанфик к 1 апреля. Естественно, не написала. Да и с юмором, у меня не очень. В. Крапивин охарактеризовал одного шута, недовольного своей профессией: "Чувство юмора у него не было, а чувство ехидства было". Это про меня. В общем, не знаю, получился ли фанфик юмористическим, писать было смешно. Рейтинг повышен до R из-за цинизма Автора, который в святые, чистые чуйства не верит.

Название: За рюмкой чая
Автор: Скарапея
Бета: есть вакансия
Жанр: драббл
Пейринг: CC, ЛМ
Рейтинг: R
Саммари: на столе - ароматный чай и восточные сласти, тонкие ломтики лимона посыпаны сахарной пудрой. Несколько капель бальзама? Пожалуй… А лучше бальзам без чая. Уже закончился? Есть коньяк! С лимоном чудесно… И разговор становится душевнее.
Дисклеймер (отказ от прав): Все права на персонажей и сюжет "Гарри Поттера" принадлежат Дж.К. Роулинг. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Комментарии: один из типичных сюжетов снарри (постхог) - ГП осознает, что нет ему счастья без Снейпа, и старается добиться его любви. СС либо оказывается геем, либо спешно ориентацию меняет, но обязательно проникается к зеленоглазому ловцу ответным чувством. Такая предопределенность меня не устраивает.
Предупреждение: намек на слэш, намек на гет, намек на адюльтер.
Статус: закончен.

Мы выбираем, нас выбирают
Как это часто не совпадает…
Из к/ф Большая перемена.


- Я больше так не могу, Люци! Он приходит каждый день.
- Не может такого быть! У него же Аврорат, дежурства, общественные обязанности… Каждый день никак не получится.
- Он приходит вечером, после работы. Или утром после ночного дежурства и норовит остаться на весь день. И в праздники… раньше он отмечал их с Уизли, сбратьями по оружию, а теперь заявляется ко мне. Всю Пасху здесь сидел. Победу, к счастью, в Хогвартсе праздновал – Минерва уговорила. Со своего Дня Рождения сбежал после торжественной части. А впереди Хэллоуин, Рождество, Новый Год…
- Твой День Рождения…
- Я в ужасе!
- Не пускай.
- Не могу! Он - аврор и курирует меня. Я обязан по первому требованию открыть дверь и впустить его в дом, предъявить результаты работы, свою переписку, сведения о финансах.
- Как ты на такое согласился?
- Вопрос, полагаю, риторический? Или ты забыл, как жаждали моей крови? Если бы не Поттер я бы гнил в Азкабане… Если бы он не сидел в моей палате, я не вышел бы из Мунго!
- Отравить хотели?
- В больнице много разных возможностей. Люци, не части, у меня еще осталось.
- Так допивай.
- Вариант, который предложил Поттер казался… приемлемым. Все поверили, что Победитель Волдеморта, Лучший Ученик Дамблдора, Надежда Магической Британии – контролирует ситуацию, и от меня отстали.
- То есть, тебя все устроило.
- Устроило… Поттер меня вытащил, Люци. Дамблдор ведь не оставил ни-че-го.
- За покойного – не чокаясь.
- С его легкой руки я был идеальным кандидатом на заклание. От моего дома остались одни головешки, ты знаешь. Поттер рвал на груди рубашку в Визенгамоте, распинался перед прессой, убеждал коллег – он меня спас, по сути.
- И ты был ему благодарен.
- Это так странно? Именно, благодарен! И думал, что смогу сосуществовать с ним в качестве куратора! Подумаешь, приходит с визитами – он ведь теперь доказательств моей подрывной деятельности не ищет и ненавидящим взглядом не прожигает, наоборот, полон доверия и участия.
- Это же прекрасно!
- Если бы! Он же максималист. На полпути не останавливается! Решил спасать – так не только от Азкабана, но и от одиночества, меланхолии, ошибок прошлого и чувства вины.
- Каким образом? Если Поттер нашел действенный метод, это – золотая жила.
- Люци, он – ученик Дамблдора и от всех напастей спасает Любовью. Магический Мир спас, теперь за отдельно взятого меня принялся. Каждый день приходит спасать. Это невыносимо! Налей…
- Невыносимо? Ну, приходит он, и что?
- Приносит эту липкую гадость.
- «Восточные сладости сестер Патил». Самый модный брэнд. Северус, ты понимаешь, что у них в кондитерской столики на месяц расписаны, а продажа на вынос – эксклюзивная услуга? Попасть в список сложнее, чем получить грант от Министерства. Тебе бесплатно на дом приносят, а ты нос воротишь! М-м, восхитительно! Я возьму еще?
- Хоть все забирай! Посмотри, там еще пакет есть…
- Значит, Поттер приносит сладости, а ты угощаешь его чаем.
- Угощал. Проявлял гостеприимство. Люци, он часами сидит! Ботинки скидывает, на стул с ногами залезает и сидит.
- Хорошо, сидит он, чай пьет. И все?
- И смотрит. Не отрываясь. Это ужасно!
- Ты же сам просил посмотреть на тебя. Установленный следствием факт, даже в протоколах суда отражен.
- Люци! Я передал ему свои воспоминания! Мне нужна была уверенность, что Поттер отправится с ними в кабинет директора, назовет пароль и воспользуется Омутом Памяти, а для внушения необходим зрительный контакт. Я не имел в виду, что он должен смотреть на меня всегда!
- Да, ладно тебе! Смотрит и смотрит.
- Это невыносимо! Я – не актер в театре, играющий спектакль для одного зрителя! Я хочу просто жить свой собственной жизнью, а не воплощать чаяния Поттера!
- Не волнуйся так, выпей. Я еще налью.
- Знаешь, я теперь понимаю Лили. Как же я ее достал. Ходил за ней, поедал глазами… Когда за тобой вот так ходят, чего-то ждут, а тебе нечего дать – это бесит. Сначала злишься на себя за черствость, потом на того, кто ходит. Ей, наверное, уже на стену лезть хотелось...
- Северус, ты меня поражаешь. Тебе надоел Поттер – так поругайся с ним! От тебя самые спокойные и доброжелательные люди сбегали с проклятиями, а тут – восторженный юнец, мечтающий о Любви!
- Этот восторженный юнец вбил себе в голову, что я – несчастный, затравленный человек, прячущий за едким сарказмом ранимую, чувствительную душу. Когда я высказываюсь о его умственных способностях, он смотрит на меня с кроткой, всепрощающей улыбкой.
- Как мило!
- Мило?! Он заявляет, что не бросит меня, придравшись к жестоким словам, ведь под маской безразличия и цинизма, мое израненное сердце обливается кровью, не смея позволить себе привязанность… Люци, это не смешно! Прекрати!
- Н-не… не могу!
- Он только вздыхает, когда я называю Джеймса Поттера безответственным, самовлюбленным фатом, которому захотелось поиграть в войну. Что-то бормочет о тяжелой наследственности и влиянии Азкабана, когда речь заходит о Блэке. И не возражает, когда я называю Люпина тряпкой, насквозь пропитанной жалостью к самому себе.
- Серьезно.
- Более чем. Я как-то заявил, что Лили была такой же самодовольной узколобой мещанкой, как и ее сестра, и, будь она жива, вырастила бы сына таким же свиненком, как его кузен.
- И что ж Поттер?
- Побледнел, кулаки сжал – я думал, или ударит, или навсегда хлопнет дверью – нет! Справился с собой и сказал придушенным голосом: «Вы сделали мне сейчас очень больно, но я знаю, что вам больнее – вы пытаетесь оттолкнуть меня, потому что боитесь предательства. Вы чувствуете, что мы становимся ближе друг другу, но не верите в силу моих чувств. Вы думаете, я непременно оставлю вас, но этого не случится. Я всегда буду с вами! И вы поверите мне, поверите в мою любовь!»
- Ого!
- После этого, я перестал язвить. И приглашать его к столу – сам проходит, садится. Я уже перестал держать дома чай и кофе, но он приносит с собой. Кормить меня пытался. Я сказал, что в его присутствии мне кусок в горло не лезет, так он целителей приволок… Что ты ржешь?
- Как… как ты отбился?
- Поттер не умеет готовить. А Кричер и Молли идею не поддержали.
- Читаю труды по алхимии. Вслух. На латыни. Сидит, слушает – в Хогвартсе бы так!
- За науку!
- Поддерживаю!
- Возьми его в лабораторию, пусть помогает.
- Я пытался. Думал, взвоет и сбежит. А он говорит, что у меня фантастически красивые руки. Как бледные, хрупкие крылья бабочек, порхающих над котлом. И это самое сексуальное зрелище, что он видел.
- О-о! Может он для красного словца завернул?
- Я так и подумал. А потом заметил, что у него стоит.
- Что?!
- То самое! Теперь я к нему спиной боюсь поворачиваться. Не то, что наклоняться. А в лаборатории, сам понимаешь, по стойке смирно не постоишь.
- Значит, у Поттера все серьезно… Неужели, он только смотрит, а к более, гм, конкретным действиям склонять тебя не пытается?
- Он думает, я не могу из-за поражения нервной системы.
- Он думает… А на самом деле это не так?
- Не так.
- Ты уверен?
- Уверен.
- Кто она?
- Кто?
- Та, из-за которой ты уверен.
- Ты о чем, Люци?
- Чтобы так спокойно рассуждать на тему импотенции, да еще в твоем возрасте и с твоей биографией, нужно иметь регулярные подтверждения обратного. Кто она?
- Не имеет значения.
- Еще как имеет! Если Поттер узнает, что тебя не нужно спасать от холода одиночества и разбитого сердца, он, быть может, успокоится.
- Рациональное зерно в твоих рассуждениях, определенно, есть. Но это невозможно – она замужем.
- Адюльтер – явление довольно обыденное. Развод, кстати, тоже.
- Не в этом случае. Поттер знаком с мужем. Уйти от него она не может – он тяжело болен.
- Ситуация. А как ты в нее попал?
- Она ко мне за зельем пришла для мужа. Запрещенным. А потом все как-то само закрутилось.
- Значит, мужа она бросать не хочет, а с тобой просто спит.
- Не все так просто. Он пострадал на войне, и эта дурочка заявила, что выйдет за него замуж немедленно и будет любить всегда. Ей двадцати не было, что она понимала. А эти придурки из Ордена, вместо того, что устроить длительную помолвку, дать время успокоиться, определиться с состоянием здоровья и принять решение не на эмоциях, быстренько устроили свадьбу, завывая о великой силе любви и высокой жертвенности. Теперь у нее на руках больной, который то пребывает в апатии, то агрессивен, и маленький ребенок. Если они разведутся из-за ее измены, у нее отберут ребенка. Она не англичанка, а семья мужа из числа победителей, причем победителей, занявших высокие посты.
- И вы используете Поттера с его бредовой влюбленностью как ширму?
- Не используем. Люци, все как-то само получилось. Я же понятия не имел, что он себе такое напридумывает. Любовь, она, вообще-то, разная бывает, секс не всегда подразумевается.
- Говорит человек, который спит с чужой женой и врет Поттеру про импотенцию.
- Я не врал! Я сказал, что физически не могу заниматься с ним сексом, а он понял так, как понял.
- А наоборот попробовать не предлагал?
- Он меня щадит. Боится причинить боль моему самолюбию и заднице.
- А минет.
- Я не могу из-за укуса Нагайны.
- Какая связь?!
- Не знаю, но он верит.
- А он сам?
- Поттер не слишком сообразителен, но думаю, скоро он додумается до такого.
- И что ты тогда будешь делать? Нет, плечами не пожимай – это не ответ!
- Придумаю что-нибудь.
- А поговорить с ним ты не пробовал? Просто, по-человечески. Поговорить.
- Пробовал! Я пытался с ним поговорить, я объяснял, что меня не надо спасать! Но он вбил себе в голову, что в Мире без Волдеморта все должны быть бодры, веселы, пить сливочное пиво и обожать квиддич. А вечер с бокалом красного вина и толстым фолиантом – это элемент самоистязания. Никому, ведь, не может нравиться водянистая кислятина и стихи на мертвом языке! Я говорил ему, что у меня есть собственные пристрастия и привычки, что в мой образ жизни не вписывается постоянное присутствие назойливого юнца. Он утверждает, что вовсе не будет мне мешать, только исправит тот вред, что нанесли моей хрупкой психике семья, школа, Волдеморт и холодный равнодушный мир. Я объяснял, что совершал свои ошибки сам, и отвечал за последствия. Он утверждает, что ко мне были несправедливы и жестоки, но это исправимо. Я советовал ему вспомнить о своих друзьях, о девушке… Он блаженно улыбается и твердит, что я, наконец-то, перестал отталкивать его, и скоро мы будем вместе.
- Кстати, о друзьях. Как они к этому относятся?
- Уизли пытался образумить, но безуспешно.
- О, да! Тот скандал в Мунго нескоро забудут! Но они же, вроде бы, помирились.
- Помирились. При условии, что Уизли на мой счет высказываться не будет. Мне это Грейнджер рассказала – она их и мирила. Я, признаться, надеялся, что она вернет заблудшего героя на путь истинный, но напрасно. Грейнджер не хочет с ним ссориться, а Поттер вбил себе в голову, что она на «нашей» стороне. Назначил наперсницей и изливает ей душу. Грейнджер подсовывает ему книги по психологии, толковые, между прочим, но Поттер в них что-то не то вычитывает. О том, что для взаимного чувства пол, возраст и общественное положение не помеха.
- Значит, помощи от друзей не дождаться, тебя он не слышит, письменные источники понимает превратно, на оскорбления не ведется… А его девушка?
- А у девушки все отлично. Выступает за «Гарпий», ездит по свету – хороша, успешна, окружена поклонниками – ее спасать не от чего, вот за меня и взялся!
- Не от чего спасать… Северус! Надо устроить маленький несчастный случай. Хорошая черепно-мозговая в результате падения или встречи с бладжером – и несчастная, прикованная к постели, потерявшая память о последних годах, зовущая возлюбленного Гарри…
- Ты с ума сошел! Она же может погибнуть, или остаться инвалидом! Как тебе такое в голову пришло?!
- Северус, необязательно же биться головой со всего маху, достаточно вовремя наведенной иллюзии и содействия целителей.
- Целителей ты подкупишь, иллюзию наведешь, а мисс Уизли? Надеюсь, инстинкт самосохранения не даст тебе использовать Империус. Или твои целители будут держать ее на зельях?
- Северус, ну что ты такое говоришь?! Мисс Уизли просто сыграет свою роль. Добровольно и с радостью. Без зелий и чар.
- Она не станет с тобой даже разговаривать, а тем более участвовать в обмане.
- Ради того, чтобы стать миссис Поттер? Конечно, будет!

@темы: "мои фанфики"

---

Как я провел лето. Глава 6.

Глава 6. Гриммаульд-плейс, 12. Утро.

Посторонний шум буквально вырывает меня из мысленной лаборатории, где уже начаты с десяток экспериментов для идентификации зелья. Я прислушиваюсь: грохот, невнятное бормотание с покаянными интонациями – Тонкс опять что-то свалила в прихожей. Визгливую брань портрета перекрывают яростные выкрики Блэка – мне искренне жаль Фрейда – он мог бы расширить и обогатить исследование комплекса Ореста. Деревянный стук на лестнице – поднимается Аластор Моуди. Что это за сборище в восемь утра? Ах, да! Мы же сегодня будем уничтожать крестраж. Заодно проверим, ощущает ли Повелитель манипуляции с частями своей души.

Я возвращаю первоначальный вид мантии и сюртуку, собираю исписанные листы пергамента, сворачиваю и прячу их в карман. Мне едва хватает времени, чтобы умыться – кто-то деликатно стучит в дверь, приглашая на собрание. Я отбрасываю с лица мокрые пряди, уже на ходу застегиваю сюртук и поправляю манжеты.

Завтрак, видимо, закончился, Элиас Дож последним покидает кухню, дожевывая бутерброд. Я наливаю еще не остывшее какао – Тонкс упорно мостит дорогу к сердцу Ремуса Люпина - и прихватываю чашку с собой. В гостиной занимают свои места обличенные высоким доверием орденовцы. Перед Альбусом Дамблдором на столе возвышается Шляпа. Справа от него ерзает на стуле Поттер, рядом – Блэк, натянутый, как струна. Слева рассаживаются Кингсли, Артур и Молли. Младшие Уизли сегодня не присутствуют, однако, участие Поттера, на мой взгляд, сводит эффективность такой конспирации к нулю. Тонкс вертится на стуле, беспрестанно меняя оттенки шевелюры от нежно-розового до пурпурного. Когда Люпин берется за спинку ближайшего к ней стула, ее волосы вспыхивают закатным солнцем. Внезапно, всплеснув руками, он отступает в сторону, я оборачиваюсь по направлению его взгляда – в гостиную входит Минерва. Она бледна и выглядит не совсем здоровой, но весьма решительной. Посторонившись, я пропускаю ее к столу, Люпин предлагает свой стул, а сам садится на соседний. Волосы Тонкс становятся бледно-лиловыми, как облака на закате, когда солнечные лучи уже не достигают их.

Я поспешно допиваю какао и под укоризненным взором Молли ставлю чашку на подоконник. Назойливо ощущается присутствие Кричера – тоскливый вой на одной ноте. Его самого не видно, и, судя по всему, слышно только мне – побочный эффект легилеменции в действии. Не хочу ощущать эмоции несчастного безумного домовика! Мне Поттера достаточно.

Дамблдор встает со своего места и поднимает ладони, призывая к вниманию.

- Друзья мои, сегодня – великий день! Мы приблизим час нашей победы над явившимся в Мир Злом! Наш враг, могущественный и коварный, полагает, что обезопасил себя от возмездия. Чтобы достигнуть бессмертия, он совершил ужасное дело – расколол свою душу и создал несколько крестражей, - в ответ у собравшихся вырывается сдавленный вздох. – Один из крестражей Гарри уничтожил два года назад. Да, это был дневник, кивает Дамблдор на немой вопрос в глазах орденовцев. – Вот этот медальон, - он высоко поднимает артефакт, – некогда принадлежащий Салазару Слизерину, Волдеморт спрятал в зачарованной пещере, населенной инфери. Регулас Блэк достал его, пожертвовав собой. Он велел Кричеру уничтожить крестраж, но бедный эльф не смог этого сделать и сошел с ума от горя и отчаяния. Меч Годрика Гриффиндора в руке истинного гриффиндорца, - торжественно возвышает голос Дамблдор, - разрушит темные чары!

Блэк поднимается со своего места и погружает руку в Шляпу. Все замирают, кажется, даже воздух застывает неподвижно. Лицо Блэка, нахмуренное, сосредоточенное, светлеет, словно озаренное солнцем, он высоко поднимает над головой меч. Ослепительно сверкают драгоценные камни, зеркальная гладь металла отбрасывает яркие блики. В благоговейной тишине не слышно даже Кричера.

Торжествующий Блэк с блистающим мечом в руках мог бы позировать для картины «Апофеоз Гриффиндора». Ему, пожалуй, не хватает коня. Белого. Хотя… подойдет и гиппогриф. Блэк на белом гиппогрифе с мечом…

Я не могу удержаться:
- На белом гиппогрифе Блэк
С мечом гриффиндора в руках
Спустился с небес.., - кстати, куда спустился? –
Спустился с небес
В наш призрачный лес
Повергнуть злодея во прах!

Люпин вздрагивает, похоже, он мой почти беззвучный шепот услышал. И без того опущенные плечи сутулятся еще больше. Я не вижу его лица, но легко представляю закушенную губу, вспыхнувшую и погасшую искорку смешинки в глазах, тусклый пепел смущения и стыда. Ему хотелось бы усмехнуться, но среди гриффиндорцев ирония не в почете, а Люпин ее понимает и ценит. Вот и терзается: от осознания недозволенного желания посмеяться над Высоким, малодушного страха, заставляющего это желание скрывать, и своей неискренности.

- Гарри, нужно открыть медальон, - обращается Дамблдор к Поттеру. – Тебе уже доводилось открывать секретные артефакты Слизерина, - подбадривает он.

Поттер смотрит на медальон с недоумением, потом берет его, набирает в легкие воздуха и шипит на парлестанге. Крышка медленно открывается. Тихая, на грани слышимости мелодия ползет по комнате, обволакивает, проникает в душу. Сквозь шелест листвы и журчание ручья доносится невыразимо прекрасная песня, далекая, нездешняя. Она убаюкивает, усыпляет…

- Сириус, Сириус, - слышу я, словно сквозь дрему, - в твоих руках разящий врагов меч! Ты знаешь, кто твой враг? Он близко, он рядом, перед тобой – убей его! Он погубит Гарри, он его ненавидит, как ненавидел Джеймса! Он – лжец и предатель, он ненавидит всех вас - убей его! Он выжидает, готовя удар. Он подобрался так близко, он готов уничтожить Гарри! Убей его! Спаси Гарри! Убей!

Зрачки Блэка сужаются до размеров булавочного острия. Он отворачивается от медальона, сжимает меч двумя руками, заносит его над головой. Магия, понимаю я, воздействует на сознание, но никаких эмоций по этому поводу не испытываю. Все замерли под властью морока. Время течет медленно, словно нехотя. Мое сознание раздваивается. Я – Северус Снейп смотрю на себя, замершего у окна, на Блэка медленно и неотвратимо приближающегося ко мне, на застывших орденовцев. Понимаю, что через мгновение рухну разрубленный, если срочно не начну действовать, но не ощущаю своего тела, не могу шевельнуться.

Я - у окна даже не пытаюсь достать палочку, как-то защититься. Меч Гриффиндора нестерпимо блистает, на него больно смотреть. Я жду удара, я почти желаю его. Мгновенная боль и… освобождение! От всех клятв и обязательств. От долга и вины. А Блэк расколет свою драгоценную душу, с каким-то мелочным злорадством думаю я. Зачем же ему мешать? Пусть бьет! Я хочу, на самом деле, хочу пасть под ударом меча. Погибнуть, умереть, уснуть. Уснуть и видеть сны…

Опомнись! Пытаюсь я докричаться до самого себя, застывшего у окна, но у меня нет голоса, нет власти над своим телом, и даже мысли норовят соскользнуть в дрему. Какие сны?! Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят… Ты не проснешься! Это не сон - морок, кошмар наяву – ты умрешь по-настоящему. Навсегда! Очнись!

Я вырываюсь на поверхность, словно из глубокого сна, сбрасываю оцепенение и в последний миг успеваю метнуться в сторону. Меч со свистом рассекает воздух там, где только что была моя голова. Блэк разворачивается для нового удара, я отшатываюсь, швыряю под ноги ему стул, он отбрасывает его ногой.

Экспеллиармус на меч Гриффиндора не подействует. Да и на боевые заклятия такой артефакт может среагировать нестандартно. Я направляю палочку на штору, сдергиваю и набрасываю на Блэка. Сектумсемпра! Золотой медальон в руках Поттера рассыпается на тысячи мельчайший осколков. Истошный крик, полный беспредельного отчаяния и нечеловеческой злобы, сотрясает дом. Смертельно раненным чудовищем мечется яростный вопль, отражаясь от стен, слабеет, истончается до едва слышного стона боли.

И наступает тишина. Оцепенение спадает. Кингсли бросается к запутавшемуся в шторе Блэку и прижимает его к полу. Тонкс помогает ему, пытается разжать пальцы, вцепившиеся в рукоять. Артур выдирает из рук меч. Поттер с ужасом смотрит на золотую цепочку в своей ладони и россыпь осколков.

- Ну вот, Волдеморт еще на один шаг приблизился к своей гибели, - совершенно буднично заявляет Дамблдор и садится за стол.

Поттер выпускает цепь и плюхается на стул. Его заметно трясет, меня, кстати, тоже, и я прислоняюсь к стене.

- Сириус, ты в порядке? – бросается к Блэку наконец-то очнувшийся Люпин.
- Естественно, в порядке. Еще никому не удавалось пострадать в схватке со шторой.

Мое замечание проигнорировали: Блэка ощупали, проверили заклинаниями, помогли встать. Он по-собачьи трясет головой и бормочет:
- Нашло что-то, будто оглушило… Ничего не соображал!

От такой наглой лжи у меня даже дыхание перехватывает. Ничего не соображал он – как же! Чары усилили его подлинные желания, но действовал он сам. Я же прекрасно осознавал и свое желание умереть, и то, что нельзя идти у него на поводу.

- Злой Хозяин, дурной Хозяин, лживый Хозяин, - завывает материализовавшийся на ковре Кричер.
- Заткнись! – рявкает Блэк.

Эльф замолкает, но не исчезает, а раскачивается из стороны в сторону, обхватив лапками голову. И его мысленный вой ввинчивается мне в мозг.

- Остается проблема домового эльфа, - Дамблдор кивает на Кричера. – Я, признаться, полагал, что уничтожение медальона подействует на него благотворно, но, похоже, ошибся.
- Разумнее всего и милосерднее было бы его казнить, - предлагаю я.

По крайней мере, это будет милосердно по отношению ко мне, вынужденному ощущать его эмоции.

Вой в моей голове стихает – Кричер застыл в ожидании. Слава Мерлину!

- Убить эльфа?! И кто же это сделает, уж не ты ли? – сквозь зубы выплевывает Блэк.
- Я могу выступить палачом, если ты – Хозяин – приговоришь его к смерти, как подобает по праву и обычаю.
- Никогда! Я – не убийца!
- Ты только что рвался им стать.
- Это был морок! – орет Блэк.

Кричер вновь принимается выть, тоскливо, безнадежно. Что-то успокаивающе бормочет Люпин, открывает рот Поттер, но ему не дают выступить. Дамблдор призывает к молчанию:
- Мы обязательно решим проблему домового эльфа. Не столь радикальными методами. Чуть позже. Это было серьезное испытание, нам всем нужно успокоиться и прийти в себя. Я предлагаю закончить собрание и приступить к трапезе.

Как же так?!

Общее настроение меняется, словно по волшебству. Молли направляется на кухню, за ней срывается Тонкс. Моуди достает свое флягу. Блэк, развалившись на стуле, призывает из буфета бутылку огневиски. Дамблдор наклоняется к Поттеру и что-то ему объясняет. Элиас благодушно кивает. Минерва переговаривается с Артуром.

- А как же Регулас? – тихо спрашиваю я.
- Погиб за правое дело, - отрезает Моуди. – Мир его праху, - подносит флягу к губам.
- Он не погиб. Он не стал прахом, - голоса за столом смолкают, на меня оборачиваются. – Регулас остался в пещере, в том озере. Он стал инфери. Неужели, ему будет отказано в погребении? – и том самом мире, о котором сказал Моуди.
-Ты что же предлагаешь упокоить живого мертвеца? – волшебный глаз прекращает безумное вращение и впивается в меня. – Хочешь заняться некромантией?
- Темная магия!
- А об опасности ты подумал?!
- Это – Азкабан!
- Ты с ума сошел!

Все заголосили одновременно. Только Поттер недоуменно хлопает глазами, и Дамблдор молчит, разглядывая столешницу.

- Регулас Блэк должен почить с миром, - чеканю я. – Мы должны сделать это для него, хотя бы из благодарности.
- Ничего мы ему не должны! – взвивается Блэк. – Он сам связался с этим уродом, а как запахло жареным – струхнул. Повиниться – кишка оказалась тонка, принялся ловчить, да мудрить – вот и вляпался! Трус и тихушник , как все слизеринцы…

Я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладонь:
- Ты так хорошо знал своего брата, что можешь судить о его мотивах? Ты с ним хоть раз говорил с ним после распределения? Сейчас ты обрекаешь его на вечное проклятие, на участь, которая хуже смерти…
- Хватит! – Моуди с грохотом обрушивает кулак на стол, его фляга подпрыгивает. – Нечего тут рассусоливать. Струхнул парень, испугался Азкабана – вот и попал в переплет. И ничего уже не сделать.
- Я точно знаю, что Регулас Блэк никого не убивал и не пытал. Азкабана, вашего суда – он не боялся. Он сам себя осудил, - я понимаю, что говорю лишнее, но остановиться не могу. – Он не захотел пресмыкаться перед вами, вымаливать ваше милосердие. Ему было восемнадцать лет, он и не жил толком, а вы лишаете его смерти.

Я выхожу, и дверь за моей спиной бухает. Камин. Подземелья Хогвартса. Кабинет декана Слизерина.

Я сцепляю пальцы в замок, пытаясь унять дрожь. Ну же, надо успокоиться! Ощутить гордость – я ведь уничтожил крестраж Темного Лорда, артефакт самого Салазара Слизерина! Уничтожил заклинанием, которое создал в шестнадцать лет. Создал специально для Мародеров, с учетом темной природы Люпина. Только так на них по-настоящему и не опробовал. Поцарапал щеку Поттеру – и все.

Гордости почему-то нет. Вот Блэк с мечом явно гордился собой. Благородный, отважный гриффиндорец истребляет слизеринского змея, вползшего в доверие. Наверное, он бы гордился и, разрубив меня. По крайней мере, испытал бы облегчение: нет перебежчика – нет проблемы! А я опустошен, измотан и зол на себя за то, что сорвался. Не стоило говорить о Регуласе.

Северус Снейп на этом замолкает, и первая часть заканчивается. Вторая – начнется вместе с каникулами, а пока слово берет Автор.

@темы: "Мои фики", "Как я провел лето"